Чуждое тепло - Муркок Майкл Джон - Страница 1

Майкл Муркок

Чуждое тепло

Пролог

Дни Вселенной были сочтены, и род человеческий, оказавшись на Краю Времени, принялся беспечно транжирить наследство, завещанное заботливыми праотцами. Обладатели колоссального капитала превратились в лицедеев на подмостках угасающей планеты. Пленники причудливых фантазий и нелепых прихотей, люди жаждали творить прекрасные уродства. Да и что им оставалось делать!

Накопленные миллиардами лет ресурсы пускались на ветер с шокирующей экстравагантностью, способной привести в смятение умы рачительных пращуров. В прежние века чудовищная расточительность беззаботных потомков создала бы им недобрую славу растленных декадентов. Но даже если обитатели закатного будущего не сознавали, что живут в Конце Времени, некая интуиция лишала их интереса ко всякого рода идеалам и убеждениям, предотвращая конфликты, из подобных вещей произрастающие. Они предавались эстетике парадокса, исповедуя и воспевая лишь одну философию – философию чувственности. Каноны суровой морали давно канули в Лету, предоставив человеку полную свободу. Неискушенные, они любили, не ведая страсти, соперничали, не ведая ревности, враждовали, не ведая ярости. Замыслы, часто грандиозные и неподражаемые, воплощались без одержимости и забывались без сожаления людьми, не ведавшими страха смерти, потому что смерть была редка и жизнь могла оборваться только тогда, когда умрет сама Земля.

Эта история о всепоглощающей высокой страсти, овладевшей одним из лицедеев – к его собственному удивлению. Именно поэтому мы решили поведать ее, вероятно, последнюю в анналах рода человеческого, не намного отличающуюся от той, что принято считать первой.

Что дальше? История Джерека Карнелиана, несведущего в тонкостях морали, и миссис Амелии Андервуд, неукоснительно следующей ей.

Глава первая

БЕСЕДА С ЖЕЛЕЗНОЙ ОРХИДЕЕЙ

Разузоренные в тончайшие оттенки светло-кофейного, Железная Орхидея и ее сын возлежали на кремовом пляже из размолотой кости. Поодаль мерцало и шелестело молочное море. Был полдень.

Между Железной Орхидеей и ее сыном, Джереком Карнелианом, покоились остатки ленча. Блюда слоновой кости были наполнены бледной рыбой, картофелем пастельных тонов, меренгами и ванильным мороженым. В самом центре этого натюрморта в светлых тонах ярким мазком желтел лимон.

Железная Орхидея улыбнулась янтарными губами и, потянувшись за устрицей, поинтересовалась.

– Любовь моя, что значит «добродетельный»?

Ее совершенной формы рука, чуть припудренная золотом, на секунду замерла над устрицей, а затем отстранилась. Она прикрыла ладонью легкий зевок.

Джерек вытянулся на мягких подушках. Его клонило ко сну от обильной трапезы, но он послушно ответил, поддерживая беседу.

– Я не совсем постиг значение этого слова. Ты ведь знаешь, о самый экстазный из минералов, я изучал язык тех времен довольно прилежно и отыскал все уцелевшие рукописи. Мне нравится этот древний язык, хотя я до сих пор не улавливаю всех его тонкостей. В словаре я нашел, что «добродетельный» – это «поступающий по законам морали, с нравственной прямотой, добрый, справедливый, праведный». Но это ничего не объясняет.

Он взял устрицу. Позволил ей соскользнуть в рот. Устрицы были открытием Железной Орхидеи, и Джерек с восторгом принял ее предложение встретиться на пляже, дабы их отведать. Она сотворила немного шампанского, но оба решили, что шампанское им не по вкусу, и беззаботно вернули шипучий напиток в атомы, его составляющие.

– Во всяком случае, – продолжил Джерек, – мне хотелось бы испробовать чуть-чуть «добродетели». Судя по всему, сюда входит и «самоотречение». – Заметив в ее глазах вопрос, он тут же добавил, – это означает «не делать ничего, доставляющее удовольствие».

