Ангелы - Кейс Мариан - Страница 86

– Ловлю на слове!

Мамуля не стала долго думать – просто встала и пошла. Мы в ужасе смотрели ей вслед.

– Это все из-за мартини, – пробормотала Анна. – Многовато для нее. Вы же знаете нашу маму, ей достаточно на пробке потоптаться.

Мама у нас дама отнюдь не миниатюрная, так что я почти пожалела Морта Рассела, когда на него стала надвигаться эта ирландская бой-баба, распираемая праведным гневом.

– Мистер Рассел? – Я видела, как движутся ее губы.

Морт кивнул, его лицо выражало доброжелательность. Потом, должно быть, матушка объяснила, кто она, поскольку бедняга повернулся и посмотрел на нас. Когда он заметил Эмили, его загорелое лицо побледнело. Эмили слегка покачала пальцами, пародируя приветствие. И тут началась перебранка: мама тыкала в него пальцем и ругала, голос ее от негодования переходил на визг.

– О, боже, – прошептала я.

Мы внимательно следили за происходящим, и постепенно волнение уступило место ликованию. Лицо Морта стало мрачным и злым. Я уверена, что подобные типы, эти голливудские козлы, никогда не сталкивались с последствиями своих ложных обещаний.

Большую часть того, что сказала мама, мы расслышали.

– Есть название для таких людей, как вы, – поносила мама Морта. Тут она внезапно запнулась. – Хотя так обычно называют девушек. Ну и что! – Она снова была на коне и продолжила его бранить. – «Динамо» – вот вы кто! Вам должно быть стыдно! Давать бедным девушкам ложные надежды!

И тут она поведала ему о новом темно-синем платье миссис О'Киффи, уже не упомянув о скидке в сорок процентов.

Морт что-то пробормотал, мама сказала:

– Да, так и нужно.

И вернулась к нашему столику.

– Ну что он? – загудели мы. – Почему он наобещал с три короба и ничего не выполнил?

– Это его метода, он мне так сказал. Но он сказал, что сожалеет и больше не будет.

– Он плакал?

– Глаза у него были влажные.

До конца я ей не поверила, но что с того?

– Это заслуживает еще одного коктейля из мартини! – весело прощебетала Эмили.

43

В субботу в половину девятого, когда в дверь позвонили, я уже не спала. Я пошла открывать, но меня опередила Эмили, которая натягивала на ходу пижаму и ворчала по поводу столь раннего часа.

– А с чего это мы обе уже на ногах?

– Беспокоимся? – предложила я.

– Сознаем свою вину? Я ничего не ответила.

На пороге стояли мама с папой.

– Мы собираемся в церковь, – радостно сообщили они хором. – Вот пришли узнать, не пойдете ли вы с нами?

Я ждала, что Эмили быстро придумает какую-нибудь отговорку. Но вместо этого она подтянула повыше пижамные штаны, отчего стала похожа на пятидесятилетнего психопата, который живет с мамочкой и носит брюки до подмышек, и сказала:

– В церковь? Почему бы и нет? А ты, Мэгги? Я тоже подумала: почему бы и нет?

Я уже сто лет не была в церкви. Даже не могу вспомнить, когда это было в последний раз. Возможно, когда Клер выходила замуж. А молилась я, только когда чего-то боялась или отчаянно чего-то хотела. Эмили тоже. Кажется, мы обе были напуганы или отчаянно хотели чего-то. Так что мы натянули какую-то одежду, вышли из дома навстречу солнечному дню цвета сливочного масла и прошли четыре квартала до церкви.

Месса в лос-анджелесском варианте отличалась от того, что я помнила по своему опыту в Ирландии. Молодой красивый священник стоял у церкви и заставлял всех входящих пожимать ему руку. Симпатичная прохладная церквушка была набита привлекательными и, как это ни странно, молодыми прихожанами. Мы протиснулись к отполированной скамье. Кто-то произнес «раз, раз!» в микрофон, и какая-то неуравновешенная дама завопила:

– Доброе утро! Добро пожаловать на наш праздник!

Зазвонил колокол, и по проходу медленно двинулась молодая девица с превосходными волосами и в туфлях от Миу Миу. Она держала над головой массивную Библию, словно собиралась изгонять нечистую силу. За ней шел священник и группа самых красивых служек, каких я только видела. Они взошли по мраморным ступеням, и внезапно ШОУ началось.

