Призрак в Венеции - Кин Кэролайн - Страница 14

Отец Нэнси нахмурился.

— Насколько я тебя знаю, дорогая, — сказал он уже без всякой иронии, — твои чувства редко тебя обманывают, что и помогло тебе в столь юные годы стать незаурядным детективом, этаким Шерлоком Холмсом в юбке… или в брюках, потому что девушки сейчас носят их не реже, чем юноши, а лично мне…

— Папа, — прервала Нэнси его длительную тираду, — это нужно сделать как можно скорее.

— Постараюсь, — пообещал отец.

Тара пришла в восторг, когда увидела комнату Нэнси: такие она видела только в музеях. Высоченные окна с парчовыми драпировками открывались, как двери, на балкон, выходящий на Большой канал, стены обиты искусно вырезанными из дерева панелями, потолок украшен алебастровыми позолоченными купидонами. А еще в комнате были две огромные кровати под балдахином и с резными столбиками.

— Ой, Нэнси! — вскричала Тара. — Можно я тоже буду здесь спать? Ты не против?

— Конечно. Я собиралась сама предложить тебе. Так будет спокойней для нас. Уверена, маркиз не откажет.

— Спроси его поскорей, ладно?..

Стук в дверь возвестил о приходе одноглазого «пирата» Доменика. Он объявил, что к двум синьоринам пришел с визитом человек, который ждет внизу.

— Он молодой, — добавил дворецкий с явным осуждением, — и говорит, что его зовут Джанни.

Нэнси вздохнула с досадой: час от часу не легче.

— Хорошо, спасибо, — сказала она. — Скажите ему, мы сейчас придем… И еще, Доменик, когда принесут вещи мисс Иган, пусть их доставят в эту комнату. Хорошо?

— Va bene, — ответил тот снова без всякого одобрения.

Тара была явно взволнована и обрадована вестью о приходе Джанни Спинелли. Она не могла этого скрыть и когда они, спустившись по лестнице в холл, увидели его там. Пожалуй, он выглядел еще привлекательнее, чем раньше, — если только это было возможно. Как его украшала рубашка с открытым воротом и легкий летний костюм с закатанными до локтей рукавами куртки! Тара просто не сводила с него глаз.

Он сказал, что заходил в пансион синьоры Дандоло, чтобы пригласить Тару на прогулку по городу, но там ему сообщили, что она отправилась на вечерний чай к своей подруге, — и вот он здесь, во дворце Фальконе.

— Возможно, и вы не откажетесь присоединиться к нам, синьорина Дру? — спросил он тоном полной уверенности, что все уже заранее решено.

Нэнси собралась было гордо отказаться, когда внезапно опять почувствовала беспокойство за Тару… Хотя о чем, собственно, беспокоиться? У той на лице было написано такое удовольствие от перспективы прогулки и длительного пребывания наедине с Джанни, что Нэнси снова заколебалась. На этот раз по поводу того, стоит ли навязывать свое общество и мешать Таре получать радость в полном объеме. Но она вспомнила полупрезрительные слова Джанни, сказанные в адрес подруги за ее спиной, и решение было принято.

— Спасибо, Джанни, — произнесла Нэнси с вежливой холодной улыбкой. — Я, пожалуй, пойду с вами, если не помешаю.

— Конечно, нет! Мы будем страшно рады! — воскликнул он, как всегда, с преувеличенной восторженностью. — Правда ведь, Тара?

Что оставалось бедной девушке, как только наклонить голову в молчаливом согласии.

Угрызения совести, которые Нэнси продолжала испытывать, понимая, как не хочет Тара ее присутствия на вечерней прогулке, искупались мыслью о том, что нельзя оставлять простойную девушку на милость этого лицемерного, двуличного зверюги в образе немыслимого красавца… Если, конечно, Нэнси не преувеличивает его дурные качества, не накручивает опасность, которая от него исходит…

Джанни широко размахнулся и предложил длительное путешествие на гондоле, и Нэнси не без злорадства подумала о том, во сколько ему обойдется этот шикарный жест, а также — откуда него такие деньги. Но потом, пожалев его, высказала предложение совершить пешую прогулку — выйти через ворота сада с задней стороны, дворца и затем колесить по острову. Этот план был принят без особых возражений.

