Безумная Роща - Смирнов Андрей - Страница 6

Через некоторое время небо над ним потемнело, а между землей и небом появилось дерево — призрачное, словно свитое из теней и снов, тьмы и древесной гнили — червоточина без внешней оболочки, паутина и плесень, рана, сочащаяся сукровицей. И Мъяонель подумал, что следует рассмеяться, потому что он наконец причастился к могуществу, которого так долго ждал, но смех умер у него на устах. И тогда он проснулся.

Он проснулся и увидел, что стоит перед пещерой Гветхинг — семь лет назад, перед тем как зайти в нее. Только волшебного плаща не было на его плечах и сердце больше не стучало в его груди. А вместо сердца Мъяонель ощутил в себе силу выполнить то, что, как ему казалось, выполнить следовало. И он вернулся в темный лес, где стояла Башня Без Окон, и без страха и волнения подошел к ее стенам. И тогда он впервые применил приобретенное в Земле Безумия волшебство. Может быть, он приблизил стены Башни к призрачному миру, а может быть — превратился в призрака сам, но он с легкостью преодолел все заслоны, которые выставил на его пути Повелитель Оборотней, находившийся в это время в Башне и увидевший, что возлюбленный его дочери пожаловал снова. И Мъяонель поднялся по лестнице, заполненной чудовищами и дикими зверями, однако там, где проходил он, суть оборотней менялась. И казалось, что безумие и тьма шествуют за его спиной, изменяя бешенных животных в нечто, куда более отвратительное. Поднимались за его спиной мертвые волки, плоть которых точили трупные черви, и соединялись в единое целое львы и скорпионы, и твари, подобные призрачным псам, безмолвно мчались впереди Мъяонеля. Сила боролась с Силой, но Мъяонель побеждал, отвоевывая ступеньку за ступенькой, и, вместе с его продвижением изменялась сама Башня Без Окон — стены ее чернели, слоились, как будто состояли из обсидиана; и трещины в стенах сочились сукровицей, словно это был не камень, а живая плоть; и безголовые птицы кружились над башней; а из земли тянулись первые слабые ростки, сотканные из призрачных теней и тончайшей паутины.

Миновав лестницу, Мъяонель вступил в спальню Сантрис. Там, раскинувшись по всему ковру, лежал тысячеголовый Повелитель Оборотней. И сотни голосов — лай и рев, рычание и хриплое карканье, вой и тонкий комариный писк — наполнили комнату, когда древнее чудовище поднялось, чтобы встретить врага. И когда Мъяонель перешагнул порог, великан обрушился на него всей своей мощью. Клыки и когти диких зверей разорвали Мъяонеля в клочья, а тяжелые, как колонны, ноги втоптали пришельца в ковер. И Повелитель Оборотней уже торжествовал победу, когда увидел, как по лапам его, которыми он рвал Мъяонеля, расползаются трупные пятна. Жгло ступни ног, которыми он вдавил Мъяонеля в пол, и кровоточили десны, коснувшиеся плоти пришельца. И вот, прошло еще немного времени, и Сантрис, в ужасе вжавшаяся в угол комнаты, увидела, что плоть Повелителя Оборотней, как черная жижа, сминается и движется вниз, и подобно дорогому плащу растекается по полу — а в центре жижи, из гниющей плоти великана, поднимается Мъяонель. Мъяонель выпил суть своего врага одним глотком — словно умирающий от жажды, осушающий протянутый кубок, не разбирая, что там — вода или вино. И еще увидела Сантрис: когда Мъяонель поднялся, все внешние отвратительные атрибуты его колдовства исчезли, и плащ на его плечах стал просто плащом, а камзол, влажным блеском напоминавший брюшко ящерицы или змеи — обыкновенным камзолом. Исчезли и волки с вывалившимися глазами, и змеи с человеческими лицами и острыми коготками. Лишь беззвучно, как мираж, дрожал за спиной Мъяонеля призрачный лес, деревья в котором шевелились, словно живые.

И, забывая весь виденный ужас, Сантрис бросилась к любимому, обняла и зарылась лицом в его камзол. Мъяонель прикоснулся к ней — но холодно было его объятие, как будто это было объятие статуи.

— Мъяонель… — Прошептала, немея от счастья, девушка. — Ты пришел… Я думала, ты никогда не придешь…

И снова ей почудилось, что она обнимает статую.

— Я должен радоваться? — Спросил с высоты холодный голос. Казалось, Мъяонель обращается не к ней, а разговаривает сам с собой.

— Ты не рад? — Удивилась она, подняв лицо от его груди и потянувшись к губам любимого. Он не отстранился, но и не ответил на поцелуй.

— Не знаю, зачем я пришел, — сказал Мъяонель через минуту и вечность отчужденности. — Не знаю, почему прежде мне казалось, что следует поступить именно так, а не иначе. Однако теперь я вижу, что в этом не было никакого смысла.

— Ты меня больше не любишь?

Он не помнил, как это было раньше, когда у него билось сердце. Он даже не понимал, чего лишился, однако логика подсказывала ему, что за вопросом Сантрис таится какой-то очень важный смысл. Поэтому, подумав, он коротко ответил:

— Нет.

— Я тебя ненавижу! — Крикнула Сантрис.

Он не задал вопроса «за что?» или «почему?». Он задал иной вопрос:

— Зачем?

— Тебя околдовали! — Закричала плачущая девушка.