– Есть ли среди присутствующих гости, приехавшие в Санта-Монику, или те, кто был вдали? – спросил священник.

Слово «вдали» было произнесено с особым смыслом, не думаю, что имелось в виду географическое местоположение. Кто-то поднялся со скамьи, и все начали аплодировать, после чего со своих мест встали еще несколько человек.

– Безработные актеры, – пробормотала Эмили. – Единственный шанс услышать аплодисменты в свой адрес.

Мама, которая вытянула шею, как кобра, посмотрела на стоящих и повернулась ко мне. Я думала, она сейчас толкнет меня, чтобы я высказалась, но вместо этого матушка прошептала:

– Парень, который встал последним, снимался в сериале «Джамп-стрит, 21». Сейчас его растерзает толпа.

Еще несколько человек поднялись со своих мест и получили свою долю аплодисментов. Я почувствовала, как мама рядом чуть дернулась.

– Нет, – взмолилась я. – Нет.

– Мы же приезжие, – прошипела она. – Почему бы и нет?

– Нет, – повторила я.

Но она встала, увлекая за собой меня и папу, и благосклонно улыбнулась окружающим.

– Мы из Ирландии, – сообщила она прихожанам (читай: «мы – настоящие католики»).

Все соединили ладони поприветствовать ирландских католиков. После этого мне разрешили сесть. Лицо у меня полыхало.

Дальше мы должны были поприветствовать сидящего справа. Папа повернулся к маме, мама – ко мне, я – к Эмили, а Эмили, сидевшая на краю скамьи, отказалась смотреть через проход.

И тут началось. Я очень ясно помню, как проходили службы в Ирландии. Жалкий священник зудел в церкви, заполненной лишь на четверть.

– Ля-ля-ля грешники, ля-ля-ля, чьи души черны от грехов, ля-ля-ля, будут гореть в аду…

Здесь происходящее скорее напоминало мюзикл Леонарда Бернстайна. Много песен, театральные представления в перерывах между проповедями. А вдруг среди зрителей, то есть среди прихожан, окажется какой-нибудь известный продюсер?

Мне было не совсем комфортно из-за того, что такое разнузданное действо развернулось в церкви. Мы с Эмили толкали друг друга локтями и хихикали, словно нам было по девять лет. Оптимистичное и праздничное настроение достигло апогея, когда все начали молиться Господу, при этом в каждом ряду прихожане поднимали руки и пели. Эмили самоуверенно улыбалась, свободно опустив руку. Но тут ее самодовольство сработало против нее, так как сидевший через проход мужчина вдруг протянул руку и схватил руку Эмили, сдернув ее с места, и меня вместе с ней. На скамье передо мной худенький молодой человек с непропорционально большой задницей спел всю молитву, глядя в глаза своей подружки. У меня мурашки побежали по телу.

В какой-то момент (насколько я помню, это была фраза «не введи нас во искушение») мы все должны были взяться за руки, и поднять их над головами. Но я не могла избавиться от мысли, что, если снимать сверху, это был бы отличный кадр, как у знаменитого создателя киномюзиклов Басби Беркли. Возможно.

Как только молитва закончилась, священник произнес то, отчего я испытала новый приступ страха.

– Давайте же, братья и сестры, пожелаем друг другу мира!

Внезапно я вспомнила, что это и стало основной причиной того, почему в Ирландии я перестала ходить в церковь. Ужасно заставлять людей любить друг друга, особенно в воскресенье утром. В Ирландии мы обходимся минимумом: дотрагиваемся до руки, бормочем «Мир с тобой» и упорно отказываемся смотреть в глаза. Но, подозреваю, здесь так легко не отделаться. Боюсь, что все кончится чуть ли не сексом с соседями по скамье. Все вокруг повскакивали со своих мест, устремились через проход и обнимались так, что кости хрустели. Это был кошмар. Меня задушил в объятьях парень с большой задницей, который только что пел для своей подружки.

Но тут священник призвал всех нас склонить головы и помолиться, чтобы воплотились наши «особые замыслы». Смешливое настроение внезапно покинуло нас с Эмили. Она спрятала лицо в ладонях. Нетрудно догадаться, о чем она молилась. А я? Я знала, чего хочу, но молиться об этом боялась.