Делатель королей (Коронатор) - Вилар Симона - Страница 17

– Вы все свободны. С собой я возьму лишь баронессу Шенли и двух-трех стражников…

Она шла по узким улочкам Сити, удивляясь тому, что сделало за какую-то неделю с городом солнце. Куда девались эта серость, уныние, озабоченность? Казалось, весь Лондон высыпал на улицы. Булочники выставили свежие румяные хлеба на лотках. Забылись зимний голод, неуверенность в завтрашнем дне, в сердцах людей ожила трепетная надежда. Гомонили птицы, бренчали струны в тавернах, то и дело раздавались протяжные крики точильщиков и зазывал.

– Угля! Угля! Кому угля!

– Первые фиалки! Сэр, купите первые фиалки!

– Мощи святой Клары! Истинные мощи святой Клары!

– Печенье! Печенье с изюмом!

– Крупный чернослив! Сладкий чернослив!

Цены были высоки, но тем не менее хозяйки раскупали товар прямо из окон, не выходя на улицу.

Анна смеялась, глядя, как цирюльник с целыми ожерельями зубов на поясе, рвет какому-то толстяку зуб огромными клещами и при этом распевает и уверяет собравшихся зевак, что бедняге вовсе не больно. Она купила букетик цветов и теперь вдыхала нежный аромат первых соков и влажной земли.

Мимо протащилась вереница слепых с поводырем, колотя о булыжники мостовой своими посохами и гнусавя жалобную молитву, и принцесса посторонилась, давая дорогу убогим. Шедшие впереди лучники раздвигали толпу, а перед принцессой все время трусил Соломон, то обнюхивая встречных собак, то глухо рыча на них. Люди в страхе шарахались от него, а на принцессу и ее спутницу взирали с любопытством.

Они миновали торговый квартал Сити и внутренний Темпл, расположенный за городской стеной поблизости от Флит-стрит, и через Западные ворота вышли на Стренд. Здесь высился францисканский монастырь, у стен которого виднелись серые фигуры монахов, бойко торговавших церковным элем. Доходы от продажи монастырского эля предназначались «на добрые дела» или «на содержание храма».

От реки поднимались прачки с плетеными корзинами на головах, весело перебраниваясь с молоденькими послушниками. Стренд все еще оставался проселочной дорогой, хотя уже и громко величался улицей. Ближе к реке располагались богатые особняки, а напротив стояли дома зажиточных горожан с шиферными кровлями, стрельчатыми дверными проемами и окнами, с лавками и складами в первых этажах и жилыми помещениями наверху. Дома располагались среди садов и огородов в окружении почти деревенских дворов.

Резиденция герцога и герцогини Кларенс – дворец Савой сиял на солнце медной крышей с украшениями и позолотой, слепил белизной свежей каменной кладки. Однако, даже заново отстроенный, дворец уступал в размерах и величественности своему предшественнику, сгоревшему во время восстания бедноты[10], но был куда более изящным и удобным.

Изабелла Невиль, услышав о прибытии сестры, вышла встретить ее в большом холле Савоя. Даже в домашней обстановке герцогиня Кларенс не позволяла себе одеваться просто, стремясь всегда и во всем подчеркивать свой высокий сан. Сейчас на ней было богатое платье из тяжелой миланской парчи, собранное под грудью в складки, дабы скрыть беременность, на деле только сильнее подчеркивавшее положение герцогини.

Шлейф платья нес за нею маленький забавный негритенок, наряженный в экзотическое тряпье, – не только любимая игрушка герцогини, но и предмет, на котором она частенько срывала досаду. Он испуганно поглядывал на свою госпожу круглыми, как пуговицы, глазами; она же шествовала словно богиня, гордо неся голову, которую венчала парчовая шапочка в виде широкого валика, облегавшего голову и очертаниями напоминавшего сердце.

В присутствии придворных и слуг сестры обменялись церемонными реверансами, и Анна, представив баронессу Шенли, поведала Изабелле о цели своего визита. Изабелла улыбнулась Деборе и сейчас же велела одной из придворных дам отвести покой для новой фрейлины. Затем она ласково подхватила сестру под руку и увлекла ее в свою любимую комнату в одной из башенок Савоя. Здесь они уселись в обложенные подушками кресла, а негритенок забился в угол за камином и застыл там в позе туземного божка.

