Один - Внуков Николай Андреевич - Страница 28

В кормовой части рубки находилась еще одна дверь, а рядом с ней, на высоте моей груди, круглая дыра от иллюминатора. Я заглянул в дыру, но ничего не увидел, кроме темноты. Дверь эта была вообще без ручки. Я вбил острие кирки между створкой и косяком и нажал. Створка чуточку подалась. Действуя скобой как рычагом, я миллиметр за миллиметром расширил щель. Потом несколько раз долбанул в дверь ногой и очутился в каюте.

Под дырой иллюминатора к стенке был привинчен небольшой столик. У противоположной стены - наглухо приваренная к полу кровать с переплетением железных полос вместо сетки. Справа от столика, в углу, навесной деревянный шкафчик с двумя створками дверок и щеколдой вместо замка. Когда-то шкафчик был зеленый, но теперь краска с него облезла и лишь кое-где держалась небольшими проплешинами.

Я откинул щеколду и распахнул дверцы. На пол со звоном посыпались осколки стекла от бутылок и черепки от тарелок. На нижней полке в глубине среди стекла лежала алюминиевая кружка размером с хороший котелок. Я поставил кружку на столик и выгреб все осколки из шкафчика. Среди них я нашел столовый нож из нержавеющей стали и вилку - блестящие, будто новенькие. На верхней полке я нашел молоток и очень ржавые плоскогубцы, которые не открывались. Больше в каюте ничего не было.

Интересно, что внизу, в машинном отделении и в тех каютах, которые расположены под палубой. Я знал, что должны быть еще каюты, потому что команда даже на самых маленьких катерах состоит из трех-четырех человек. На этом, наверное, было четыре.

Дверь в нижние помещения находилась с другой стороны рубки, по правому борту. Но сколько я ни бился, так и не смог ее открыть. Комингсы двери перекосились от удара катера о камни и наглухо заклинили створку. Ладно, открою когда-нибудь. Теперь я хозяин этой железной штуки и могу делать с ней что угодно.

Я еще раз обошел катер со всех сторон.

Он стоял почти ровно, только слегка задрав нос, застряв кормой между двумя огромными валунами. Внутри меня все танцевало от радости. Прощай, конура, собачья моя палатка! Завтра же переберусь сюда, в каюту, в настоящую комнату, и начну жить, как нормальный человек! Буду сухим, буду спать на настоящей кровати и сидеть за настоящим   столом!   Пусть   теперь   бесится   ветер - я   могу   закрыть дверь и заткнуть чем-нибудь дырку иллюминатора. В шкафчике у меня будут храниться мидии, и саранки, и жареные чайки, и сушеный шиповник. А огонь можно разводить прямо на полу, и его уже никогда не зальет! Я нарежу самых мягких веток и навалю их на кровать. Сверху наброшу материю от японского матраца. Вторым куском буду накрываться как одеялом. Выскребу из каюты всю грязь. В ходовую рубку, натаскаю сухого топлива. Брезент от палатки тоже использую. Его можно разрезать на куски, из одного куска сделать ковер, другие пустить еще на что-нибудь.

...А вдруг с моря снова придет волна и смахнет меня с берега вместе с этой железкой? Там, наверху, у родника, куда безопасней.

Нет, лучше не разбирать палатку, пусть она остается запасным домом. В теплые дни можно ночевать наверху, а в холодные - на катере.

Я прикинул расстояние от катера до полосы обычного прибоя. Далеко. Нужен огромный вал, чтобы вырвать катер из этих камней. Не может быть, чтобы такие ураганы случались здесь часто.

Отдохнув и пожевав мидий, я пошел дальше по берегу. К осыпи у птичьего базара добрался после полудня.

* * *

Еще издали увидел, что чайки, как всегда, сидели на камнях, но, когда я подошел к осыпи, они всполошились и тучей поднялись со скал. Раньше они взлетали только тогда, когда я добирался до верхнего края завала.

Узнали! А говорят, у птиц нет памяти.

