Сестра морского льва - Иванов Юрий Николаевич - Страница 33

— Алька, быстрее! — крикнул Волков, ощущая неприятный холодок в груди.

Сильно размахнувшись, девочка кинула палку, и, подпрыгнув свечкой, песец помчался прочь. Опустившись на колени, Алька положила покусанного котенка себе в подол платья и побежала назад. Но куда же она? Алька оказалась с одного бока Папаши, который оторопело вертел башкой, не зная, на кого же броситься, а Волков — с другой стороны от секача. И в этот самый момент Волков увидел, как, загребая ластами песок, фыркая от возбуждения, к девочке направился Рыжий.

— Берегись! — крикнул Волков.

Оглянувшись, девочка, как зайчонок, метнулась в одну сторону, потом в другую. Рыжий остановился, задумался, и в этот момент, забыв о людях, на него ринулся Папаша. Звери сшиблись. Громадными прыжками Волков промчался мимо них, догнал Альку, подхватил ее вместе с котенком и в считанные мгновения взбежал на их площадку. Сердце рвало грудь. Задыхаясь, он опустил девочку и сам повалился рядом.

— Волк! Ну ты ж и молодец… Ты меня спас! — торопливо и восторженно выкрикнула Алька. — Ух, как ты меня потащил!

— Ну уж и спас…

— Бге-ее-е… — подал голос котенок.

Алька отогнула подол платья и выкатила малыша в траву. Подняв тупую мордочку, фыркая, тот смотрел в лица людей выпуклыми, глуповатыми, еще детскими глазами.

Назовем его Спасенышем, — предложила немного успокоившаяся Алька и, сняв с чулка круглую красную резинку, надела ее котенку на шею. — Ну вот тебе и подарок.

— Не задушит? — обеспокоился Волков.

— Ну да! Резинка слабая. Чуть он подрастет — лопнет.

— Бге-ее-е! — послышался вдруг встревоженный сильный крик с лайды. Алька и Волков выглянули из-за камней. На песке возле откоса стояла, покачиваясь на ластах, тянулась вверх небольшой красивой головой мокрая, видно только что с океана, самка. Это была мать Спасеныша. Погладив малыша ладонью, Алька подтолкнула его, и тот скатился на лайду. Мать бросилась к нему, стала облизывать искусанные песцом бока и шею, а потом легла на бок, выставив лоснящийся живот, и Спасеныш с нетерпеливым урчаньем вцепился ей в сосок, да так сильно, что мать вскрикнула.

Солнце, выпутавшееся из вязкой пелены, светило вовсю. От сырых бревен и земли поднимался душистый парок. Стало совсем тепло, и Алька сбросила куртку, а Волков стянул с себя свитер. Они еще долго наблюдали за котиками, а потом оставили лежбище и пошли вдоль берега, то подходя к лайде, то удаляясь от нее. Возле речки Волков обнаружил целую груду великолепных сухих брусьев и полузасыпанный песком белый скелет кита, а в самой речке — идущих на нерест рыб. Тут же Алька сообщила, что умеет готовить не только икру, но и балыки и что это совсем не трудно.

Они перебрались через речку, вновь подошли к лежбищу как раз в том районе, где обитали «старички»; там действительно лежали между камнями с десяток крупных морских котиков, а потом, обойдя высокие скалы, увидели еще одну бухточку. Спускаться к ней не хотелось, Волков и Алька просто осмотрели ее сверху с высоких обрывистых скал. Отделенная от океана узким, вытянувшимся почти параллельно берегу рифом, бухточка полюбилась нерпам. Подняв бинокль, Волков сосчитал: тридцать восемь нерп лежали на плоском рифе. Одни спали, другие просто нежились на солнце, изгибаясь и подставляя лучам то один бок, то другой, а возле них спали белые, похожие на льдинки с черными носами и черными глазами нерпята. Несколько нерпят плескались в бухте. Тут же возле них плавала толстая, медлительная, но очень строгая нерпа, выполняющая, видимо, роль няньки. Когда какой-либо из заигравшихся нерпят пытался шмыгнуть в сторонку, она тотчас догоняла его и, покусывая за ласты и спину, загоняла к остальным.

— Алька, дуй-ка домой, готовь обед, — сказал Волков, доставая трубку. — А я пройдусь еще немного.

— Только ты тут поосторожнее. Хорошо? Размахивая курткой, с победным кличем своих предков девочка побежала вниз, под горку, а Волков, поднявшись еще выше, устроился между валунами, закурил и осмотрел раскинувшиеся внизу долину, бухту и лежбище. Да… памятное место.

