Неоконченные предания Нуменора и Средиземья - Толкин Джон Рональд Руэл - Страница 27

Но Андрог возразил:

— Кому же нам служить, как не самим себе? Кого нам любить, если нас все ненавидят?

— Пo крайней мере, я больше не подниму руки ни на эльфа, ни на человека, — ответил Турин. — У Ангбанда и без меня довольно прислужников. Если другие не согласны дать такую же клятву, я стану жить один.

Тут Белег открыл глаза и приподнял голову.

— Не один! — сказал он. — Выслушай наконец мои вести. Ты не изгнанник, и напрасно носишь ты имя Нейтан. Все твои вины прощены. Тебя искали целый год, чтобы с честью призвать тебя вернуться на службу к королю. Нам очень не хватает Драконьего Шлема.

Но Турин не очень обрадовался этим вестям, и долго сидел молча: когда он услышал слова Белега, на него снова пала тень.

— Подождем до завтра, — вымолвил он наконец. — Тогда я решу. Как бы то ни было, завтра надо уходить отсюда — не все, кто ищет нас, желают нам добра.

— Добра нам никто не желает, — проворчал Андрог и косо глянул на Белега.

К утру Белег уже пришел в себя — в те времена эльфы выздоравливали быстро. Он отвел Турина в сторону.

— Я думал, ты обрадуешься, — сказал он. — Ты ведь вернешься в Дориат?

И Белег принялся уговаривать Турина вернуться. Но чем больше он настаивал, тем больше упрямился Турин. Тем не менее он подробно расспросил Белега обо всем, что было на суде. Белег рассказал все, что знал. Наконец, Турин спросил:

— Значит, я не ошибался, считая Маблунга своим другом?

— Скажи лучше, другом истины, — ответил Белег, — и это вышло к лучшему. Но почему же ты не сказал ему, что Саэрос первым напал на тебя? Все могло бы выйти по–другому. И теперь ты бы с честью носил свой шлем, а то опустился до такого, — добавил он, покосившись на разбойников, развалившихся у входа в пещеру.

— Быть может — если для тебя это значит «опуститься», — сказал Турин. — Быть может. Но вышло так. У меня слова застряли на губах. Он еще ни о чем меня не спросил, а в глазах у него читался укор за то, чего я не совершал. Да, прав был король эльфов — я высоко возомнил о себе. И не откажусь от этого, Белег Куталион. И гордость не позволит мне вернуться в Менегрот, где все будут смотреть на меня с жалостью и снисхождением, как на нашалившего и повинившегося мальчишку. Меня прощать не за что, это мне подобает прощать. И я уже не мальчик, я мужчина, для человека я уже взрослый; а судьба сделала меня твердым.

Белег встревожился.

— Чего же ты хочешь? — спросил он.

— Быть свободным, — ответил Турин. — «Будь свободен», — пожелал мне Маблунг на прощанье. Думается мне, что Тингол не будет настолько великодушен, чтобы принять моих товарищей по несчастью; а я с ними теперь не расстанусь, пока они не пожелают расстаться со мной. Я люблю их по–своему, даже самых отпетых, и то люблю. Они мои сородичи, и в каждом есть семя добра, которое еще может прорасти. Я думаю, они останутся со мной.

— Значит, твоим глазам доступно то, чего я не вижу, — заметил Белег. — Если ты попытаешься отвратить их от зла, они подведут тебя. Не доверяю я им, особенно одному.

— Как может эльф судить о людях?

— Как и обо всех остальных — по делам, — ответил Белег. Больше он ничего не сказал. Он не стал рассказывать Турину о том, что с ним так дурно обошлись из–за Андрога. Он боялся, что Турин не поверит ему, и порвется их былая дружба, боялся снова толкнуть Турина на недобрый путь.

— Ты говоришь, «быть свободным», друг мой Турин, — сказал он. — Что ты имеешь в виду?

— Я хочу стоять во главе своих людей и вести собственную войну, — ответил Турин. — Если я раскаиваюсь, то лишь в одном: что сражался не только с Врагом людей и эльфов. И больше всего на свете я хотел бы, чтобы ты был рядом со мной. Останься!

— Если я останусь, я послушаюсь любви, а не мудрости, — возразил Белег. — Сердце предостерегает меня, что нам нужно вернуться в Дориат.

