Краткая история философии: Нескучная книга - Гусев Дмитрий Алексеевич - Страница 6

Эта идея о разных способностях чувств (зрения, слуха, осязания, обоняния и вкуса) и разума тоже является одной из основных в философии. Многие мыслители считали, что разум намного совершеннее чувств и более способен познать мир, чем чувства. Эта точка зрения называется рационализмом (от лат. rationalis – разумный). Но были и другие мыслители, которые считали, что в большей степени надо доверять чувствам (органам чувств), а не разуму, который может нафантазировать что угодно и поэтому вполне способен заблуждаться. Эта точка зрения называется сенсуализмом (от лат. sensus – чувство, ощущение). Обратите внимание на то, что термин «чувства» имеет два значения: первое – человеческие эмоции (радость, печаль, гнев, любовь и т. д.), второе – органы чувств, с помощью которых мы воспринимаем окружающий мир (зрение, слух, осязание, обоняние, вкус). На этих страницах речь шла о чувствах, конечно же, во втором значении слова.

1. Какой была основная философская идея милетских мыслителей?

2. Что считали первоначалом мира Фалес, Анаксимен, Анак-симандр?

3. Почему, с точки зрения милетцев, первоначало мира одно, а сущностей, которые нас окружают, много?

4. В чем различие между органами чувств и разумом в познании мира?

5. Что такое рационализм и сенсуализм?

2.2. Мир управляется числом (Пифагор)

Другим знаменитым греческим мыслителем, современником милетских философов, был уже известный нам Пифагор Самосский (с острова Самос). Вспомним, что его знаменитое: «Я не мудрец, но только философ» – принято считать началом философии.

Так же как и милетцы, Пифагор считал, что видимые нами вещи и предметы окружающего мира не являются подлинной реальностью. Настоящее существование, истинную действительность нам может открыть разум, а не чувственные (с помощью органов чувств) восприятия. Мы видим, говорит Пифагор, что нас окружают совершенно различные, непохожие друг на друга сущности. Кто же станет спорить с тем, что гора – это не дерево, птица – не цветок, облако – не река и так далее? Но у этого мирового разнообразия, продолжает самосский мыслитель, должна быть единая основа, которую мы не видим (или не воспринимаем органами чувств), но можем познать разумом (рационально). Как видим, первая часть рассуждений Пифагора точно такая же, как и у милетских философов: за видимым многообразием мира скрывается его невидимое единство, которое надо постичь с помощью мысли. Фалес называл это невидимое единство, эту общую мировую основу, водой, Анаксимен – воздухом, а Анаксимандр – бесконечным веществом (апейроном). Как же представлял себе первоначало мира, или его единую основу, Пифагор?

Различные вещи, говорит он, сходны между собой в том, что все их можно посчитать: две птицы, десять рыб, двадцать деревьев. Стало быть, с помощью числа можно выразить или описать все. «Не все, – возразите вы. – Как быть, например, со снегом или водой? Ведь нельзя сказать: пять снегов, две воды, десять воздухов». Совершенно верно, так говорить нельзя. Но все равно с помощью числа можно описать и воздух, и воду, и другие стихии, которые мы называем неисчисляемыми. Каким же образом? Очень просто: всегда можно сказать – пять кубометров воздуха, десять литров воды, двадцать килограммов снега и так далее. Таким образом, представить с помощью числа, исчислить, выразить или описать количественно можно все, что угодно. Значит, число – это то, что всегда и неизменно присутствует в совершенно различных вещах, является их связующей нитью, единой объединяющей основой. Следовательно, утверждает Пифагор, число и есть первоначало мира. Но что есть число: вещь или идея? Число – это идея, а не вещь. И в этом заключается главное отличие пифагорейского воззрения от милетского. (Все-таки вода Фалеса или воздух Анаксимена – это что-то телесное или вещественное.) Но как же тогда из числа образуется весь окружающий нас мир? Каким образом первоначало мира – число – порождает все видимое нами многообразие?

