Марли и мы - Грогэн Джон - Страница 7

Что это был за хвост! Каждый предмет в нашем доме, располагавшийся на уровне колен и ниже, немедленно сметался неистово крутящимся из стороны в сторону орудием Марли. Он опустошал журнальные столики, разбрасывая периодику, сбивал рамки с фотографиями с полок, запускал в воздух пивные бутылки и винные бокалы. Он даже умудрился разбить дверное стекло. Постепенно все предметы, которые он не успел испортить, мигрировали вверх на безопасную высоту, подальше от качающейся колотушки. Наши друзья, у которых были дети, приходя к нам, восхищались: «Ваш дом прямо создан для маленьких детей!»

На самом деле Марли вилял не хвостом. Он, скорее, вилял всем телом, начиная с передней части и работая по направлению к задней. Он был собачьей версией детской игрушки – пружинки слинки: мы могли поклясться, что в нем нет костей, только одна большая эластичная мышца. Дженни стала называть его мистером Вихляем.

Энергичнее всего он извивался, когда держал что-то в зубах. В любой ситуации реакция была одна: схватить лежащую поблизости туфлю, подушку, карандаш – словом, все что угодно, – и пуститься наутек. Как будто его внутренний голос шептал: «Вперед! Подбери это! Обслюнявь! Беги!»

Некоторые из вещей, которые он хватал, отличались настолько малым размером, что полностью помещались в его пасти. Это доставляло ему особенное удовольствие: он думал, что сможет скрыть свое преступление. Но Марли не умел мухлевать, как покерный шулер. Когда он что-то припрятывал, то не мог скрыть своего ликования. Конечно, он всегда был шумным, но тут у него начинались просто маниакальные приступы гиперактивности, словно некий шутник-невидимка только что раззадорил его. Его тело начинало дрожать, голова качалась из стороны в сторону, а вся задняя часть туловища выделывала спазматические коленца. Мы называли это «мамба Марли».

– Ладно, что у тебя на этот раз? – спрашивал я. Как только я приближался, он пытался убежать от меня, выписывая круги по комнате. Переполненный радостью, которую не мог скрыть, Марли вилял задом и по-кобыльи мотал головой. Если я окончательно загонял пса в угол и с трудом раздвигал его челюсти, то никогда не уходил с пустыми руками. В пасти всегда обнаруживалось что-то, извлеченное из мусорного ведра, или подобранное с пола, или украденное прямо с обеденного стола, что уже позволял его рост. Бумажные полотенца и салфетки Kleenex, записи кулинарных рецептов, винные пробки, скрепки, шахматные фигуры, крышки от бутылок – в общем, целый склад утильсырья. Однажды, когда я в очередной раз разомкнул челюсти Марли, я обнаружил, что к его нёбу прилип мой чек на получение зарплаты.

Спустя несколько недель мы уже забыли, какой была жизнь до встречи с нашим новым жильцом. Наше совместное существование превратилось в рутину. Каждое утро я начинал с того, что прогуливался с Марли на свежем воздухе до побережья и обратно, и только потом выпивал первую чашку кофе. После завтрака и до душа я обходил задний садик с совком в руках, закапывая наземные мины в песок на краю участка. Дженни обычно отправлялась на работу к девяти, а я – на час позже. Перед уходом я запирал Марли в бетонном «бункере», оставляя ему миску воды, кучу игрушек и прося его «быть хорошим мальчиком». В половине первого Дженни возвращалась, чтобы пообедать, покормить Марли, а потом поиграть с ним в мячик на заднем дворе, пока он не выдохнется. Первое время она прибегала домой с работы еще раз, часа в три, чтобы вывести Марли на улицу. После ужина мы все вместе шли в парк и гуляли по побережью канала, глядя на лениво покачивающиеся в лучах заходящего солнца яхты из Палм-Бич.

