Ночь богов. Книга 1: Гроза над полем - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 35

Соскочив с тына, ворон еще в полете перевернулся – и пал на землю уже человеком! Волна чужой силы пронзила Лютаву, девушка ахнула и ухватилась за стену хоромины, чтобы не упасть, но удержалась на ногах и в восхищении устремила взгляд на гостя. Только сегодня, когда земля и небо щедро изливали потоки благодетельной силы и дарили ее всем, кто мог воспринять, превращение не стоило оборотням почти никакого труда.

Лютава никогда раньше не видела это существо в человеческом обличье, но сразу поняла, что это он – Черный Ворон, старший из трех сыновей Велеса, брат Лютомера по божественному отцу. Это оказался довольно рослый молодой мужчина с явной примесью хазарской крови: об этом говорили высокие скулы и немного скошенные уголки глаз, черная бородка, длинные черные волосы.

– Здравствуй, девица. – Черный Ворон улыбнулся ей. – Не ждала?

– Ждала, – горячо ответила потрясенная и восхищенная Лютава. – Ждала. Здравствуй, Черный Ворон. Это брат мой тебя прислал?

– Попросил меня средний брат тебя найти, а как же брату отказать?

– Где он? Скоро ли придет за мной?

– Да сейчас и придет, как только я ему весть подам. Вы же обе тут? А сторожей пятеро?

– Да.

– Трудно ему сюда пробраться. Шум поднимать, пока все войско рядом, он не хочет. А без шума пройти – как ни отводи глаза, а здесь есть кому и не таких учуять. Ведь так?

– Так. – Лютава подумала о Семиславе. Где бы ни витала этим вечером женщина-лебедь, обмануть ее и замести следы, чтобы она не нашла, будет непросто даже Лютомеру.

– Выйти бы вам самим до леса. А там уж…

– Погоди, может, Молинка сейчас сторожей уболтает – нас и выпустят.

– Если что – идите к лесу. – Ворон показал направление. – Он там.

– Лютава, где ты! – вдруг раздался от ворот голос Молинки. – Иди сюда скорей!

Лютава поспешно повернулась, загораживая собой Ворона, хотя их и так отделял от ворот угол хоромины.

За спиной снова ударила волна силы, хлопнули крылья – крупный черный ворон взлетел на частокол и оттуда наблюдал, как девушка торопливо идет через двор к воротам. Говорить с ней он мог только в человеческом обличии, но наблюдать, что происходит, птицей ему было даже удобнее.

А возле ворот ждали важные гости – Лютава даже оторопела слегка. В сопровождении аж двух десятков своих кметей за ними явились старшие княжичи – Твердислав и Ярогнев. И кмети, и молодые воеводы нарядились в праздничные рубахи, отделанные полосками шелка и вышитые купальскими узорами, подпоясаны праздничными плетеными поясами, тоже с узорами этого дня. На пальцах юных воинов блестели золотые и серебряные перстни, многие – восточной работы, взятые как добыча, в ухе у Твердислава покачивалась золотая серьга с красным камешком.

– Что же вы, девушки, не одеты, не прибраны? – насмешливо осведомился Твердислав, окидывая взглядом угрянских княжон. Не особенно надеясь куда-то сегодня выйти, обе они оделись только в рубахи, в которых их привезли, и даже хоть по венку сплести не могли. Весь вид Твердислава выражал снисходительное презрение к этим двум клушам, ничем не отличимым от простых девок из любой глухой веси.

Но Лютаву было не так легко смутить, и под ответным взглядом, снисходительно-насмешливым, уже Твердислав почувствовал себя дураком, который вырядился, будто ярильская береза, что мужчине уж никак не к лицу.

– Ну, что ты, Твердята, девушек смущаешь, – пришел ему на помощь Ярогнев, или Ярко, как его звали в семье. – Они и без нарядов хороши, березки стройные, лебеди белые. Мы за вами, девушки. Не откажите погулять с нами – ведь Купала, а кто не выйдет на Купалу, тот мхом зарастет, как пень-колода!

Единственный сын покойного князя Рудомера и наследник твердинского стола сам был хорош, как Ярила, – молодой, красивый, учтивый и, видимо, добросердечный и дружелюбный. У него было открытое лицо с большими голубыми глазами и легкой ямочкой на подбородке, а светло-русые волосы вились крупными кольцами, красиво обрамляя высокий белый лоб. Слегка его портила только неуместная морщина на щеке – но, чуть приглядевшись, девушки поняли, что это не морщина, а шрам от неудачно зажившей раны. Княжич, выросший в землях, куда дотягивались руки Хазарского каганата, выходил на поля сражений с двенадцати-тринадцати лет.