— Я сам теперь — колдовство. Уходи — или причастишься к нему, как причастился Повелитель Оборотней.

И едва слышно он прошептал:

— Беги!

И Сантрис бежала прочь из Башни Без Окон. Бежала, плача и оглядываясь через плечо, бежала, видя, как из-под земли тянутся вверх стволы призрачных деревьев, а живые деревья гниют и сочатся слизью. Бежала сквозь лес, где листья исчезали или приобретали твердость изумрудов, где ветви становились когтями, корни — змеями, а дупла деревьев — глазами. Сквозь лес, заполненный мертвыми животными и порождениями мрака, сквозь лес, затянутый паутиной и белой плесенью, сквозь лес, где прозрачные поганки дрейфовали по воздуху, а аромат цветов дарил безумие и смерть.

А Мъяонель остался жить в центре леса. Впоследствии это место назвали Безумной Рощей. Говорят, что некоторых путников Хозяин Безумной Рощи наполовину превратил в деревья, а некоторым деревьям даровал голод и острые зубы. Впрочем, это место и раньше не часто посещали. Пределы Рощи Мъяонель не покидал, а что он творил в ее сердце — о том умные люди предпочитали не задумываться. Однако дураки-то ведь всегда найдутся!.. И вот, наступил день, когда в Рощу отправились двое бесстрашных героев: воин, чем-то напоминающий Кермаля, и юная чародейка — такая же беспринципная и хитрая, как и сам Мъяонель когда-то…

Но это, впрочем, уже совсем другая история.

ТИРАН

(история вторая)

В некой богатой и процветающей стране, чьи земли были плодоносны, воины — храбры и неподкупны, крестьяне — трудолюбивы, купцы — деловиты, а женщины — сочны и желанны, правил жестокий тиран. Смертная скука владела тираном, ибо в пределах его страны все подчинялось ему, а иные страны лежали слишком далеко, чтобы можно было желать захватить их, все же ближние соседи давным-давно покорились власти тирана. Ибо Казориус (так звали тирана) владел могущественным волшебством — любого человека он мог заставить испытывать те чувства, которые были угодны ему. Четыре десятилетия назад захватил он власть, заставив старого царя добровольно отказаться от трона в его пользу, и знатнейшие вельможи той страны, собравшие воинов, чтобы изгнать из дворца чужеземца, покорились воле захватчика и громкими радостными криками приветствовали его воцарение. Таким же образом покорил он и соседние страны, и гордые князья из древних воинственных родов со слезами благодарности посылали ему своих сыновей и дочерей в услужение. Далее Казориус пожелал истребить в своем государстве преступников, и приступил к этому. Через год или два после начала его правления дороги стали спокойны и никто даже не помышлял о том, чтобы отнять или украсть то, что принадлежало соседу. Но этого Казориусу показалось мало. Сердце его сковывал лед, а лицо кривило отвращение, когда он видел, в какой нищете живут его подданные. Он же мечтал о эпохе расцвета, эпохе, которая навсегда останется в памяти потомков как подлинный Золотой Век. И при помощи колдовства он сделал крестьян и работников трудолюбивыми, а чиновников — честными. Так же он вытравил из сердец своих подданных жадность и склонность к насилию, а также лень и зависть. На берегу моря он возвел свою столицу — город с академиями искусств и научными лабораториями, город с мощеными улицами, город, украшенный фонтанами, статуями и триумфальными арками. Сотни кузнецов, скульпторов, поэтов и живописцев трудились, создавая бессмертные творения, которыми Казориус украшал свой дворец. Десятки танцовщиц развлекали его своими танцами, и искуснейшие музыканты услаждали его слух своей игрой. Но прогулки в город, которые изредка устраивал тиран, переодеваясь в платье обычного горожанина, все еще приносили Казориусу беспокойство. Болезни и увечья, от которых он не мог уберечь своих подданных, заставляли их забывать о своем счастье — о счастье жить в Золотом Веке. И тогда Казориус стал щедро награждать врачей и целителей, и приказал им взять себе учеников, и основать школы; тех же, от кого отказывались врачи, он приказал бросать в глубокую пропасть в четырех милях к северу от города. И всех увечных, потерявших конечности, неизлечимо больных, а так же сумасшедших, детей, родившихся уродами, и беспомощных, лишившихся разума стариков, стражники отвозили на скалы и сбрасывали вниз. Таким образом, Казориус быстро очистил столицу, да и всю страну ото всех, чей вид был ему неприятен. Теперь он шествовал по улицам приморского города с улыбкой. Не было нищих, не было калек и слепых, не было чумазых детей, выклянчивающих подаяние, не было юродивых, не было безумных стариков. Горожане цвели от счастья и благословляли имя своего повелителя. Страна процветала, ибо люди, населявшие ее, трудились не за страх, а за совесть. Не было воров, и сборщики налогов не присваивали себе часть податей. Стражники не злоупотребляли своей властью, равно как и чиновники — и те, и другие сделались вежливы и исполнительны. Отпала надобность в палачах и тюремщиках. Повсеместно возросло благосостояние горожан и селян, и даже простые люди стали одеваться в шелка и атлас. Исчез голод, исчезли болезни, дети рождались здоровыми и таковыми же росли, а за обучение в академиях и школах им самим и их родителям полагалась щедрая плата. Крыши домов в столице были сделаны из золота и серебра.