Два визита в дом Волка

Шаги вдруг чьи-то послышались. Вернувшись из воспоминаний в день сегодняшний, Волков насторожился: из-за камней вышел Аркаха Короед. Пройдя мимо и не заметив его, Аркаха остановился на краю обрыва и вначале осмотрел бухточку, нерп, он даже будто подсчитывал животных, потому что шевелил губами, а потом, приложив к глазам бинокль, долго изучал лежбище котиков.

Волков сунул в карман трубку и направился к парню. Он заметил, как Короед вздрогнул, услышав хруст гальки под ногами человека, но не повернулся, продолжая разглядывать лежбище.

— Сэр, вы решили нанести мне визит вежливости? — спросил Волков, подходя к Аркахе. — Или что потерял тут?

— А, Волк! Привет. — Отозвался Короед, опуская бинокль. Он улыбнулся, но лицо было жестким, а прищур глаз вызывающим, холодным. — Потерял. Вся наша жизнь, Волк, сплошные потери. Мелькнул денек — потеря, минул другой — опять же потеря.

— Давай короче. Чего тебе тут надо?

— Нервный ты какой. «Чего» да «чего». По делу, стало быть, по государственному. Филинов прислал. Понял-нет? — Аркаха закурил, не спуская светлых, цвета костерного дыма наглых глаз с лица Волкова, и продолжил: — Так вот, ветры у нас на Большом лежбище очень сильные, дьявол их побери, и уходят котишки в океан. План, стало быть, трещит. А тут затишье. Курорт! Вот и думаем мы: понятно, что лежбище под запретом, но что случится, ежели мы сотни две котишек… Понялнет?

— Это так Филинов решил?

— Это мы так решили, промысловики. Вот я и махнул сюда поглядеть, как тут с котишками. А что Филинов? Он же наш, свой мужик. — Аркаха нажал на слово «свой». — Он же понимает, что без выполнения плана ему — труба. Да и мы тоже в прогаре.

— Вот что: вали, друг, назад, на Большое лежбище, — посоветовал парню Волков. — Понял-нет? И если…

— Не надо меня пугать, — процедил Аркаха, придвигаясь к Волкову и обнажая в ухмылке стальные зубы. — Не такие меня пугали. А тут какой-то чмырь на неделю прикатывает и начинает свои порядки устанавливать. Уедешь, мы ведь все равно, ежели понадобится…

— Не дождетесь вы моего отъезда.

— Не встревай в наши дела, Волк. Понял-нет?

— За план так переживаешь?

— Я все сказал, Волк.

Бросив окурок, Аркаха втоптал его в землю и, поправив карабин, пошагал в сторону Большого лежбища размеренно и быстро, как человек, привыкший много ходить. Волков поглядел ему вслед и увидел, что на правом каблуке сапога Аркахи подковка болталась на одном гвоздике. И Аркаха заметил это. Остановившись, он оторвал изношенный кусочек металла и бросил его на раскисшую тропинку. Потом, когда Короед ушел достаточно далеко, Волков поднял подковку и сунул ее в карман. Для чего? Он и сам не знал этого.

Несколько листков из определителя

Жизнь Робинзона — это труд и труд, это бесконечная работа. Волков утер пот с лица, поправил толстую веревку, надетую на плечо, и взглянул на немного осунувшееся лицо Альки: шла к концу вторая неделя их жизни в бухте Урильей, и, кажется, у них не было еще ни одной свободной минуты. Правда, и сделали они уже немало: Волков разгородил дом, и получилось в нем три комнаты: большая, которую Алька называла «зала», маленькая, в ней Волков оборудовал свою «каюту» с грубым, сколоченным из тяжелых плах столом и полками, и совсем маленькая и пока без окон комнатка для Альки. В «каюте» был «стул» из китового позвонка, а на полках стояли и лежали различные находки: кухтыль, весь обросший раковинками, зеленый-презеленый кусок самородной меди и граненая бутылка с запиской, которую невозможно было прочесть. По вечерам они с Алькой сидели у печки и фантазировали: о чем же в ней сообщается? Кто бросил это таинственное послание в океан?..

Оказалось, что не только пол прогнил, но и крыша в доме прохудилась, и дверь едва не рассыпается, новую надо ладить.

— Ну, ребенок, взяли. И р-ра-аз!