Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Чертов мост - Алданов Марк Александрович - Страница 23


23
Изменить размер шрифта:

Талейран медленно поднял голову.

— Ну, наконец договорились, — сказал он, растягивая слова. — Вы очень любите говорить, Ламор, — большой ваш недостаток, тем более что говорите вы однообразно… Вот, значит, заключение силлогизма: диктатура?

— Так точно.

— Армия против полиции?

— Шпага против гильотины.

— Не могу сказать, чтобы это было очень оригинально. Я ожидал лучшего… Вот в чем беда: нет такого глупого генерала, который не считал бы себя прирожденным диктатором.

— Верно. И добавьте: нет хуже бедствия, чем глупый диктатор.

— Как же быть?

— Искать умного диктатора.

Талейран помолчал, зевнул и спросил равнодушно?

— Говорите, прямо, Ламор: от какого генерала вы ко мне присланы?

— Я не прислан ни от кого. Даю вам слово, я действую по своей инициативе…

— Ради чего? Я вас никогда не понимал, таинственный человек, — сказал Талейран с насмешкой. — Зачем вы суетитесь, зачем работаете? Не все ли вам равно?

— В мои семьдесят лет? Вы это хотите сказать? А Вот, видите, не все равно. Я ведь денег у вас не прошу, не правда ли? Предположите, что я тружусь из любопытства… или из отвращения. Но дело не в моей психологии.

— Конечно… Так кого же из генералов вы имеете в виду? Моро?

— О нет! Моро прекрасный полководец. Говорят, его отступление от Дуная к Рейну стоит десятка побед. Но народу этого не растолкуешь, он не любит отступлений… Моро бывший адвокат или юрист, это тоже неудобно. Народ не без основания не любит юристов, и ему будет неприятно, что хороший генерал вышел из плохого адвоката. Кроме того, Моро легко поддается влияниям, особенно дамским. Он из роковой породы людей, которые не знают, чего хотят.

— Может быть, вы стоите за генерала Ожеро?

— Полноте, Талейран, ведь это набитый дурак.

— Кто же еще есть из генералов? — спросил, точно припоминая, Талейран, — Гош связан с Директорией и, говорят, болен. Пишегрю не имеет армии… Разве Жубер?

— Нет, Жубер не годится… Вы будете смеяться, Талейран, я сам этому ни за что бы не поверил: Жубер — честный человек! Жубер, революционный генерал, сделавший головокружительную карьеру, — честный и убежденный человек! Он верит в свободу, равенство и братство, верит в Декларацию прав человека и гражданина, верит в идеалы Революции!.. Невероятно, беспримерно, сверхъестественно, но это так!

— Что ж, тогда ваш кандидат, вероятно, генерал Бонапарт? — спросил, уж совсем широко зевая, Талейран.

Ламор посмотрел на него и усмехнулся:

— Именно, епископ, именно: генерал Бонапарт. Вы угадали. Правда, вы назвали это имя после ряда других… Ваша необычная недогадливость тем более удивительна, что оно теперь на устах у всех. Да вот послушайте. — Он вынул из кармана газету «Le Miroir» и прочел отрывок из статьи: — «…De Buonaparte n’ayez peur. Tout le monde nous fait peur de Buonaparte: Buonaparte va venir; pauvres Parisiens, cachez-vous dans vos caves: Buonaparte est la. II n’y, a pas jusqu’aux nourrices de nos petits enfants, qui, par parenthese, sont passablement royalistes, qui n’emploient comme un moyen de terreur le nom celebre de Buonaparte».[49] Хорошая статья! А вот другая, в «Le The». Журналист Howmuch предлагает пари, что Бонапарт никогда не вернется во Францию. Проницательный журналист! Ему бы вместо вас быть министром иностранных дел. Ессе plus quam Salomo hie.[50]

— Именно потому, что теперь Бонапартом няньки пугают детей, я от вас ждал другого, — сказал Талейран. — К сожалению, я никогда в жизни не видал командующего нашей итальянской армией и ничего почти о нем не знаю. Что за человек этот генерал Бонапарт?

Пьер Ламор помолчал. Талейран, чуть прищурившись, внимательно смотрел на него своими холодными глазами. — Генерал Бонапарт, — сказал Ламор и вдруг остановился. — Мы давно с вами знакомы, Талейран, — заговорил он опять с новой интонацией в голосе, — вы знаете, что мне несвойственно увлекаться людьми, правда? Смею думать, я знаю в них толк… Ошибался я в людях редко — и, уж поверьте, на этот раз не ошибаюсь… Вы спрашиваете, что за человек генерал Бонапарт. Я отвечаю: генерал Бонапарт не человек. Генерал Бонапарт — чудо…

Талейран молча смотрел на собеседника, ожидая продолжения.