– Прости, что Джордж не смог приветствовать тебя, – сказала герцогиня, когда они остались вдвоем. – Он вчера немного простыл, выпив холодного пива, и я уложила его среди грелок и перин.

Сестры смеялись, но Анна подумала, что ее вполне устраивает такая ситуация, ибо Джордж обычно смущал ее своими дерзкими комплиментами и назойливыми знаками внимания. Это заставляло нервничать Изабеллу.

Анна смотрела на сестру. Несмотря на все свое восхищение ею, она отметила, что та изменилась к худшему: черты лица ее утратили былую выразительность, а сухая кожа начала собираться ранними морщинками вокруг глаз. Однако глаза – прекрасные эмалево-голубые глаза – были все теми же.

Вместе с тем какая-то тень вечного недовольства с годами проступила на кротком облике Изабеллы, а в уголках губ залегли складки, придававшие лицу герцогини несколько брюзгливое выражение. «У нее самые роскошные волосы в Англии, – думала Анна. – Чистое золото, а она так усердно прячет их под головным убором и так высоко выбривает лоб – почти до темени! Эта мода – пятилетней давности, а во Франции она воспринимается едва ли не как дурной вкус».

Анна попыталась высказать все это сестре, но та лишь досадливо отмахнулась:

– Пустое! Я хочу сказать о другом. Я не стала отчитывать тебя при слугах, – голос стал строже, – но на правах старшей сестры отмечу, что бродить пешком по Лондону наследной принцессе никак не годится. Дева Мария! Что станут думать о тебе подданные, когда ты то и дело роняешь королевское достоинство, разгуливая словно какая-то служанка и заглядывая во все лавчонки?

Анна пожала плечами.

– Но ведь отец делает то же, и это не мешает ему оставаться великим герцогом.

– Но он не является наследником престола!

– Верно. Но он выше – он Делатель Королей!

Изабелла откинулась в кресле.

– С тобой всегда было трудно договориться, Нэн. Я думала, когда ты повзрослеешь и поумнеешь, это пройдет.

– Ты хочешь сказать, что я глупа, как гусыня? – подняла бровь Анна.

– Упаси Бог! Я бы ни за что не сказала это в глаза члену королевской семьи.

– Но непременно подумала бы, – уточнила Анна и, подойдя к сестре, обняла ее. – Не стоит, Изабель. Мы ведь не виделись почти неделю, и я пришла, потому что соскучилась. Ты знаешь, что для меня ты всегда самая совершенная леди, и я всему учусь у тебя.

Изабелла смягчилась, ласково погладила сестру по щеке и спросила:

– Ты была у мессы в соборе?

– Да. И знаешь, я беседовала с твоей свекровью.

– Бр-р… Что заставило тебя заговорить с этой старой шлюхой?

У Анны распахнулись глаза.

– Бог с тобой, Изабель! Ты ведь всегда звала ее матушкой, вы души не чаяли друг в друге!

– Могла ли я предполагать, что произойдет! Силы небесные! Так опозорить всю семью!

– Насчет семьи это спорно, – задумчиво сказала Анна. – Но, кажется, то, что Эдуард оказался незаконнорожденным, вас с Джорджем должно только радовать. Вы должны быть признательны герцогине, ведь вы теперь стали не только первыми в семье, но и первыми после Ланкастеров, имеющими права на трон.

Изабелла опешила. Несколько минут она не могла ничего вымолвить.

– Помилосердствуй, сестра, – пробормотала она наконец. – Мне это и в голову не приходило… Ради всего святого, не вини меня ни в чем. Ты наследная принцесса, а я…

Анна даже растерялась оттого, как поразили и испугали сестру ее слова.

– Я и не помышляла о престоле, – твердила Изабелла. – У власти – Ланкастеры, а мы всего лишь боковая ветвь Плантагенетов, и все, на что может рассчитывать Джордж, – это по праву законного наследника получить титул и владения своего отца…

В дверь неожиданно постучали. Вошла толстая румяная матрона с добрым простодушным лицом, ведя за руку маленькую дочь Изабеллы, прехорошенькую девочку лет трех. Анна сразу же занялась ею, и герцогиня облегченно вздохнула.