Будет все, как ты захочешь! - Серова Марина Сергеевна - Страница 15

– А, ну тогда я с мамой ее поговорю, – сказала я.

– Это вряд ли: мама в больнице около дочери.

– А что, все так серьезно? – опять спросила я.

– Да уж куда серьезней! Соня до сих пор без сознания. Валентина, ее мать, три дня дочь по моргам и больницам искала. Нашла в травматологии, в реанимации, только Соня никак в себя не приходит.

– Говорят, травмы тяжелые, ушиб головного мозга.

– Да, это Валя мне сама говорила, я соседка ее, – сказала одна бабушка в сером плаще, – я в первой квартире живу. Так что она весь день в больнице, а домой придет вечером попозже. Часов в восемь приезжай.

– Ну, в восемь так в восемь, – согласилась я. – А полное имя Валентины…

– Валентина Сергеевна, – сказала соседка из первой квартиры.

– Ладно, спасибо вам, женщины, – сказала я и направилась к машине.

– Пожалуйста, – хором ответили бабушки, довольные тем, что сделали доброе дело.

Я села в машину. Вот так так! Соня в больнице. Теперь понятно, почему ее сотовый не отвечает. Сбила машина во вторник. Интересное получается кино. В субботу убили Катю. Во вторник Соню сбила маршрутка. Хорошо, что не насмерть, а то было бы два трупа. Две девушки за четыре дня… И обе горничные, и обе из одной смены… Что-то уж больно много происшествий для одной маленькой гостиницы! Ни за что не поверю, что Соня попала под машину случайно. Но ее сбил водитель «Газели» на улице, а Катю задушили поясом от халата в гостиничном номере. Слишком разные эти случаи, не мог это сделать один человек. Или мог? А мог водитель проникнуть в гостиницу? А почему нет, если я это сделала? Так, все запутывается еще больше. Список подозреваемых, вместо того чтобы потихоньку уменьшаться, – увеличивается.

Я выжала сцепление и завела машину. Для начала надо выехать из этого района. Полтора часа на обратную дорогу не показались мне такими уж долгими: я была занята мыслительной деятельностью. Я ехала к Катиному дому, сетуя на пробки и светофоры, которые мигали мне красным глазом каждый раз, как только я к ним подъезжала. Но вот я выехала на нужную мне улицу и повернула во двор Катиного дома.

Я остановила машину и набрала номер ее домашнего телефона.

– Алло, Анатолий Романович? Это частный детектив Таня Иванова. Я к вам приходила, помните? Я хотела бы опять поговорить с вами, если можно…

Анатолий Романович неожиданно быстро согласился:

– Да-да, приходите, мы дома.

Хозяин встретил меня в дверях. Сегодня он был гладко выбрит, и рубашка у него застегнута на все пуговицы. Мы прошли в комнату, и Анатолий Романович предложил мне сесть на старенький диван.

– Сегодня, я знаю, девять дней… – начала я.

– Да. Сегодня у нас поминки были в столовой. Дома не стали собирать: сорок человек в квартире не поместятся.

– Вы заказали поминальный обед на сорок человек?! – удивилась я.

– Не мы. Артем заказал. Мы бы не потянули. Артем заказал и все оплатил. – Анатолий Романович был сегодня немного выпивши и потому разговорчив не в пример прошлому разу.

– Какой он молодец! – сказала я с восхищением, и оно было искренним.

– И не только поминки заказал. Он и памятник установил Катеньке! Да какой! Артем вчера с утра за нами заехал, повез в контору эту… как ее… ну, которая памятники делает. Выбирайте, говорит, любой. Мы с матерью выбрали один подешевле, а Артем против… Не буду, говорит, на любимой экономить! Хоть и на умершей. Сам выбрал памятник, дорогой, красивый. Забыл я, как камень этот называется… А, потом вспомню. В общем, очень красивый, под мрамор. А сегодня уже установили. Мы с утра на могилку-то приехали – а он стоит! – Анатолий Романович заплакал. – Вот теперь вместо доченьки нашей, красавицы, будем на эту каменную холодную плиту любоваться…

Анатолий Романович утирал слезы, но они снова катились у него из глаз. Он смущался меня, ему, я видела, стыдно было плакать перед чужим человеком. Но он ничего не мог с собой поделать. Слишком еще была свежей рана, слишком сильной боль.