– Но ведь абсолютно все, о мое бархатное тело, скрывающее кости из стали, способно доставлять удовольствие?

– Верно, в этом-то и заключается парадокс. Видишь ли, мама, древние делили свои ощущения на различные категории, некоторые из которых, похоже, приятными не находили. Или, напротив, считали их чересчур приятными, и оттого были недовольны. О, дражайшая Железная Орхидея, я вижу, что ты готова забыть все это. А я часто прихожу в отчаяние, пытаясь разгадать загадку. Почему одна вещь считается достойной, а другая – нет? Но… – его красивые губы сложились в улыбку, – рано или поздно я решу проблему, – и он опустил отяжелевшие веки.

– О, Карнелиан!

Железная Орхидея тихо засмеялась и потянулась к нему через скатерть. Изящные руки скользнули под его свободные одежды, лаская молодое тело.

– О, мой дорогой! Какой ты сладкий! Как ты зрел и полон жизни!

Джерек встал, перешагнул через скатерть, и подарил своей матери медленный поцелуй. А море вздохнуло.

Когда, все еще в объятиях друг друга, они очнулись от дремы, было утро, хотя ночь не наступала. Видно кто-то, удовольствия ради, менял ход времени.

Джерек заметил, что море стало розовым, затем почти вишневым, и ужасно дисгармонировало с пляжем, а на горизонте скала и две пальмы исчезли. На их месте стояла серебряная пагода высотой этажей в двенадцать и сверкала в лучах утреннего солнца.

Джерек посмотрел налево и удовлетворенно отметил про себя, что его воздушная машина, выглядевшая как паровоз начала двадцатого века, но вполовину меньше, сделанная из золота, черного дерева и рубинов, все еще находится там, где они ее оставили. Он снова посмотрел на пагоду, и как раз в этот момент крылатая фигура поднялась с ее изогнутой крыши, и беспорядочно запорхала на восток.

– О, это Герцог Квинский со своими крыльями, – зевнула только что проснувшаяся Железная Орхидея. Она поднялась.

– Он полагает, что эти крылья ему удались? Железная Орхидея махнула рукой в сторону исчезнувшего Герцога.

– Прощай, играющий в старые игры!

Она бросила взгляд на остатки ленча и поморщилась:

– Нужно это убрать!

Легким поворотом кольца на левой руке Орхидея испарила объедки и проводила взглядом облачко пыли, которое унес прочь легкий ветерок.

– Ты собираешься посетить журфикс Герцога? – Она подняла изящную руку, отяжеленную коричневой парчой, и потрогала кончиками пальцев чело сына.

– Наверное, – Джерек распылил подушки. – Герцог Квинский мне симпатичен.

Слегка надув губы, Джерек оценивающе посмотрел на багровеющее море.

– Хотя ему и недостает чувства цвета.

Он повернулся и направился по измельченной кости к своему воздушному ландо. Подойдя к локомотиву, Джерек забрался в кабину.

– Начинается посадка, моя сладкая Железная Орхидея!

Она засмеялась и протянула ему руки. Джерек с подножки схватил ее за талию и поднял в кабину.

– Отправление в Пасадену!

Он потянул паровозный свисток.

– Пересадка в Буффало!

Послушный звуковому сигналу, маленький локомотив величаво поднялся в воздух и, попыхивая белым паром из трубы, поплыл над землей.

– В Расине, штат Вирджиния, ему забили баки! – пел Джерек Карнелиан, надевая фуражку машиниста из золотой и алой ткани. – Поддай-ка, парень, пару, забудь свои ты враки! С таким старьем как это, и с веком ты не в ногу. Тебе, приятель, место на Нептукской дороге!

Орхидея расположилась на сиденье из бархата и меха горностая и развлекалась, наблюдая, как ее сын открывает дверцу топки и кидает туда лопатой огромные черные алмазы, сделанные им специально для паровоза. Воздушная машина не нуждалась в топливе, но алмазы добавляли эстетизма в атмосферу забавы.