Ночь богов. Книга 1: Гроза над полем - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 12

Лютава медленно подняла веки, но зелень ветвей и белизна стволов поначалу казались призрачными, прозрачными, и через них отчетливо просвечивали темные глубины Навного мира. Там жил ее дух-покровитель, ее защитник и помощник, явившийся к ней при первом взрослом посвящении шесть лет назад. Благодаря ему она, юная дочь князь Вершина и волхвы Семилады, стала не просто жрицей, а волхвой-кудесницей – одной из тех, кто умеет говорить с Навным миром и ходить по его незримым тропам. Дух, ранее принадлежавший одному из ее далеких предков, значительно увеличивал ее силы. Но взамен он требовал очень важной услуги от Лютавы. Избранная духом, она не могла никого любить и не могла выйти замуж, пока дух не укажет ей того, для кого ее предназначил. Для этого у него имелись свои причины, и очень важные. Лютава не жалела, что шесть лет назад согласилась на эти условия. Но ждать, когда настанет срок, становилось с каждым годом все тяжелее. Особенно в такие дни, как сегодня, когда жажда жизни и любви наполняет землю и людей.

Прижимаясь к березе, Лютава снова закрыла глаза и снова попыталась представить его, своего неземного гостя, в облике живого человека. Представить, каким он был, когда триста лет назад жил на Дунае, звался варгой Радом и водил свою дружину побратимов-бойников в набеги на земли Византии. Греки боялись и ненавидели их, а славяне слагали о них песни и сказания. Лютава знала, что в прежнем облике варга Радом никогда к ней не придет, но думала о нем, невольно пытаясь угадать свое будущее. Но облик его ускользал, не давался внутреннему взору.

Имелись причины, по которым Лютава не рвалась замуж. Но она знала, что однажды встретить будущего мужа ей суждено, чтобы дать жизнь ребенку, ради которого дух и дарит ей свое покровительство. И ей уже давно хотелось, чтобы все это случилось побыстрее, чтобы она выполнила свой долг перед покровителем из Навного мира и получила свободу. И вот – опять нет…

Рядом послышался шорох, шум шагов по высокой траве, но Лютава, увлеченная своими мыслями, не сразу услышала. Рядом кто-то остановился: очнувшись, она уловила чье-то тяжелое, усталое дыхание. Ее пришедшие видеть не могли: Лютаву заслоняли толстая береза и раскидистый ореховый куст, а к тому же она так растворилась в дыхании леса, что почти слилась с ним.

– Да ну… пусти! – раздался мягкий девичий голос, и она узнала Далянку. – Пусти, говорю!

Задыхающийся мужской голос назвал девушку по имени, и Лютава его тоже узнала. Это был Хвалислав, ее сводный брат, второй сын князя Вершины.

– Ну, что ты? – прерывисто дыша, шептал он. – Сейчас можно. Никто не скажет…

– Мало ли что можно? Пусти. Пойдем на поляну.

Раздался шорох ветвей. Лютава, окончательно стряхнув марь Навного мира, выглянула из-за березы и сквозь ветви орешника увидела эту пару – Хвалислав держал Далянку за руки и не давал ей пройти, пытался обнять, а она противилась, мягко, но весьма решительно.

И Лютава вспомнила о вчерашнем: как сама же выгнала из сердца Далянки дух-подсадку, который внушал ей любовь к Хвалису. Но он-то не знает о том, что ворожба не удалась! Лютава снова почувствовала гнев.

– Далянка! Я тебя люблю! Мне другого никого не надо, – настойчиво шептал Хвалис, пытаясь прижать ее к себе и пожирая глазами.

Неудивительно, что парень не мог справиться с собой, – стройная, статная, шестнадцатилетняя девушка, «в самой поре», как говорят, с ярким румянцем на белой коже, Далянка была прекрасна, как ожившая березка. Она словно родилась из блеска воды под солнцем, из пляски зеленеющих ветвей под свежим весенним ветерком. Она казалась истинной богиней этой земли, вобравшей всю ее расцветающую красоту.

– Ой, Хвалис, да ведь говорили уже про это, ну, хватит тебе! – Далянка не делала вид, будто его не понимает. Эти речи она выслушивала от него время от времени уже года два. – Зачем опять начинать? Не томи себе сердце, забудь про меня! Вон, Рушавка у нас подросла, всем невестам на зависть! Ей пятнадцать летом будет, стало быть, по осени можно сватать. И ты ей нравишься, если не знал. – Далянка улыбнулась. – Бери ее, она пойдет, старики отдадут. А мне другое нужно.