Я терпеливо ждала. В это время из спальни вышла его жена. Это была женщина лет пятидесяти пяти, следы былой красоты еще сохранились на ее осунувшемся лице, темные круги под глазами и бледность лица выдавали ее состояние. На ней было темно-коричневое платье, на голове – черная косынка. Она медленно прошла к креслу и села.

– Вот, Наденька, эта девушка расследует… – Анатолий Романович запнулся, очевидно, так и не смог сказать слово «убийство». И, повернувшись ко мне, добавил: – А это жена моя, Надежда Ивановна.

– Примите мои соболезнования, – сказала я как можно мягче.

– Я вот Татьяне рассказываю, как Артем поминки заказал и памятник. На поминки-то людей сколько пришло, мы и не ожидали! Человек пятнадцать только одноклассников да столько же из подъезда. Катеньку здесь все знали, она родилась тут, выросла у всех на глазах. А еще сестра моя с мужем приезжали, это крестная Кати. Да бабушка с дедушкой, да брат двоюродный из Самары… Мы-то думали, зря такое большое помещение Артем снял, а оказалось, народу столько пришло, что официанты еще стулья приносили…

Анатолий Романович снова вытер слезы, жена его тихо раскачивалась взад-вперед, глядя перед собой невидящими глазами.

– А Артем приходит к вам? – спросила я.

– Да. Сегодня вот тоже приходил после поминок. Говорит: можно я посижу в Катиной комнате? Зашел, минут пять сидел, я даже заходить не стал, там везде Катины фотографии, думаю, пусть он побудет с ней наедине. Потом вышел, чуть не плачет. Говорит: отец, можно я иногда буду приходить, я вам мешать не стану, только в комнате ее немного посижу… Да разве ж мы против? Чем он нам может помешать? Приходи, говорю, сиди, ты нам теперь не чужой…

Анатолий Романович опять стал вытирать слезы.

– А из гостиницы кто-то был на поминках? – спросила я.

– Сегодня нет, а на похоронах была девочка одна да управляющая. Эта управляющая нам восемь тысяч дала. Тут, говорит, и зарплата Катина, и от руководства гостиницы деньги… Работала она хорошо, ценили ее. И вообще, она у нас девочка хорошая была, матери вон по дому помогала, сготовить там или полы помыть. Сейчас молодежь не очень-то стремится старшим помочь, а Катя не такая была, она нас уважала. После школы работать пошла, потому что видела, как нам с матерью трудно. Но если б учиться пошла – мы бы вытянули, как бы тяжело нам ни было… Я ей говорил: учись, Катюша, вон Машка-то учится на бухгалтера. А она не захотела. Успею, говорит, на заочный потом пойду. Вот и пошла… Как же нам теперь с матерью жить?! Осиротели мы, одни под старость остались… Растили, растили на забаву маньяку этому…

Анатолий Романович заплакал уже в голос. Надежда Ивановна так и сидела, раскачиваясь, в стареньком кресле. Я извинилась, попрощалась и ушла. Я спускалась по лестнице, и внутри у меня все кипело. Ну, я не я буду, если мразь эту не найду. Сколько людей страдает…

В машине я закурила и посидела некоторое время, пытаясь привести мысли в порядок. Так, Анатолий Романович сказал, что на похоронах была одна девочка из гостиницы. Я думаю, это была Соня. Все опять возвращается к Соне. Ну что, надо ехать к ее маме и выяснять, что там за авария произошла и каково состояние потерпевшей. Время еще не позднее, и откладывать это дело нельзя.

Я завела машину и снова поехала на улицу Новоселов.

Я позвонила в дверь квартиры номер два. Через некоторое время встревоженный женский голос спросил:

– Кто там?

Я объяснила, кто я. Дверь открылась, на пороге стояла женщина в домашнем халате и испуганно смотрела на меня.

– Валентина Сергеевна, вы извините, что не даю вам отдыхать. Я знаю, вы приехали из больницы, но дело очень важное.

Женщина отступила в прихожую:

– Проходите.

И провела меня на кухню. Она готовила ужин, запах жареной картошки просто кружил мне голову. Тут только я поняла, как голодна. А ведь я ела в кафе, когда еще даже время обеда не подошло.

– Чай будете?

Сразу после ужина, хотела сказать я, но, разумеется, ответила только: