Сен-Жермен: Человек, не желавший умирать. Том 1. Маска из ниоткуда - Мессадье Жеральд - Страница 28

— Куда собираемся, хозяин? — спросил он как-то вечером.

— К туркам.

— Я так и думал, хозяин. Тогда, наверное, лучше бы не болтать об этом, пока не окажемся у них. Здешние считают турок прямо чертями из пекла. Я слыхал от местных старожилов, что турки за любой пустяк человека на кол сажают. Кол входит через естественное отверстие, а выходит через неестественное. Прямо через темечко, говорят.

Альбрехт ожидал увидеть на лице графа фон Реннен-кампфа реакцию на эти ужасы, но просчитался. Готлиб давно заметил, что Альбрехт поладил с первой служанкой гостиницы, миловидной вдовой, чей муж погиб как раз в бесчисленных войнах с турками; видимо, от нее и исходили сведения.

— Речь идет о войне, Альбрехт, — ответил он. — В некоторых обстоятельствах христиане поступали не лучше. А мы воевать с турками не собираемся. Так что я не опасаюсь. Ни тебя, ни меня не ждет участь, которую ты описываешь.

— Очень хорошо, хозяин. В таком случае могу я предложить, чтобы мы спустились к Черному морю на корабле? Как я понял, по суше через австрийские земли к туркам добираться неудобно, лучше по Дунаю.

Готлиб обдумал предложение: оно было заманчиво еще и тем, что избавляло от дорожной тряски, пыли и ночевок в сомнительных гостиницах, кишевших клопами и мышами, не говоря о прочем. Альбрехт опередил вопрос своего хозяина:

— Тут есть довольно вместительные посудины, с одной или двумя каютами, а то и больше. В них и спать можно, по крайней мере коротать там ночь. Мы могли бы прямо завтра выбрать себе что-нибудь такое во Фрейденау.

На следующее утро они наняли двух лошадей и отправились во Фрейденау, одну из трех городских гаваней. Сначала осмотрели суда. В большинстве своем это были тяжелые барки с мелкой осадкой и незатейливыми парусами, больше похожие на баржи. Делали их с расчетом скорее на силу течения, чем ветра. Паруса же служили главным образом для подъема вверх по реке. Почти у всех на корме имелись закрытые надстройки, наверняка то, что Альбрехт принимал за каюты. После разговора с десятником, руководившим погрузкой и разгрузкой, зычно выкрикивая приказы, их выбор пал на посудину, окрещенную «Dufte Madchen von Vasvar», то есть «Нежная дева Вашвара». Готлиб договорился о цене с капитаном — дюжим молодцом с саблевидными усами и бледным, водянистым взглядом. Он отплывал завтра утром.

— Через четыре дня будете в Карловице, — пообещал капитан.

— А после Карловица? — неосторожно спросил Альбрехт.

Заинтригованный капитан смерил его вызывающим взглядом.

— Что вы собираетесь делать за Карловицем? Грехи искупить спешите?

Готлиб расхохотался, сообразив, что дальше этого города Дунаем владели уже турки. И пригласил капитана выпить по стаканчику в ближайшем трактире, где капитан угостил его сливовой водкой. После второй стопки этого напитка, способного вышибить мозги, они стали гораздо раскованнее. Капитана звали Ласло из Темешвара, он был мадьяр по отцу и серб по матери. Заметив, что служанка трактира проявляет к Готлибу явное расположение, он заявил своему будущему пассажиру, блестя глазами от зависти:

— Уверен, граф, что девицы на вас виснут.

— Капитан, охотник не стреляет дичь на птичьем дворе.

Темешварец и Альбрехт расхохотались, а граф Готлиб был поощрен крепким хлопком по спине.

Никакой другой способ передвижения, решил граф Готлиб, не сравнится с путешествием по реке, да еще такой, как Дунай в хорошее время года. Вместо бортовой и килевой качки морских кораблей, взамен дорожной тряски в карете, теряющей колесо в первой же рытвине, — плавное покачивание, легкий ветерок и приятные пейзажи.

Готлиб нашел также время пофилософствовать, если не помечтать. Главный предмет его размышлений был прост: людские игрушки ему неинтересны. Богатство себе он уже добыл. Власть казалась ему вещью ненадежной: завладев ею, требуется не меньше усилий, чтобы ее удержать. Любовь, сводившаяся в действительности к плотским утехам, казалась ему протухшим мясом, отравляющим тех, кто его вкушает. Люди внешне здравомыслящие расточали безумные суммы, лишь бы щегольнуть рядом с созданиями, которые потом разорят их еще больше. Неужели все это только ради того, чтобы плодить детей? Сам он пока не испытывал никакого желания размножаться.

