Ночь богов. Книга 1: Гроза над полем - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 48

– Здравствуй, матушка! – весело приветствовла ее Лютава. – Сходи-ка умойся, да завтракать будем.

Семислава растерянно оглядела поляну, суетящихся бойников, дымящийся черный котел над огнем, рослую фигуру Лютомера, наблюдавшего за ней. После всех приключений и наведенного сна она еще плохо соображала, что происходит. И это пришлось очень кстати. Необходимость следить за княгиней-лебедью и не дать ей нарушить все замыслы, и без того сложные, заметно прибавляла трудностей детям волхвы Семилады. Вместе со своей рубахой Лютомер надел на пленницу сложное плетение чар, не дающее ее силам развернуться, и Семислава не могла избавиться от одежды без его разрешения. То есть это он ей запретил, но не мог быть уверен, что она не сумеет нарушить запрет. Ведь как она прежде не знала его, так и он не знал ее и не мог судить, где предел ее сил и способностей.

На реку умываться ее проводила Лютава, но Семислава не собиралась никуда бежать. Все ее движения были неуверенными, взгляд рассеянным. Зайдя в воду по колено, она долго терла щеки, намочила подол, но ничего не заметила.

– Как я князю на глаза покажусь – в таком виде, – бормотала она, пытаясь в тихой маленькой заводи рассмотреть свое лицо.

Любоваться и впрямь было пока нечем – бледная, с кругами под глазами, с царапиной на брови и ссадиной на щеке, с висящими из-под полотенца спутанными прядями, она мало напоминала ту красавицу, которой восхищался весь Воротынец. Даже рубашка Лютомера, слишком короткая и притом широкая, придавала стройной княгине довольно нелепый вид.

– А рубашка моя куда делась? – спосила она, хмурясь и пытаясь что-то вспомнить.

– Порвалась на лоскутки. – Лютава усмехнулась. – Хочешь, покажу?

– Что про меня князь подумает? – Судьба рубахи Семиславу волновала мало. – Ушла в лес к чужому мужику да без рубахи вернулась… И главное, не помню ничего…

– Это жаль! – смеясь, протянула Лютава. – А ведь было что вспомнить!

– А ты никак знаешь? – с намеком отозвалась Семислава, которую, видно, чары не совсем лишили прежней остроты. – Ведь меня ищут, наверное?

– Уже нет.

– Как – нет? – Семислава недоверчиво посмотрела на нее. – Или вы им сказали, что я… умерла?

– Зачем такие страсти? – Лютава усмехнулась. – Сказали, что ты мужа старого разлюбила и хочешь теперь быть женой брата моего.

– И мой муж поверил? И он смирился, что я…

Семислава смотрела на нее в таком изумлении, что Лютаве даже стало немного стыдно своих шуток.

– Ты с нами до Оки поедешь, – наконец пояснила она.

Душа Семиславы была связана и пленена, поэтому Лютава ее жалела. Она не питала к молодой оковской княгине никаких злобных чувств, а бледная, слабая и растерянная Семислава внушала ей сочувствие. Но Лютаву наполняло радостью и торжеством сознание, что ее брат сумел-таки поймать эту белую лебедь, перехитрил самую хитрую, перемудрил самую мудрую! Как в старинных песнях, где состязаются в силе и умениях два чародея – мужчина и женщина. И хотя мать объясняла ей еще в отрочестве, что песни эти, оканчивающиеся победой, разумеется мужчины, сложили волхвы еще в те времена, когда отнимали у древних жриц и чародеек их права и полномочия, утверждая власть мужчины как на земле, так и на небе, Лютаве всегда было обидно это слушать. Но сейчас она радовалась торжеству своего брата и чувствовала даже себя саму причастной к его успеху.

– До Оки? – изумленно повторила Семислава. – Зачем?

– В залог. Потом отпустим… если дурить не станешь.

Они вернулись на поляну, где бойники уже сидели вокруг котла с мисками на коленях. Для женщин приготовили одну миску на двоих, и Хортомил, успевший съесть свою долю, поспешно обтер ложку о подол и протянул Лютаве.

– Кушай, матушка. – Она передала ложку Семиславе. – Сил набирайся.

– Ты правда хочешь взять меня с собой? – Безотчетно взяв ложку, Семислава обратилась к Лютомеру.

– Правда. – Он невозмутимо кивнул, внимательно осматривая женщину. Было видно, что она отчаянно старается сбросить оцепенение, взять себя в руки, но все ее попытки разбиваются о стену его чар и дух снова падает, как птица с подрезанными крыльями. – Уговор у нас такой с твоим мужем.