— Быть может, чудо рекламы? — переспросил он наконец, слегка улыбаясь.

Ламор, не отвечая, налил в бокал вина и выпил залпом.

— Не говорю о нем как о полководце, я этого дела не смыслю, — сказал он. — Знатоки говорят, что итальянская кампания — новая страница в истории военного искусства. Не знаю… Но… Представьте себе качества самые необыкновенные и самые различные. Ум, — я просто не могу вам сказать, как умен генерал Бонапарт. У него все виды ума… Нет, это неверно. У него не ум, а машина, могучая гигантская машина для решения политических и военных задач. Обширные всеобъемлющие познания — этот молодой человек ученее нас с вами. Феноменальная память, работоспособность, равной которой я никогда не видел. Дьявольская, именно дьявольская энергия. Столь же дьявольское честолюбие — он его тщательно скрывает, это прекрасный актер. — Пьер Ламор весело засмеялся. — Вы знаете, я обедал у него в ставке с одним добрым республиканцем, не буду его называть: хороший такой республиканец, с честными доверчивыми глазами, но с настоящими, не то что у Ларевельера-Лепо. Так вот, Бонапарт со слезами в голосе рассказывал ему, что он жаждет заключения мира; он, видите ли, хочет навсегда поселиться в деревне и стать — кем бы вы думали? — мировым судьей. Правда, хорошо? И глаза у него при этом были еще честнее и доверчивее, чем у республиканца, который, конечно, тоже прослезился от умиления… Меня потом наедине Бонапарт не уверял в том, что он хочет стать сельским мировым судьей… Он знает людей, как знаете их вы, как знаю людей я. Но мы с людьми ничего не можем сделать, а он играет ими как хочет… Так вот, представьте себе ясно генерала Бонапарта, представьте себе нынешнее положение Европы — и подумайте, куда может подняться этот человек, командующий восьмидесятитысячной армией, которая его боготворит, которая под его руководством одержала беспримерные победы… О Талейран, нам, поверьте, предстоит еще удивляться. Будут невиданные и неслыханные дела, будет человечеству кровопусканье почище того, революционного… Я скажу, как Брут у Вольтера: «On demande du sang, Rome sera contente…»[51] Пусть только поживет немного генерал Бонапарт, а мы еще посмеемся… Вот поживет ли он, это, конечно, вопрос. Его могут убить в первом сраженье. Он рискует головой ежедневно — не от молодого пыла, этого у него, нет и следов, не от избытка физической энергии, нет, — из холодного политического расчета: для престижа, для того, чтобы покорить души солдат, для того, чтобы создать свою легенду… Да и только ли неприятельская пуля! Здоровье Бонапарта очень плохо, вид у него все хуже… Порою, после его рабочего дня, — вернее, после рабочей ночи, — на него страшно смотреть. В Италии говорят, будто он отравлен медленно действующим ядом, — вы понимаете, сколько у него врагов?.. Может быть, это и правда. А может быть, это и не так худо… По совести, я не знаю, должны ли жить на свете люди, подобные генералу Бонапарту!..

Он вдруг оборвал речь. Талейран смотрел на него с удивлением.

— Не знаете? — переспросил он. — И все же зовете меня к нему?

— Зову. Порою мной овладевает колебание… Нет, пусть разорвется над миром этот страшный снаряд! Не мне жалеть… Чего мне жалеть?

Пьер Ламор махнул рукой, откинулся на спинку кресла и долго сидел неподвижно, закрыв глаза. Лицо его поразило Талейрана внезапно выступившим выражением бесконечной усталости: в эту минуту ему на вид можно было дать сто лет. Морщины на его восточном лице сложились так плотно, что раздвинуть их, казалось, было бы трудно, не порвав этот желтый пергамент.

вернуться

49

«Не опасайтесь Буонапарте. Весь мир пугает нас Буонапарте: Буонапарте вот-вот придет; несчастные парижане, прячьтесь в погреба: вот он, Буонапарте! Нет никого, кто, включая кормилиц наших малых детей, женщин, между прочим, настроенных достаточно роялистски, не использовал бы как средство запугивания знаменитое имя Буонапарте» (франц.)

вернуться

50

Вот этот больше, чем сам Соломон! (лат.)

вернуться

51

«Прольется кровь, и Рим доволен будет…» (франц.)