— И все–таки я не вернусь, — ответил Турин.

Белег еще раз попытался уговорить его возвратиться на службу к Тинголу. Он говорил, что на северных границах Дориата очень нужны сила и отвага Турина, что орки снова не дают покоя — они приходят в Димбар из Таур–ну–Фуина через Анахский перевал. Но все его уговоры были напрасны. И тогда он сказал:

— Ты назвал себя твердым, Турин. Ты не просто тверд, ты упрям. Что ж, буду и я упрямым. Если хочешь быть рядом с Могучим Луком, ищи меня в Димбаре — я возвращаюсь туда.

Турин долго сидел молча, борясь с гордыней, что не позволяла ему вернуться; и перед взором его проходили былые годы. Внезапно он очнулся от задумчивости и спросил Белега:

— Послушай, та эльфийская дева, о которой ты говорил, — я ей очень обязан за своевременное вмешательство, но я совершенно ее не помню. Почему она следила за мной?

Белег странно посмотрел на него.

— Почему? — переспросил он. — Турин, неужели ты так всю жизнь и прожил, как во сне, не замечая ничего вокруг себя? Когда ты был мальчиком, Неллас бродила с тобой по лесам Дориата.

— Это было так давно… — сказал Турин. — По крайней мере, мне кажется, что мое детство было давным–давно, и все такое смутное… Я отчетливо помню только отцовский дом в Дор–ломине. А почему я бродил по лесам с эльфийской девой?

— Наверно, она учила тебя тому, что знала сама, — ответил Белег. — Ах, сын человеческий! Много в Средиземье печалей, кроме твоих собственных, и не только оружие наносит раны. Знаешь, я начинаю думать, что эльфам и людям лучше бы никогда не встречаться.

Турин ничего не ответил. Он только долго смотрел в глаза Белегу, словно пытался разгадать, что означают его слова. Но Неллас из Дориата больше ни разу не встречалась с Турином, и в конце концов его тень оставила ее[46].

О гноме Миме

Когда Белег ушел (а было это на второе лето после бегства Турина из Дориата)[47], для изгоев наступили дурные времена. Дожди лили не по–летнему, и с Севера и из–за Тейглина, по старому Южному тракту, приходили все новые и новые орки, наводняя леса вдоль западных границ Дориата. Отряд не ведал ни покоя, ни отдыха — им чаще приходилось быть преследуемыми, чем преследователями.

Однажды ночью, когда изгои прикорнули во тьме, не разводя костра, Турин лежал и думал о своей жизни, и пришло ему на ум, что могла бы она быть и получше. «Надо поискать какое–нибудь надежное убежище, — думал он, — и запастись едой на зиму, на голодное время». И на следующий день он повел своих людей далеко, дальше, чем они когда–либо уходили от Тейглина и границ Дориата. После трехдневного перехода они остановились на западной окраине лесов долины Сириона. Земля там была суше и каменистее — местность поднималась вверх, к вересковым пустошам.

Вскоре случилось так, что в сумерках дождливого серого дня Турин и его люди укрылись в зарослях падуба, а перед зарослями была прогалина, усеянная множеством стоячих и поваленных камней. Все было тихо, только с листьев капало. Вдруг часовой подал сигнал, все вскочили и увидели три фигурки в серых капюшонах, осторожно пробиравшиеся меж камнями. Каждый тащил большой мешок, но шли они быстро.

Турин крикнул им: «Стой!», и его люди бросились за ними, как борзые, но те не остановились; Андрог выпустил им вслед две стрелы, но двое все же скрылись в сумерках. Один отстал — то ли он был не таким расторопным, то ли мешок его оказался тяжелее прочих. Его догнали, повалили на землю, в него вцепилось множество крепких рук, хотя пойманный отбивался изо всех сил и кусался как звереныш. Но Турин, подойдя, прикрикнул на своих людей.

— Кто у вас там? Можно бы и поосторожнее. Он же старый и маленький. Что он нам сделает?

— Он кусается, — сказал Андрог, показав окровавленную руку. — Это орк или орочье отродье. Убить его надо!

— Он это заслужил — за то, что обманул наши надежды, — сказал другой, успевший порыться в мешке. — Тут одни корешки и камушки.