– До Оки?

– До Оки. Ты пойми, лебедь белая. Будешь ерепениться – я тебя совсем усыплю, будешь спать три дня и три ночи беспробудно. А выдержу ли я три ночи рядом с такой красоткой, что спит очарованным сном, – не уверен. – Лютомер усмехнулся, и бойники вокруг принялись ухмыляться.

Лютава фыркнула, Семислава отвела глаза и попыталась засунуть под край полотенца выбившуюся прядь.

– Я не буду, – тихо пообещала она. – Уж поймал ты меня, сокол ясный, теперь я вроде как в твоей власти.

Видимо, она понимала, что с ней произошло.

Посланные на разведку к опушке отроки вернулись и доложили, что ладьи приведены к луговине и сам князь Святко уже ждет, в сопровождении всех сродников и дружины.

Свернув стан, бойники и Ратиславичи выступили из леса. Семислава шла в гуще бойников, рядом с Лютавой, завернувшись в длинный шерстяной плащ кого-то из парней, чтобы не бросалось в глаза, во что она одета. Сам Лютомер, красивый, нарядный и гордый, шагал впереди с самым уверенным и победным видом.

На луговине возле реки их и впрямь ждала уже целая толпа. Здесь был князь Святко с сыновьями, бояре, кмети. Княгиня Чернава привела дочь, покрытую белым шелковым покрывалом, как положено невесте, уезжающей из дома. Молинка стояла возле Ярко, и жених держал ее за руку. Поодаль топтался Хвалис со своими друзьями – Толигой, Вышенем, Глядовцем и Миловитом. У всех четверых вид был невеселый, а у Вышеня даже злобный. Только глянув на него, Лютомер сообразил, кому принадлежала вся эта задумка.

– От мара его заешь! – бормотнул он, отводя от Хвалиса рассерженный взгляд. – Может, бросить его тут к лешим, на кой он мне в Ратиславле сдался?

– Что ты? – Лютава обернулась к нему.

– Ничего. Ждите здесь.

И Лютомер в одиночестве пошел к вятичам.

– Здравствуй, князь Святко, и домочадцам твоим поклон! – весело говорил он. – Вот и мы, прости, если ждать заставили. Все ли готово?

– Все готово. – Святко кивнул. Он не улыбался, вид имел утомленный после напряженных ночных раздумий, но держался спокойно. – Вот твоя невеста, а там, в ладье, и приданое. Хотел еще скотиной дать, но ты же с собой не повезешь – после пришлю, как торговые люди в вашу сторону поедут. Ну, выходи!

Он сделал знак, и княгиня Чернава подвела к нему Семьюшку. Девушку было почти не видно из-под большого покрывала, оставлявшего на виду только новые кожаные башмачки с красивыми красными ремешками.

– Подожди, князь Святко, дай я с сестрой попрощаюсь, – сказал Лютомер и повернулся к Молинке.

Он уже настроился на то, что придется пойти на обман и нарушение клятв, но хотел сделать обман поменьше.

Молинка, тревожно оглядываясь на Ярко, подошла. Вид у нее тоже был усталый и растерянный. На ее душе тяжким грузом лежали наведенные ночью чары, но она об этом не догадывалась, потому что вобще соображала очень плохо и едва осознавала, где находится и что делает.

Лютомер стоял рядом с Чернавой и Семьюшкой, и Молинка тоже подошла к ним. Лютомер обнял ее, прижал голову сестры к плечу, склонился, словно шептал ей на ухо какие-то слова прощания… и потянул за невидимую ниточку своей ночной ворожбы.

Когда он разомкнул объятия, перед ним стояла девушка, спрятанная под покрывалом невесты. Молинка оказалась рядом с княгиней Чернавой. А каждый, кто стоял поблизости, вздрогнул: у каждого осталось такое чувство, что он на миг заснул с открытыми глазами, выпал из действительности и что-то пропустил… Что? В памяти о ближайшем прошлом, о том, что было вот только что, у всех оказался маленький, но неприятный провал.

– Вручаю тебе дочь мою, чтобы стала она твоей женой! – заговорил князь Святко, с усилием стряхнув мгновенную растерянность. Он взял руку той девушки, что пряталась под покрывалом, и вручил ее Лютомеру. – Пусть благословит вас Лада, пусть даст вам Ярила столько сынков и дочек, сколько на небе звездочек, и пусть хранит очаг ваш Мать Макошь!