Краткая история философии: Нескучная книга - Гусев Дмитрий Алексеевич - Страница 10

Причем искать ее любой из нас должен самостоятельно, потому что ни один человек, каким бы уважаемым он ни был, не может точно знать, что есть истина, и на этом основании вести за собой других. А самостоятельный поиск всегда наполнен сомнениями, противоречиями и долгими размышлениями, но только таким способом – тернистым и многотрудным – человек может если не обрести истину, то хотя бы приблизиться к ней. Этот метод получил название эвристический (от греч. heurisko – нахожу). Философ, говорит Сократ, должен содействовать ищущему в его начинаниях: не предлагая готовых ответов, он всего лишь помогает ему сориентироваться в необъятной стихии мыслей и идей, в которую вступает желающий найти что-либо истинное. Поэтому сократический метод также является майевтикой (от греч. maieutikē – повивальный, т. е. относящийся к помощи при родах): философ оказывает помощь рождению истины, но его участие в этом отнюдь не решающее, так как она все же должна рождаться сама в душе и разуме человека.

Но будут ли люди заниматься поиском какой-то неведомой и далекой истины, если повседневная жизнь прекрасно понятна им и для нее совсем не требуется никаких особых раздумий? Допустим, человек зарабатывает достаточно денег, чтобы безбедно существовать, имеет почет и уважение в обществе, у него привычные занятия и уверенность в завтрашнем дне. Он утром идет на работу и неплохо выполняет свое дело, получая от этого немалое удовольствие, вечером возвращается к своему очагу, где ждет его наслаждение отдыхом. Чего же более? Зачем размышлять о смысле жизни, своем предназначении, о долге, добродетели и еще неизвестно о чем, если все и так достаточно хорошо? Обычное течение жизни уводит человека от этих мыслей, заслоняет их собой, тогда как они, быть может, и являются главными, а все повседневное – суета и вздор, иллюзия жизни, неподлинность существования. Сократ считал необходимым постоянно напоминать людям, что помимо привычных дел есть заботы высшего порядка, иначе мы окончательно погрязнем в земной рутине и напрочь забудем о настоящем, истинном и нетленном, тем самым потеряв право называться именем человека – существа разумного, а потому не могущего не размышлять о возвышенном и вечном. Он сравнивал себя с оводом, который больно жалит спокойно пасущуюся на лугу лошадь, не давая ей стоять на месте, медленно тучнеть, жиреть и пропадать зря. В своих беседах афинский мыслитель тонко подводил слушателей к пониманию того, что никто не может быть вполне доволен своей жизнью и самим собой, что нет пределов вопросам, сомнениям и стремлению к более совершенному. При этом он использовал приемы и методы, к которым часто прибегали софисты: ставил человека в мыслительное затруднение, озадачивал его противоречиями, заставлял усомниться в очевиднейшем и предположить невозможное. Только софистика ставила своей целью смутить человеческий ум, сбить его с толку, чтобы показать относительность и субъективность всего, Сократ же делал то же самое для того, чтобы через сомнения и мыслительные тупики подтолкнуть человека к поиску объективной и вечной истины.

Понятно, что такие его «приставания» далеко не всем были по душе. И как лошадь стремится прихлопнуть назойливого овода, так и афиняне решили избавиться от беспокойного философа, который своими вопросами «портил» людям беззаботную жизнь. Против Сократа организовали судебный процесс, обвинив его в нечестии, – будто бы он не почитает государственных богов, не уважает традиций и развращает юношество. Понятно, что он не делал ни того, ни другого, ни третьего, однако его осудили слишком жестоко: Сократ выпил чашу с ядом. После казни философа его сограждане тут же раскаялись и воздали ему всяческие почести, как, впрочем, всегда бывает в таких случаях.

1. Какова основная идея философии Сократа?

2. Как понимать знаменитые слова Сократа: «Я знаю, что ничего не знаю»?

3. Что такое эвристика и майевтика?

4. В чем сходство философских воззрений софистов и Сократа и в чем их различие?