Готлиб не знал точную дату своего рождения, но предполагал, что приближается к девятнадцати годам. «Старею», — подумал он с удивлением.

Он стремился к чему-то другому. К чему именно? Он догадывался об этом, хотя и смутно. Ему хотелось продолжить изыскания выдающегося человека, к которому Бриджмен испытывал безграничное восхищение, — Ньютона.

Но напрасно Готлиб читал и перечитывал труды ученого, он не нашел в них никаких секретов, даже упоминания о них. Ни слова о способе делать золото. Он там обнаружил только страстное желание проникнуть в тайны Вселенной. С какой целью?

Готлиб не знал.

Ньютон наверняка не был единственным на свете, кто исследовал эти вопросы; без сомнения, были и другие, как ему подсказал Бриджмен. Быть может, на Востоке. Да, на Востоке.

Как-то утром Альбрехт заметил своему хозяину, что заканчивается четвертый день путешествия. И в самом деле час спустя капитан из Темешвара объявил, что они подплывают к Карловичу.

— Ваша милость, — сказал он, — во имя уважения и дружбы, которые я питаю к вам, прошу вас не следовать дальше. Не Знаю, что влечет вас к басурманам, но тревожусь, что такой любезный дворянин, как вы, сам лезет на рожон к этим дикарям.

— Не бойтесь, — ответил граф Готлиб с улыбкой. — Я услышал ваши советы и благодарю за них.

Он и Альбрехт распрощались с мадьяром и сошли на берег вместе со своим багажом.

— Подождем в гостинице, пока капитан не отплывет обратно, — сказал Готлиб. — Не хочу, чтобы он распускал слухи о европейце, который рискнул сунуться к туркам.

Гостиница была построена на склоне и возвышалась над гаванью. Здание опоясывали аркады с расставленными там столами и скамьями, часть из которых достигала даже проезжей части; оттуда путешественники вполне могли следить за разгрузкой «Нежной девы Вашвара». Доверив свой багаж попечению трактирщика, они выбрали отдаленный стол под аркадами и заказали кофе; им его подали в медном длинноносом кувшинчике, на подносе с чашками голубого фарфора, какими-то медовыми сластями, фисташками и ликером из роз.

Странный люд сновал по набережным и их окрестностям вперемешку с местными жителями — очевидно, турки. Их можно было узнать по одежде: широкие шаровары, простая рубашка и безрукавка ярких цветов; почти у всех на головах тюрбаны. Несколько более важных особ кутались в длинные плащи, несмотря на теплую погоду.

— И на каком языке мы будем говорить с этими людьми? — недоумевал Альбрехт, державшийся начеку.

Несмотря на заметную враждебность австрийцев к туркам, Карловиц явно служил центром коммерческого обмена между ними и Западом. Но что у них покупали и что им продавали?

Какой-то величественного вида турок в темно-фиолетовом плаще с золотой отделкой и в белом узорчатом тюрбане остановился у одного из наружных столов. Когда он подбоченился, Готлиб заметил кривую саблю с блестящей рукоятью. Вельможу окружали три человека, все явно у него в подчинении; один из них был негр в тюрбане голубого шелка. Негр положил на облюбованное его хозяином место большую подушку, и тот уселся. Трактирные слуги засуетились. Человек оглядел дуги аркады и остановил свой взор на Готлибе и его спутнике. Кустистые брови придавали светлым глазам турка, то ли серым, то ли голубым, довольно свирепое выражение, которое подчеркивали рыжеватые усы, загнутые кверху в виде клыков. На самом деле турок был белокурым, и это удивило Готлиба.

Трое других тоже посмотрели на европейцев и сели. Вскоре им подали кофе и сласти. Готлиб и Альбрехт продолжили наблюдать издали за «Нежной девой Вашвара», готовившейся к отплытию. Слуга заметил своему хозяину, что утро уже на исходе и что благоразумнее было бы, конечно, провести ночь в Карловице, чтобы без спешки разузнать о дальнейшем пути. Тут внимание Готлиба привлекло кое-что подозрительное: слева, шагах в двадцати от него, каких-то два человека, видимые только ему, прятались за колонной аркады со стороны пустынной в этот момент улицы. Один из них прижимал обеими руками к животу круглый, напоминающий тыкву предмет, а другой пытался поджечь торчавший из «тыквы» фитиль.