– Не нужны мне ваши Рушавки! Ты не понимаешь, душа моя, а ведь вроде умная девка. Отец мою мать любит, как всех других жен вместе не любил и любить не будет! Как я тебя – одну тебя и навсегда! Он мне наследство оставит такое, о каком прочие братья только мечтать могут! И мне теперь не простая нужна жена, а знатная, из такого рода, чтобы в святилище перед богами была самая первая. А это – ты!

– Замолчи! – Далянка наконец вырвалась и отступила. – Далеко же ты, сокол, мыслями залетел!

– Это правда! Так все и будет, вот увидишь! Мы бы на Купалу и свадьбу… Тебе-то уже не пятнадцать, до осени ждать не надо.

– Нет! – решительно ответила Далянка. – Не надо такое говорить. Не могу я за тебя идти, и отец меня не отдаст.

– Что – отец? Мы его спрашивать не будем. После Купалы объявим – что он сделает?

– Я не хочу! – Далянка с силой отпихнула его и отскочила. – Я за тебя не пойду. И не говори мне больше об этом.

– Но почему? – Хвалислав шагнул к ней, и его лицо стало жестким. – Чем я тебе нехорош?

– Ты сам знаешь. – Далянка отвела глаза.

Хвалислав сжал зубы. Он знал, что она имеет в виду. Девятнадцатилетний княжич внешним обликом вообще не походил на славянина. Похожий на свою мать-хвалиску, он уродился смуглым, черноволосым, черноглазым, с густыми сросшимися бровями. Правильные черты лица его могли бы считаться красивыми, если бы светловолосым славянам его вид не казался слишком непривычным и чуждым. По возрасту будучи вторым после Лютомера, по положению он считался «после всех», из-за того что мать его была в племени угрян совсем чужой, да еще и бывшей рабыней. И в отношении к нему угрян ничего не меняло даже то, что хвалиску Замилю, иначе Замилу, князь Вершина уже много лет любил сильнее всех прочих жен и к ее единственному сыну чувствовал большую слабость, чем к прочим, рожденным от знатных жен, взятых с соблюдением всех обычаев, обрядов и с приданым. С детства сына Замилы прозвали в Ратиславле просто Хвалисом. Но когда ему исполнилось двенадцать лет, князь Вершина решил-таки признавать его вольным человеком и полноправным членом рода, и нарек его Хвалиславом. Похожее на настоящее княжеское, в роду оно, однако, было новым и как нельзя лучше подходило к положению самого парня, зависшего на полпути между своими и чужими, свободными и челядью.

Но несмотря на почти княжеское имя и отцовскую к нему любовь, Далянке, дочери знатного рода, брак с Хвалисом не сделал бы чести.

– Да вы-то чем меня лучше? – с гневом отвечал Хвалис на ее невысказанные намеки, и видно было, что он и сам много раз об этом думал. – Ты сама-то кто? Твоя мать – кривического рода, а отцовский род – из голяди! И Воловичи такие же! И сами Ратиславичи – или у нас голядок в роду нет? Все мы здесь полукровки – и ты, и я, и сам князь Вершина, отец мой! Так чем я хуже вас? Чем я хуже других? Хуже Люта?

– Это другое дело. Голядь этой землей искони владела, кривичи с ней уже не первый век в дружбе живут, мы с ними родня. А вы…

– Ну так и что же? – угрюмо отозвался Хвалис, с трудом одолев досаду. – Или я теперь не человек? Отец меня любит. Побольше иных любит, как будто ты не знаешь! Он меня в обиду не даст. И кто угрянским князем будет – тоже еще неизвестно. Так что смотри не прогадай.

– Ты князем думаешь быть? – изумилась Далянка.

– А что – не веришь?

– Да ты даже в бойниках не был!

Она сказала правду: когда Хвалису исполнилось двенадцать лет и ему пришел срок, как всем отрокам, уходить в Варгу, Замила не отпустила его. Твердила, что ее сын слишком слаб и не выживет в лесу без заботы родителей. У диких склавинов имелось много диких обычаев, и доверить этим обычаям свое любимое дитя она не соглашалась. Хвалис, хоть и был на самом деле не слабее прочих, не стал особенно спорить: в душе он опасался, что в лесу его просто убьют, выбрав подходящий случай. Ведь бывало порой, что бойники погибали: охота, походы, учебные схватки, да просто ссоры или шалости растущих парней, – очень многое в лесной жизни грозило безвременной смертью неопытным, незрелым, но вздорным, как все в этом возрасте, отрокам, предоставленным почти только самим себе. Разумеется, и варга, и десятники из числа «отреченных волков», и просто старшие, кто поумнее, следили за молодыми и старались предотвращать несчастные случаи, но в лесу никто не будет, как мать и нянька, ходить за ребенком и оберегать от малейшего беспокойства.