Из всех чисел главным является единица, так как любое другое число есть всего лишь та или иная комбинация единиц. Единице, говорит Пифагор, соответствует точка, а двойке – две точки, но через две точки можно провести прямую, таким образом, числу два соответствует прямая; тройке соответствует плоскость, потому что ее можно построить только по трем точкам, а по четырем – пространство, которое, следовательно, соответствует четверке. Оно делится на четыре стихии: землю, воду, огонь и воздух, а каждая из них, в свою очередь, – на разные сущности, их взаимодействие и приводит к бесконечному мировому разнообразию, которое, таким образом, сводится к четырем стихиям, они – к пространству, пространство – к плоскости, плоскость – к прямой, а прямая – к точке – единице. Получается, что весь мир представляет собой последовательное разворачивание бестелесной сущности – числа. Число же является не чем иным, как свернутым в единство мирозданием.

Как видим, первоначало всего можно было с одинаковым успехом усмотреть как в чем-то телесно-вещественном, так и в чем-то идеально-бестелесном, что и сделали первые греческие философы-милетцы и Пифагор, развернув и обосновав два различных взгляда на происхождение и устройство мира.

1. В чем сходство пифагорейских и милетских идей?

2. Чем разнятся философские воззрения милетских мыслителей и Пифагора?

3. Что считал Пифагор первоначалом мира и почему?

4. Каким образом из числа образуется все мировое многообразие, с точки зрения Пифагора?

2.3. Живут ли боги на Олимпе (Ксенофан)

Выдающимся греческим философом был Ксенофан Колофонский. Всю свою жизнь он странствовал и на склоне лет поселился в Элее – городе в Южной Италии, где основал свою философскую школу, которая стала называться элейской.

Ксенофан известен своей критикой греческой – олимпийской – религии, которую можно назвать народной (как, впрочем, и любую другую), потому что она была распространена среди всего народа, то есть все греки верили в одних и тех же богов, по их представлениям живущих на горе Олимп. Эта религия была политеистической, или языческой. Ксенофан – один из первых философов, который отважился усомниться в реальности греческих богов.

Вот его рассуждения. Греки считают, что богов много. Тогда какому же из них надо поклоняться? Всем сразу – невозможно, потому что на это не хватит времени и сил. Значит, кому-то из богов надо отдавать предпочтение, а кого-то – игнорировать. Но кого? В любом случае, когда богов много, возникает путаница и неразбериха. Но главное в том, что олимпийские боги мало чем отличаются от людей. Во-первых, они все, по народным представлениям, в человеческом обличье, у каждого из них, как и у любого человека, есть руки, ноги, голова, глаза, уши… Во-вторых, они, как и люди, находятся в родственных связях друг с другом. Так, например, Зевс, Посейдон и Аид – родные братья, Гера – жена Зевса, а Афродита и Афина – их дочери. Надо добавить, что греческие боги, как и люди, делятся на мужчин и женщин. В-третьих, и это самое главное, посмотрите, что делают боги по представлениям греков: они ведут себя как люди – радуются и печалятся, ссорятся и враждуют, завидуют и обманывают. Более того, они спускаются иногда с Олимпа на землю и вступают в любовную связь с людьми, причем от такой связи рождаются дети. Потомки бессмертных богов и смертных людей называются в греческой религии героями. Например, знаменитый герой Геракл, совершивший двенадцать великих подвигов, был сыном Зевса и смертной женщины.

В чем же тогда отличие богов от людей? – спрашивает Ксено-фан. Неужели только в том, что они бессмертны и более сильны, чем люди, а во всем остальном они такие же люди, а вовсе не боги. Все это и заставляет нас, продолжает он, усомниться в их реальности. Скорее всего, никаких олимпийских богов, по мнению Ксенофана, нет. Их придумали себе люди и, естественно, наделили их своими собственными качествами, поэтому греческие боги и получились антропоморфными. «Если бы коровы и лошади, – говорит он, – придумывали себе богов, то их боги были бы коровами и лошадьми».