100 Великих Книг - Демин Валерий Никитич - Страница 22

22. ТОМАС МОР

«Утопия»

Сколько же людей мечтало во все времена о том, чтобы сделать мир лучше, а человека превратить в гармонически целое и совершенное существо. Эти мечты, облаченные в философскую беллетристику, составили имя многим чудакам-гениям и даже — безумцам, как окрестил их Беранже в известном стихотворении именно с таким названием.

Автор фантастического (иначе не назовешь) трактата, давшего название целому направлению социально-политической мысли, был не только выдающимся писателем-гуманистом и «безумцем-мечтателем», но, кроме того, еще и известным общественным деятелем своего времени. Лорд-канцлер при дворе Генриха VIII, он кончил жизнь на плахе за отказ признать короля главой англиканской церкви и несогласие с очередным браком монарха. Знаменитый роман писался, как принято выражаться, в свободное от основной работы время и сразу же принес ее автору всеевропейскую славу.

Утопия означает «место, которого нет», «несуществующее место» Вообще-то оно существует, но только в воображении автора и читателя. Задача Мора — обрисовать модель идеального государства, свободного от пороков и недостатков ранее известных социальных структур. Мысль не нова Мор отнюдь не пионер утопической мысли. До него и после него таких проектов было сколько угодно — и на Западе, и на Востоке. Но всем им присвоили искусственное название, изобретенное английским мыслителем-гуманистом. Уже одно это делает его имя бессмертным.

Рассказ путешественника, посетившего загадочный остров Утопия, начинается буднично, бесстрастно и с мельчайшими подробностями — как будто речь идет о доброй старой Англии. Многие комментаторы, которых особенно волновал вопрос о прототипе утопического государства, как раз и склонялись к такому решению. Впрочем, другие размещали его где угодно, в самых различных уголках земли.

Остров утопийцев в средней своей части, где он всего шире, простирается на двести миль, затем на значительном протяжении эта ширина немного уменьшается, а в направлении к концам остров с обеих сторон мало-помалу суживается.

Если бы эти концы можно было обвести циркулем, то получилась бы окружность в пятьсот миль. Они придают острову вид нарождающегося месяца. Рога его разделены заливом, имеющим протяжение приблизительно в одиннадцать миль. На всем этом огромном расстоянии вода, окруженная со всех сторон землей, защищена от ветров наподобие большого озера, скорее стоячего, чем бурного, а почти вся внутренняя часть этой страны служит гаванью, рассылающей, к большой выгоде людей, по всем направлениям корабли.

Но главное, конечно, в другом. Главное — это детализированное описание устройства государства утопийцев, основанного на принципах справедливости и равенства. Здесь нет бесчеловечного угнетения и потогонной системы труда, резкого разделения на богатых и бедных, а золото вообще употребляется для наказания за определенные проступки провинившиеся должны носить тяжелые золотые цепи. Культ утопийцев — гармонически развитая личность.

«…» Так как все они заняты полезным делом и для выполнения его им достаточно лишь небольшого количества труда, то в итоге у них получается изобилие во всем.

Между собою они живут дружно, так как ни один чиновник не проявляет надменности и не питает страха. Их называют отцами, и они ведут себя достойно. Должный почет им утопийцы оказывают добровольно, и его не приходится требовать насильно. «…»

Законов у них очень мало, да для народа с подобными учреждениями и достаточно весьма немногих. Они даже особенно не одобряют другие народы за то, что им представляются недостаточными бесчисленные томы законов и толкователей на них.

«…» По мнению утопийцев, нельзя никого считать врагом, если он не сделал нам никакой обиды; узы природы заменяют договор, и лучше и сильнее взаимно объединять людей расположением, а не договорными соглашениями, сердцем, а не словами. «…»

Утопийцы сильно гнушаются войною как деянием поистине зверским, хотя ни у одной породы зверей она не употребительна столь часто, как у человека, вопреки обычаю почти у всех народов, они ничего не считают в такой степени бесславным, как славу, добытую войной. «…»

Томас Мор воссоздал столь привлекательную модель общественного устройства, что, казалось, каждый, кто прочитает его книжку, должен незамедлительно взять на вооружение прогрессивные идеи и попытаться реализовать их на практике. Но этого не произошло ни в XVI веке, ни в любом последующем. Сказанное в равной степени относится и к бессчетной веренице социалистов-утопистов, которые жили и творили после автора самой «Утопии» Придуманный им несбыточный образ, однако, оказался столь притягательным, что порой стало казаться — любые надежды на радужные перспективы общественного развития и улучшение общественных отношений — сплошная утопия.

23. БЭКОН

«НОВЫЙ ОРГАНОН»

С Фрэнсиса Бэкона начинает отсчет европейская философия Нового времени. В определенной и вполне закономерной мере он даже стал ее символом. Родоначальником — точно. Для философии Бэкон — примерно то же, что Коперник и Галилей для астрономии и естествознания. Любопытное совпадение: как и Томас Мор — его великий соотечественник — Бэкон тоже был лордом-канцлером, но при другом короле — Якове I, также попал в жесточайшую опалу (правда, со стороны парламента). Обвиненный во взяточничестве, он недолго пробыл в заключении и умер своей смертью, не пережив унижения.

Чем же обязана мировая культура Бэкону? Он первым с протестантской решительностью и безоглядностью на церковные авторитеты порвал со схоластическим прошлым и аристотелизмом как главным тормозом дальнейшего развития теории и практики. «Истина — дочь Времени, а не Авторитета», — провозгласил барон Веруламский (таков был дворянский титул философа). Он был первым, кто четко обозначил магистральный путь науки, по которому она движется по сей день: опора на достоверные факты, на опыт и эксперимент. Главный труд Бэкона, обессмертивший его имя, называется «Новый Органон» (хотя и является составной частью более обширного, грандиозного и незавершенного сочинения с более чем характерным названием — «Великое Восстановление Наук»). Даже название демонстративно и вызывающе пикируется с корпусом методологических и логических работ Аристотеля, вошедших в историю под названием «Органон». Бэконовское название — воистину революционный лозунг на знамени тех, кто, не боясь ничего, отважился решительно порвать с мертвым наследием прошлого и вывести науку на новые рубежи. И повел вперед на штурм обветшавших твердынь — поначалу лишь горстку отважных смельчаков — сам Фрэнсис Бэкон.

Какова же логика его рассуждений. Наука, какой она была на пороге начавшейся революции в естествознании, представляла собой не столько систему достаточно скромных опытных и экспериментальных результатов, сколько нагромождение всевозможных ошибок и несуразиц, подкрепленных ссылкой на авторитеты. Имени Аристотеля было достаточно, чтобы подписать смертный приговор любому вопросу да заодно и тому, кто решился его задать. В мире науки царит не истина, а заблуждение. Поэтому, считает Бэкон, необходимо прежде всего указать на источники человеческих заблуждений.

Таковых четыре. Философ называет кратко и емко — идолы (в распространенных переводах — призраки, хотя в оригинале текста стоит idold). Они, как жаждущие крови языческие идолы, встают на пути каждого, кто пытается творчески и непредвзято осмыслить действительность. Первыми идут призраки рода: они обусловлены самой природой человека, ограниченностью чувственных каналов, связывающих его с объективным миром, да и несовершенством самого ума. В результате «ум человека уподобляется неровному зеркалу, которое, примешивая к природе вещей свою природу, отражает вещи в искривленном и обезображенном виде».