Лесная и оборотни - Резанова Наталья Владимировна - Страница 2

– Добрый день, отец святой!

Он обернулся на голос.

На краю тропы стояла девушка в крестьянском платье. В руках у нее была свежепойманная щука (пресвитер вспомнил, что поблизости – река), а у ног лежал посох, окованный медью, которым она, очевидно, глушила рыбу.

– Благослови тебя Господь.

– Я прошу тебя принять от меня эту рыбу, а после поговорить со мной.

Он принял щуку у нее из рук, но во взгляде его было сомнение. Что-то в ней мешало принять ее за деревенскую. Она была выше пресвитера ростом, на лице, чрезвычайно смуглом, выделялись серые глаза и крупный бледный рот.

– Устав запрещает тебе разделять трапезу с женщиной?

Отец Лиутпранд ответил откровенно:

– Я мог бы нарушить его, если б ты была старой или слабой и больной, нуждающейся в помощи. Но тебя нельзя отнести к таковым.

– Ты не прав. В помощи нуждаются не только недужные и убогие. Хотя мне нужен скорее совет. Готовь себе обед, святой отец, и пусть мое присутствие тебя не смущает. Я вернусь, когда ты насытишься.

Когда она ушла, он разложил костерок, разделал рыбу и поджарил ее, нанизав на прутик. Но съел не все, а только половину. Оставшееся он, аккуратно завернув в листья, уложил в сумку. Когда он покончил с этим занятием, девушка вновь стояла перед ним.

– Я не заметил, как ты подошла.

– В этом-то все и дело, – сказала она.

И исчезла.

Отец Лиутпранд, несколько ошеломленный, смотрел перед собой, пытаясь определить, как это случилось.

– Я у тебя за спиной, – раздался голос. Как только он убедился в этом, она опять исчезла. И в следующий раз вышла из-за дерева на другой стороне тропы.

– Это колдовство, – сказал он, не обвиняя, а просто признавая факт.

– Нет. Я же не стала невидимой взаправду. Просто ты перестал меня видеть. Это не колдовство, а человеческое умение. Правду говоря, я даже не знаю, что можно счесть настоящим колдовством.

– Зачем же ты сделала это?

– Просто чтоб начать разговор.

– Тогда еще, чтоб начать разговор. Несколько дней назад к нам в обитель пришел мальчик. Он был ранен, бредил и, возможно, так и останется не в полном уме. В бреду он говорил об убийствах, а также о том, что его спасла от Оборотней и привела к вратам монастыря святая дева. Кое-кто счел это за чудо, но я видел, что рана перевязана человеческими руками. Это была ты?

– Да.

– Так вот – кто ты и чем занимаешься?

– Я – Дейна из Лесных. Слежу за Оборотнями.

Отец Лиутпранд нахмурился.

– Я всегда считал, что Лесные и Оборотни – одно и то же. И до недавнего времени и тех, и других – суеверным вымыслом.

– Нет. Это разные кланы. Оборотни – воины, а Лесные были охотниками и пастухами зверей. Теперь Лесных больше нет. Одних убили Оборотни, другие стали христианами и ушли в деревни и монастыри.

Отец Лиутпранд хотел было спросить, что значит «пастухи зверей», но спросил другое:

– Ты – тоже христианка?

– Да. Ты сам меня крестил. Поэтому я к тебе и пришла.

Настоятель кивнул. Если она крестилась в детстве, немудрено, что он ее забыл – его паства была слишком велика. Тем не менее это сообщение его немного успокоило. Он поднялся на ноги.

– Пойдем. По дороге ты расскажешь мне о Лесных и Оборотнях.

Дейна рассказывала:

– Общего у Лесных и Оборотней только то, что живут они в лесу. А Лесные и вовсе его никогда не покидали. Только Лесных уже нет, а об Оборотнях давно ничего не было слышно, потому что в этих краях не было войны. Поэтому я надолго уходила отсюда, была в горах и дальше, а когда вернулась – здесь война, и они тоже.

– Постой. Мне кое-что неясно. Я видел твое «ненастоящее колдовство» или «человеческое умение». Предполагаю, есть и другие. Почему же, обладая такими способностями, Лесные были побеждены?

– Это и в самом деле удивительно, но Лесные не любили и не хотели убивать. Поэтому они так быстро обратились в христианство.