Они орали и резали воздух вокруг меня и теперь осмелели настолько, что пикировали прямо мне на голову. Отмахиваясь от самых отчаянных, я торопливо натянул на лук тетиву и приготовил стрелу. Но стрелять оказалось не в кого. Они только на секунду присаживались на камни и снова, коротко разбежавшись, взлетали, непрерывно крича и хлопая крыльями. Будто все гнездовье сошло с ума и не успокоится, пока я не уберусь отсюда.

Ну уж нет! Я не собираюсь подыхать с голоду!

Не обращая внимания на то, что они лупили меня крыльями и на лету обливали меня пометом, я полез наверх. Какой это был путь! В самом плохом сне мне никогда не привиделось бы такое. Но я решил довести дело до конца.

Наверное, они боятся моих движений.

Добравшись до ровного места наверху, я присел на корточки. Минут через пять они действительно успокоились и стали опускаться на скалы - сначала на дальние, а потом все ближе и ближе. Вот две опустились шагах в десяти, сложили крылья и, повернув головы в мою сторону, застыли в напряжении. Я стал осторожно поднимать лук. Они внимательно следили за мной. Но едва я натянул тетиву и прицелился, они заорали как сумасшедшие и рванули вверх.

Несколько раз повторялась эта игра. Затаивался я, и через минуту успокаивались они. Однако достаточно было шевельнуть луком, как весь уступ взрывался стоном и плачем и все снова начинало кружиться   бешеной   каруселью.   Неужели  они   знакомы   с   оружием и знают повадки человека? Но почему тогда, в прошлый раз, они подпускали меня совсем близко?

Через полчаса я понял, что никакой охоты не получится.

Выпустил две стрелы наугад, в гущу летающих, и, конечно, без толку. Маневренность у них была просто сумасшедшая.

Два дня потратить на лук, стрелы и все приготовления - и все напрасно... Лучше бы ловил мидий.

И тут я увидел цыпленка.

Он сидел в углублении скалы, неподвижный, светло-коричневый, похожий на камень и потому почти незаметный на фоне помета, покрывавшего все кругом.

Отшвырнув лук и стрелы, я бросился к нему и сразу же увидел еще двух.

Мне никогда не приходилось убивать птиц и зверей. Я не охотник и не понимаю тех, которые радуются удачному выстрелу или добыче, попавшей в капкан. Разве можно радоваться чьей-то гибели? Ведь то существо, которое убивают, оно же тоже чувствует, тоже борется за жизнь, у него, как и у всех, есть удачные и неудачные дни, оно так же радуется солнцу, свободе, простору. И вдруг приходит человек, здоровый, сытый, вооруженный своей хитростью и своей техникой, от которой практически невозможно спастись, гонится за ним, не виноватым ни в чем, и в конце концов делает его мертвым. Часто просто ради того, чтобы развлечься или похвастать перед другими удачным выстрелом. Разве это не глупо? Говорят, охота - это вид спорта. Если это правда, то это самый жестокий вид спорта. Интересно: как бы чувствовал себя охотник, если бы его вдруг выгнали из дому и шли по его следу, не давая передохнуть, выпуская на него собак, подстерегая его в засадах? Нет, я даже собаку или кошку ни разу в жизни не ударил.

Был первый порыв, когда я хотел схватить цыпленка. Он слабо пискнул и дернулся от меня, и у меня сразу же опустились руки. Я смотрел на него, такого слабого, пухового, беспомощного, и не мог представить, как бы я его смог съесть. Нет, нет, лучше мидии и саранки, только не это...

Подобрав лук и стрелы, я начал спускаться вниз по осыпи.

Запаса мидий у меня еще хватало на несколько дней.

Эх, найти бы гигантских мидий Грэйэна, которых я видел в музее нашей станции и которые пригрезились мне в бреду. Они бывают по полтора и по два килограмма весом, и мяса в них в каждой по двести граммов! Но кажется, на моем побережье они не водятся.