3.3. Мир идей и мир вещей (Платон)

Учеником Сократа был знаменитый философ Платон. Одно из его основных утверждений – видимое не есть реальное: если мы что-то видим, то это вовсе не значит, что оно существует именно так, как нами воспринимается. Эта идея является одной из вечных в философии. Вспомним, элейские философы говорят: «Мы видим вокруг себя движение и изменение, но на самом-то деле ничто не движется и не меняется»; Гераклит утверждал, что если нечто наблюдается нами неизменным, то это не означает, что оно действительно таково, просто никто не замечает всеобщее и непрекращающееся движение; вы думаете, говорит нам милетский философ Анаксимен, что вокруг нас – разные вещи? – ничего подобного: все, кажущееся различным, есть одно и то же вещество – воздух, только в разных своих состояниях; мы видим горы и деревья, луга и озера, звезды и планеты, утверждает Демокрит, и совсем не понимаем, что нет ни того, ни другого, ни третьего, а есть только набор невидимых нами атомов, которые движутся в пустоте. Итак, вполне может быть, что видим мы одно, а на самом деле существует совсем другое.

Чтобы лучше понять теорию Платона, представим себе такую картину. Допустим, перед нами лежат три предмета – яблоко, груша и слива. Понятно, что яблоко – это не груша, груша – не слива и так далее. Но есть в них нечто общее, сходное, делающее их отличными от других вещей, объединяющее их в одну группу. Это общее мы называем словом «фрукт». Теперь спросим: существует ли фрукт в реальности – в качестве вещи, в которой были бы собраны все возможные фрукты земли, в качестве предмета, который можно было бы осмотреть или потрогать? Нет, не существует. «Фрукт» – это всего лишь понятие, термин, имя, название, которым мы обозначаем группу сходных между собой вещей. Реально существуют только сами эти предметы, а их названия реально в мире не существуют, так как они находятся в качестве понятий или идей только в нашем сознании. Так считаем мы.

Но ведь вполне можно предположить, что все обстоит совсем наоборот. Реально и сначала существуют идеи или понятия вещей, и не в нашем уме, а сами по себе, вне нас, только в особом, высшем, недоступном нам мире, а все вещи, которые нас окружают, – всего лишь порождения этих идей и являются их отражениями или тенями и поэтому реально не существуют. Эта мысль – главная в учении Платона. Нам кажется, говорит он, что мир один – тот, который мы видим вокруг себя, на самом же деле мира два: один – высший и невидимый мир идей, другой – низший и воспринимаемый нами мир вещей. Первый порождает второй. Существует, например, в высшем мире идея лошади, она и порождает каждую конкретную лошадь, которая находится на земле. Идеи вечны и неизменны, а вещи изменчивы. Они являются их контурами, бледными подобиями или, всего лучше, тенями.

Для иллюстрации своего воззрения Платон предлагает следующий пример. Представьте, говорит он, что мы сидим в пещере спиной к входу и смотрим на ее стену. За нами в солнечных лучах проходят какие-то животные, пролетают птицы, растут цветы. Мы же видим на стене пещеры тени этих предметов, но поскольку сидим спиной к выходу, то не знаем об их существовании, – нам кажется, что наблюдаемые тени и есть сами предметы и представляют собой единственно возможную реальность. Но допустим, что кому-либо удалось оглянуться и увидеть сам предмет, который, конечно же, во много раз совершеннее по сравнению со своей тенью. Увидевший поймет, что все время принимал тень за саму вещь, сравнит одно с другим, и удивлению его не будет предела. Он осознает, что настоящий мир совсем не такой, каким он его раньше видел, восхитится и уже никогда более не будет смотреть на жалкие тени, но все свои силы направит на созерцание самих предметов; более того, он выйдет из пещеры, чтобы увидеть, что помимо ее низкого свода, серых, мрачных стен, гнилого воздуха есть широкие зеленые равнины, прекрасные луга, свежий простор, бесконечное лазурное небо, на котором сияет солнце. Так же и в нашей жизни: мы видим вокруг себя различные вещи и считаем их реально и единственно существующими, не понимая, что они – всего лишь ничтожные отражения, несовершенные подобия или бледные тени идей – предметов мира действительного и в высшей степени подлинного, но недоступного и невидимого. Если бы кому-то из нас удалось увидеть за физическими вещами их настоящее начало – идеи, сколь бесконечно он стал бы презирать тот вещественный, телесный мир, нам близкий, понятный и привычный, в котором мы живем, считая его единственно возможным.