– А Оборотни – язычники?

– Да, но вера у них иная, чем у мирных язычников.

– Расскажи мне больше об этом племени.

– По-настоящему это не племя и не род. У них не бывает ни жен, ни семей, ни родственных связей. Все они мужчины и воины. Они объединяются во фратрии или братства. Мне известно всего четыре таких. Та, которая действует в Винхеде, именуется фратрией Медведя.

– Опять подожди! Ты говоришь так, будто Оборотни – это люди. Почему же их называют оборотнями?

– Потому что… я знаю следующее. Юноша приходит во фратрию, как только научается владеть оружием, и после долгих и очень жестоких испытаний становится полноправным членом братства. Если выживает, конечно. Во время испытаний он учится вызывать зверя. И, когда он идет в бой, в него вселяется этот зверь. То есть он вызывает в себе его. Есть разные способы… Мне трудно объяснить. Они рождены людьми, но людьми себя не считают и носят шкуры своих зверей – волков, рысей, псов, медведей, а на лицо надевают их маски. Они не изображают зверей, как ряженые на весенних праздниках. Они становятся зверями. Они одержимы. Они живут войной, любят войну, их радует убийство больше, чем добыча. Все остальное они ненавидят и презирают. Им все равно, кого убивать и зачем…

– Чудовищно… – прошептал отец Лиутпранд. – Безбожно…

Дейна промолчала. Некоторое время они шли, ничего не говоря. Затем отец Лиутпранд нерешительно произнес:

– А что до того, что их нельзя убить железом?

– Ошибка. Она исходит из того, что одержимый Оборотень не чувствует боли. Его на куски можно заживо резать, но остановится он не прежде, чем истечет кровью и умрет. Поэтому люди верят, будто Оборотней нельзя поразить железом, а только деревом, камнем или огнем.

– Но если это так, если на деле они не оборотни, а одержимые, они просто больны, и их можно излечить. Если их разделить и прибегнуть к помощи зкзорцизмов… – задумчиво проговорил отец Лиутпранд.

– Ты представляешь себе, как это можно сделать? – жестко спросила она.

Он ответил вопросом на вопрос:

– А чего хочешь ты? Ведь ты явно не за духовным утешением пришла ко мне?

– Пока нет. Хотя духовное утешение мне нужно. И если бы у нас имелась женская обитель, я бы, наверное, удалилась туда. Но прежде чем я уйду, я должна уничтожить Оборотней в Винхеде. Они исчезнут, как Лесные!

– Как?

Очень обыденно она сказала:

– Я проникну к Оборотням. Подчиню их себе. И отправлю на гибель. А ты мне поможешь.

Он посмотрел ей в лицо, ища признаков безумия. И не нашел. Серые глаза были ясны и безмятежны.

И все же он устало произнес:

– Ты не в своем уме. – Не дождавшись ответа, продолжил. Это было тяжко – весь предшествующий разговор был тяжек, потому что доселе ему никогда в жизни не приходилось беседовать о чем-либо подобном с женщиной. За последнее соображение он и ухватился. – Ты заставляешь меня говорить вещи, о которых говорить я не должен, и даже думать о них мне не пристало. Ты – женщина. Ты молода и хороша собой. И ты идешь в банду озверелых негодяев-язычников. Неужели ты настолько глупа, будто не понимаешь, что тебя ждет? Или тебе это безразлично?

На сей раз она ответила, словно растолковывая неразумному ребенку нечто очевидное:

– А ты как думаешь, неужели я смогла бы поведать тебе все так подробно, если бы уже не побывала у них, и без всякого для себя вреда? Я и тебе сумела отвести глаза, а ты несравнимо умнее их.

На лесть отец Лиутпранд не поддался. Он с горечью осознал, что говорил с ней уже не как пастырь духовный, а как мирянин, старый, битый жизнью мирянин.

Она как будто попыталась его утешить.

– Ведь я же могу просто исчезнуть.

– Да просветит тебя всеблагой Господь, – пробормотал он.

Она кивнула и отступила с тропы. Отец Лиутпранд догадался, что сейчас она уйдет. А он не смог ее переубедить.

– Ты – такая же одержимая, как они! – выкрикнул он.

Она обернулась.

– Ошибаешься, отец. Я – гораздо хуже.