Гуляли, наверное, неуместное здесь слово. Марли носился, как разогнавшийся локомотив. Он бросался вперед со всей силы, натягивая поводок до предела и чуть не задыхаясь. Мы дергали его назад, он нас вперед. Мы подтаскивали его к себе, а он сопротивлялся, заходясь при этом в кашле, как заядлый курильщик в рубашке с тесным воротником. Он отклонялся то вправо, то влево, бросаясь на каждый почтовый ящик и куст, принюхиваясь, пыхтя и помечая территорию без остановки, в результате чего большая часть выделений оставалась на нем, а не на предполагаемом объекте. Он кружил сзади, опутывая наши щиколотки поводком перед очередным креном вперед, и ему почти удавалось сбить нас с ног. Когда к нам приближались другие люди с собаками, Марли с радостью бежал к ним и вставал на задние лапы, если не хватало поводка: он умирал от желания подружиться. «Несомненно, он очень любит жизнь», – прокомментировал как-то один собаковод, и, пожалуй, эта фраза лучше всего отражает истину.

Марли пока еще был сравнительно маленьким, так что сначала мы без труда выигрывали состязания по перетягиванию поводка, но с каждой неделей баланс сил менялся. Пес становился все крупнее и сильнее. Было ясно, что через какое-то время он станет сильнее нас обоих. Надо было скорее обуздать его и обучить правильному поведению на улице – до того, как он приведет нас к унизительной смерти под колесами проезжающей мимо машины. Наши друзья, собаководы со стажем, рекомендовали не спешить с обучением. «Сейчас еще слишком рано, – сказал один из них. – Наслаждайтесь его щенячьим возрастом, пока можете. Вскоре он вырастет, и тогда вы более серьезно возьметесь за его воспитание».

Так мы и поступили, однако не давая ему возможности делать абсолютно все, что заблагорассудится. Мы последовательно пытались внедрить свои правила. Порча кроватей и другой мебели была под запретом. Преступными действиями, достойными явного порицания, считались питье из унитаза, обнюхивание собачьих задов и обгрызание ножек стула. «Фу» стало нашим любимым словом. С переменным успехом мы работали над базовыми командами – «ко мне», «рядом», «сидеть», «лежать». Марли был молод и постоянно возбужден, словно наглотался тройного эспрессо. Подобно инфузории, он не мог сконцентрироваться более чем на одном предмете в данный момент времени, при этом его внимание тут же переключалось на другой объект. (Так от легкого прикосновения взрывается нитроглицерин.) Любой контакт с людьми вызывал у Марли желание в буквальном смысле прыгать на стены от радости. Только спустя годы мы поняли: у нашего щенка был типичный случай синдрома рассеянного внимания и гиперактивности (СРВГ), заболевания, название которого впоследствии будут использовать для поведенческого диагноза тысяч гиперактивных детей, у которых, как говорится, шило в одном месте.

И все же, несмотря на все эти щенячьи выходки, Марли играл важную роль в нашем доме и в наших взаимоотношениях. Его беспомощность показала Дженни, что она может справиться и с материнскими обязанностями. Марли пробыл под ее присмотром несколько недель, и она его до сих пор не загубила. Как раз наоборот, щенок чувствовал себя прекрасно. Мы даже шутили: может, стоит посадить его на диету, чтобы замедлить рост и снизить уровень энергии?

Превращение Дженни из хладнокровной убийцы растений в нежную собачью мамочку не переставало удивлять меня. Думаю, она сама себе удивлялась. Главное, у нее все получалось очень естественно. Однажды Марли начало сильно рвать, и, прежде чем я успел что-либо сделать, Дженни уже была на ногах. Она подбежала к нему и, одной рукой разведя его челюсти, просунула вторую глубоко в глотку, достав большой обслюнявленный комок целлофана. Марли в последний раз кашлянул, стукнул хвостом по стене и посмотрел на нее, словно спрашивая: а не могли бы мы это повторить?

Как только мы более-менее привыкли к собаке, мы смогли заняться обсуждением проблемы дальнейшего расширения нашего семейства. Не то чтобы мы решили завести ребенка – это был бы слишком смелый шаг для пары, которая стремилась вообще не принимать никаких судьбоносных решений в своей жизни. На самом деле мы просто решили больше не использовать противозачаточные средства. Замысловатая, конечно, логика, но после такого решения мы оба почувствовали себя лучше. Никакого давления. Вообще никакого. Мы не стремились зачать ребенка, мы просто положились на судьбу. Пусть все идет своим чередом. Que sera, sera, как говорят французы: в общем, будь что будет.