Жара еще не спала, но прогулка по берегам боковых каналов, через многочисленные мосты, мимо высоких средневековых зданий, под величественными арками, по вымощенным старинными плитами тротуарам доставила девушкам немало довольствия: они видели то, что не всегда увидишь, передвигаясь на гондоле, как по большей части поступают туристы, посещающие этот чудо-город.

Видели они и одну из главных достопримечательностей и приманок для гостей города — огромную бронзовую статую, изображающую свирепого вида воина верхом на коне, — Бартоломео Коллеони. Нэнси вспомнила, что читала где-то: эта статуя — самая большая из всех, сделанных Руками скульптора и изображающих всадника и коня, и автор ее, Верроккьо, жил, кажется, в пятнадцатом веке. А тот, кого он изобразил, командовал когда-то сухопутными войсками Венецианской республики и был наемником — кондотьером.

Впечатление от всего увиденного могло быть для Нэнси еще больше, если бы не чрезмерное внимание, которое ей оказывал Джанни. Лишь изредка взглядывал он с улыбкой на Тару или одарял ее каким-нибудь вкрадчивым словцом, вызывавшим радостный румянец на щеках девушки. В остальное же время он почти игнорировал ее с какой-то снисходительной надменностью — так, во всяком случае, оценивала его поведение Нэнси, испытывая при этом и злость, и неловкость одновременно, особенно когда Джанни касался как бы ненароком ее руки или талии. Один раз, когда они присели в небольшой траттории, чтобы передохнуть и выпить фруктового ледяного сока, он с видом собственника положил свою руку на руку Нэнси, и та заметила затравленный, страдающий взгляд, появившийся сразу на осунувшемся лице Тары, и ей стало страшно жалко ее. Это заставило Нэнси чересчур резко отдернуть руку, что, впрочем, не вызвало никакой реакции Джанни. Покинув площадь святых Джованни и Паоло, где стояла колоссальная статуя кондотьера, они вышли вскоре на набережную Главного канала, к причалу, на который как раз выходили пассажиры подошедшего парохода. Среди толпы Нэнси увидела Дона Мэдисона, что вызвало у нее не вполне понятное ей самой облегчение.

— Дон! — закричала она, и множество голов обернулось на этот зов привлекательной рыжеволосой девушки.

Дон помахал рукой и поспешил навстречу Нэнси.

— Привет! Что ты здесь делаешь? Одна?

— Бродим пешком по Венеции. На своих двоих… Познакомься…

Джанни с видимой неохотой пожал руку американцу, Тара тоже не проявила особой заинтересованности.

— Шестой час, — сказал Дон. — Пошли во дворец?

— Мы еще не решили, — ответила Нэнси. — Ноги немного устали, но глаза и уши готовы смотреть и слушать. У меня, во всяком случае. Не знаю, как другие.

Дон решительно повернулся к Таре и Джанни.

— Послушайте, мне очень не хочется нарушать ваш тройственный союз, но все-таки хочу украсть у вас Нэнси. Нам нужно поговорить. Не возражаете?

Судя по виду Тары, она отнюдь не возражала, даже наоборот. Чего нельзя было сказать о Джанни.

— Что ты надумал, Дон? — негромко спросила его Нэнси.

— Пообедать вместе. Заодно расскажу тебе некоторые подробности о Пьетро и вообще о фабрике. Я, кажется, вспомнил кое-что интересное…

— Тогда лучше, если я узнаю об этом поскорее, — сказала Нэнси и, решительно распрощавшись со своими компаньонами, повернулась к Дону, который сразу же махнул рукой проплывавшему моторному такси.

Уже оттуда Нэнси сделала прощальный жест в сторону Тары и Джанни, надеясь втайне, что теперь они долго не задержатся в городе и тот поспешит проводить спутницу домой, избавив ее от своего пренебрежительного обращения, а Нэнси от излишнего беспокойства.

— Я был не слишком вежлив? — спросил Дон.

— Ничего подобного. Все нормально. Как говорится, делу — время, потехе — час…

Дон привел Нэнси к уютной старой гостинице с ресторанчиком, в стороне от туристических троп, на правом берегу Большого канала, возле Южной его оконечности.

— Самое мое любимое место, где можно поесть, — сказал он Нэнси. — А в этой гостинице я жил, до того как получил приглашение переехать во дворец, как какой-нибудь король.