Сен-Жермен: Человек, не желавший умирать. Том 2. Власть незримого - Мессадье Жеральд - Страница 23

— Благодарю вас, — ответил Себастьян. — Вы позволите мне пригласить моего сына, которого я попросил приехать ко мне в Москву? Он живет у посла Соединенных провинций.

— Почту за честь, граф.

В тот вечер, 7 июня 1762 года, в библиотеке дворца Барятинского их было шестеро. Четверо, включая шевалье де Барбере, едва могли прийти в себя от изумления, увидев графа де Сен-Жермена и его сына, князя Полиболоса. За исключением нескольких незначительных отличий, едва различимых при свете свечей, сын был копией отца. Вплоть до тембра голоса и манеры держать себя. Они походили друг на друга как две капли воды.

Каждый из присутствующих задавал себе вопрос, зачем Себастьян пригласил сына в Москву. Их исключительное сходство могло быть использовано во многих обстоятельствах, но никто не решался спросить, что обо всем этом думал сам Сен-Жермен.

За ужином разговор зашел об угрозах, которые царь высказывал в адрес датского короля Фридриха V. Вне всякого сомнения, поскольку Петр являлся по рождению герцогом Гольштейн-Готторпским, недавно приобретенная власть вызывала в царе желание отомстить тому, кто отнял у него Шлезвиг. А поскольку русская армия была гораздо сильнее, чем датская, и, более того, Петр был союзником короля Пруссии, он с трудом сдерживал нетерпение: царь жаждал как можно быстрее свести счеты.

— Он пьет еще больше, чем прежде. Из-за этого его агрессивность представляется весьма опасной, — заметил Барятинский. — Не стоит сомневаться, его нападение на Данию — вопрос нескольких дней или недель, он твердо намерен отобрать Шлезвиг. Можно не сомневаться, что прусский король с удовольствием его поддержит.

После этого заявления за столом повисла напряженная тишина. Из окна было видно, как маленькие красноватые облачка едва касались колоколен Архангельской и Благовещенской церквей.

— Кого здесь можно назвать его союзниками? — поинтересовался Себастьян.

— Петр назначил кучу бездарных советников, весьма довольных, что могут сделать карьеру, выражая свою преданность пруссакам, — с усмешкой ответил Барятинский. — Но хуже всех его канцлер Михаил Воронцов.

— Воронцов? Но разве не он был канцлером при императрице Елизавете?

— Вот именно, и не кто иной, как он, ведет сейчас политику, диаметрально противоположную той, которой придерживался многие годы. Никто не знает, что и думать. Этот скандал лишь усилил враждебность дворянства и администрации к режиму. Что же касается армии, Григорий рассказал вам о ее реакции на происходящую сейчас «пруссификацию». Армия не желает, чтобы прусский король занял в русской истории место Петра Великого.

Себастьян задумался над услышанным. Александр, так же как и Барбере, не говорил по-русски; Сен-Жермен перевел сыну то, что было только что сказано.

— Нам известна позиция Франции и Австрии, — заметил Себастьян. — А что можно сказать про англичан?

— Они в замешательстве, — ответил Барятинский. — Поначалу они радовались разрушению альянса[13] и рассчитывали привлечь нового царя на свою сторону. Они намеревались предложить ему субсидии, как прежде…

— Субсидии?

— Ни для кого не секрет, что императорская казна пуста, — мрачно заметил Григорий. — Великий князь и его супруга тратили так, будто никакого завтра не будет. Она сама брала деньги у англичан.[14] Это называлось займами.

Это сообщение обрушилось на Себастьяна, как ушат холодной воды. Выходит, англичане просто-напросто купили чету великих князей? Это наводило на размышления. Скорее всего, дворец Орловых был выстроен на деньги, выплаченные англичанами Екатерине и которые она затем передавала своему любовнику. Царь и царица вели себя как последние щеголи и вертопрахи.

В данный момент моральные рассуждения были весьма неуместны, хотя именно сейчас нравственность, как никогда, мешалась с политикой.

— Стало быть, императорская гвардия вскоре в полном составе окажется в Санкт-Петербурге?

— Да.

— На каком расстоянии казармы находятся от Зимнего дворца?

— Не так далеко.

— Все полки преданы императрице?

Григорий Орлов не мог скрыть замешательства, он помедлил с ответом.

— Они преданы России, которую представляет императрица…

— Но не самой императрице?

— Никто в гвардии… То есть почти никто не верит, что придется вмешаться, чтобы защитить лично императрицу…

Встревоженный Себастьян попытался представить себе контрзаговор, о котором знал бы лишь ограниченный круг людей.

— Но сколько человек были бы готовы немедленно выступить, причем на ее стороне?

Трое русских обменялись взглядами.

— Человек сорок, — произнес наконец Барятинский.

— Всего лишь четыре десятка людей, готовых действовать?

Русские покачали головами.

— Сорок против всей машины царской власти, вместе с канцлером и генералами? — настаивал Себастьян, все еще не веря.

— Такова реальность, граф. Было бы слишком неблагоразумно лгать вам.

Все были подавлены. После молчания, еще более длительного, чем прежде, Себастьян заявил:

— Все в руках императрицы.

— Что вы хотите этим сказать?

— Ей придется предстать перед всей гвардией и объявить себя спасительницей, защищающей Россию от иноземца. Как это сделала когда-то императрица Елизавета.

Это заявление повергло всех в шок.

— Что вы задумали? — спросил Григорий Орлов.

— Захват власти императрицей. Он должен произойти самое большее за несколько часов.

— Но кто ей все это объяснит? — недоумевал Григорий. — Никто из нас к ней не допущен, кроме графа Панина. Дорога в Петергоф, где она в данный момент проживает, охраняется преданными немцу людьми.

— А где сам царь?

— Если он находится не в Санкт-Петербурге, чтобы принять посла или что-то в этом роде, то пребывает в Ораниенбауме, это на Финском заливе, прямо напротив Кронштадта, в замке, который охраняет голштинский полк.

— Если я вас правильно понял, — подвел итог Себастьян, — при дворе зреет заговор против царя и канцлера Воронцова, но с вашей стороны никакой организации не существует. Вы практически ничего и никого не представляете. Я могу только повторить: одна лишь императрица может действовать законно.

Барятинский и Григорий растерянно посмотрели на него.

Они походили на мышей, которых смертельно пугает и в то же время завораживает огромный кот. И оказались настолько парализованы этим страхом, что, похоже, потеряли всякую способность действовать.

— Так не может более продолжаться, — властно произнес Себастьян. — Нам нужно добиться через Панина доступа к императрице.

— Но Панин тоже в Петергофе, — заметил Алексей.

— Может быть, к нему можно добраться через Разумовского? — предположил Барятинский.

— Кто это?

— Президент Академии наук.

— Тогда сделайте это, прошу вас, причем прямо завтра, — заявил Себастьян. — Я хотел бы получить от него рекомендательное письмо к Панину до моего отъезда в Санкт-Петербург. Мы все должны собраться там как можно раньше. Я буду у графа Ротари, в его особняке в Графском переулке, это возле Невского проспекта.

Распростившись с гостями, Сен-Жермен в сопровождении Александра и шевалье де Барбере вышел из дворца.

Садясь в карету, Себастьян еще думал о том, что английская корона поддерживала безумства будущей императорской четы России. Он поведал об этом Александру и шевалье де Барбере.

Положение было чрезвычайно рискованным. Во всяком случае, для него.