– А батюшка ваш разрешил? – осведомилась Молинка, многозначительно заглядывая в его голубые глаза.

– Разрешил. – Ярко чуть улыбнулся, на миг опустил глаза. Видимо, несмотря на свою красоту, он обладал мягким и впечатлительным сердцем, и красота Молинки его смущала. – Сказал, не годится, чтобы девы молодые в Купалу взаперти сидели…

Лютава усмехнулась. Не надо быть волхвой бог весть в каком поколении, чтобы угадать причину такой доброты. Желая сделать дочерей угрянского князя женами своих сыновей, Святко послал к ним самих женихов, надеясь, что в буйном купальском разгуле дело само собой сладится, а потом останется лишь послать за приданым. В общем, замысел неплох. Если бы только на ней не лежал зарок, а в лесу за луговиной не ждал брат Лютомер с дружиной. И не важно, что тут ополчение всех вятичей, а бойников всего-то два-три десятка. Главное – чтобы на месте и вовремя…

– Ну, идемте, коли разрешил! – Лютава улыбнулась и протянула руку княжичу Твердиславу. – А что не прибраны, так простите – наряды наши дома остались. Брат ваш Доброслав виноват – собраться-нарядиться нам не дал, в чем были увез. Ну да не беда – сплетем по веночку, а как плясать пойдем – всех ваших красавиц затмим. Правда, Молинка?

Усмехнувшись – дескать, видали и мы таких бойких! – Твердята повел ее из ворот. И веселая толпа повалила по тропе на луговину, причем не отставал от других и Колосоха со своими кметями, счастливыми, что появление княжичей освободило их от службы.

В сумерках Лютомер вышел на берег Зуши и прошел еще немного вверх по течению. Один раз его обогнала стайка молодежи – видно, жители какого-то лесного рода спешили на место общего сбора. Отступив в заросли, Лютомер пропустил их вперед. Девушки и парни, одетые в праздничные рубашки с купальскими знаками, с венками из цветов и зелени на головах, были возбуждены, веселы, взбудоражены ожиданием игрищ и, конечно, не заметили фигуру, застывшую за стволом толстой старой березы. Лес, родная стихия его отца Велеса, охотно принимал Лютомера в объятия, сливая с собой и накидывая невидимый полог.

Ночью он уже побегал здесь волком, разведывая дорогу, и теперь знал, куда идти. Тропинка вскоре выскочила из чащи на простор. Впереди показалось открытое пространство – сперва большой овраг, за ним широкая луговина, дальше город на пригорке над ручьем, а уже за ним темнел дальний лес.

Возле города горели костры, и острые глаза оборотня разглядели воинский стан – собранное со всего племени войско стояло здесь, возле Воротынца, в ожидании скорого похода. Если не получится то, что он задумал, то через несколько дней, когда войско уйдет, можно будет пробраться в город.

А на луговине горели другие костры – купальские. Их развели над самым берегом, чтобы огонь отражался в воде, и между ними было тесно от множества человеческих фигур. Каждый из собравшихся, в белой нарядной рубашке и с венком на голове, сам напоминал дерево: женщины – березу, а мужчины – дуб. Все это двигалось хороводом вокруг костров, и до опушки долетал хор множества голосов:

Гой Купала свят славен будь стократ!

Во небе пылай по земле гуляй!

Кострища лади за полночь приди!

Светом озари благом одари…

Лютомер постоял немного, вглядываясь в толпу. Они уже могут быть где-то здесь, его сестры, – Ворон рассказал, что сами княжичи повели их на гулянье. Пусть девушки будут под присмотром – это уже неважно. Главное, что они выбрались на волю.

Но пока их не было видно. Темнота сгущалась, даже оборотень уже не мог разглядеть лиц, но не сомневался, что если его сестры появятся, то он учует их приближение – особенно Лютавы. При мысли о ней Лютомер даже стал притоптывать от нетерпения – в груди поднималась волна и огнем растекалась по жилам. Она была нужна ему всегда, но сейчас – особенно. Этим вечером, когда все силы земли достигают наибольшего расцвета, а все живое веселится, заклиная животоворящую ярость светлых богов, когда все стремления души и тела направлены к любви, ему отчаянно хотелось оказаться рядом с Лютавой, самой большой его привязанностью. Вот уже много лет угрянские девушки на Ярилин день и в зимние колядки – а на Купале, когда все семейные запреты снимаются, и молодки – бывали не прочь провести время с варгой, воплощением Ярилы, и слава оборотня даже усиливала его жутковатую, но от этого даже более неодолимую притягательность. Лютомер не бегал от своего счастья, но ни одна девушка или женщина не занимала в его сердце такого места, как Лютава, и не могла ее заменить.