Искусство рисовать с натуры (СИ) - Барышева Мария Александровна - Страница 74

Она рисовала себя.

— Не противься, — шепнул Андрей Неволин, подошел к ней вплотную и протянул руку, и третья, чужая рука вывернула ладонь, жадно потянувшись к нему. — Выпусти ее и перенеси. Равновесие уже нарушено. Выпусти ее и взгляни на нее. Она прекрасна, но она не нужна тебе. Ты чувствуешь, какой покой, какое удовольствие в освобождении от всех дурных наклонностей души твоей.

На мгновение перед глазами Наташи все замелькало, а потом ей показалось, что она смотрит в зеркало, видит свой сарафан, свое лицо, свои волосы… Она моргнула и поняла, что это не зеркальное отражение. Девушка, стоявшая перед ней почти лицом к лицу, была очень похожа на нее, но в то же время и не была ею. Уже не была. Наташа всегда считала себя симпатичной, но не более того. Та же, кто стояла перед ней, светилась красотой — угрюмой, мрачной красотой, под поверхностью темных глаз, словно под тонким льдом, клубились ненависть и всепоглощающая жажда власти, сама же Наташа чувствовала, что тонет в покое, равнодушии и удивительном чувстве освобождения от какого-то тяжелого, мучительного груза.

— Нет, — застонала она. — Я не могу.

— Смотри на нее! — приказал Неволин. — Смотри!

Ноги девушки воспарили над землей, но она еще не могла никуда улететь — ее крепко держала единственная на двоих с Наташей правая рука, словно у сиамских близнецов. Она закричала, корчась и гримасничая, и бешено задергалась, пытаясь вытащить из Наташиной руки свою собственную, и Наташа сжала зубы, прилагая отчаянные усилия, чтобы удержать ее.

Хотя мне не так уж этого и хочется.

Она повернула голову, надеясь, что привычный дворовый пейзаж поможет ей, и увидела, что Слава уже не сидит на траве, а стоит возле той Наташи и разговаривает с одним из рабочих, держа в руке сигарету, а сзади… Сзади подходила та самая компания, которую она видела недавно, — трое парней, две девушки. В руке одного из парней была полупустая бутылка пива, девушка повыше держала увесистый булыжник, другая снимала крышку с маленького цветного баллончика — то ли дезодорант, то ли духи. Еще один парень прикуривал от дешевой прозрачной зажигалки — как-то нехотя, словно курить ему совершенно не хотелось, и он делал это только для вида. Руки третьего парня были пусты. Сосредоточенная, молчаливая компания — удивительно молчаливая. И их лица…

— Господи, — прошептала Наташа, на мгновение забыв о той, что рвалась из нее в картину. — Каким образом?..

Лица идущих… пустые улыбки… взгляды словно обращенные внутрь… и никто не видит, как меняются очертания тел… что-то исчезает, что-то добавляется… Это же идут келет!.. а где же люди?! Как это возможно?! — там, в реальности?!

— Они перешли дорогу, — пробормотала Наташа, обращаясь к самой себе. — Где-то недоглядели, и они перешли дорогу… прошли среди вас, и вы… договорились с их келет — ведь они есть у каждого… люди — те же картины… Но ведь такого не было раньше! Вот, значит, что такое нарушение равновесия… Одна картина не закончена, но другая теперь разорвана, и всякий… Славка! Славка, оглянись! Славка, оглянись же!!! — но Слава равнодушно выбросил окурок и зажег новую сигарету. Сейчас он неотрывно смотрел на дорогу, рабочие разговаривали, и никто не обращал внимания на подходивших к Славе людей.

Она напряглась, удерживая вторую Наташу, и та отчаянно закричала, затрепыхалась, словно большая злобная птица, и Неволин тоже закричал, и в его крике был черный цвет и был холод.

— Не останавливайся, не смей останавливаться! Остановись, и этот человек умрет! Все те люди умрут! И ты умрешь! — он протянул руки к бешено извивавшемуся над дорогой существу, пытавшемуся высвободить руку и улететь прочь, перенестись в картину. — А ты — борись! Подумай, что ждет тебя — какая власть! Ты же творец, ты бог — все будут твоими, ты получишь их всех, ты сможешь купаться в их повиновении! Только так ты жить сможешь, только так! Мы будем свободны, мы наполним собою все пространства, и время станет нами повсюду!

Наташа вдруг засмеялась. Не глядя на своего двойника, она смеялась — все громче и громче, и все вокруг вдруг словно заколебалось, затягиваясь грязно-серым туманом.

— Ты уже не можешь меня убить! Картина здесь и картина там, и обе они сейчас замыкаются на мне, как восьмерка. Если они убьют меня, то в той картине останется обрывок, а другая часть просто исчезнет, и ты ничего не получишь. А я знаю, что ты хочешь получить. Два творца, вернее, два дара, две способности удерживать, ловить… но ни одна способность не сможет удержать сама себя! Так случилось с картиной Неволина и так же будет с моей, и когда все то, что там уже есть, да еще и мой дар, вырвется — все перемешается, и произойдет катастрофа! Абсолютная свобода! Это заманчиво! Я-то думала, что ты убивала моих друзей лишь для того, чтобы я осталась в неведении, но ты хотела, чтобы я пришла отомстить! Только так ты могла получить меня в полной силе — через мою собственную картину! Если бы я просто умерла на дороге — это было бы не совсем то! И ведь ты колебалась — даже сейчас ты колебалась — ты понимала, какой это риск для тебя! И ты была права! Очарование власти сгубило всех, и меня тоже, но оно сгубило и тебя, Дорога!

В быстро сгущавшемся тумане она увидела, как Слава склонился над плечом той Наташи, внимательно вглядываясь в картину, а потом вдруг резко обернулся — как раз вовремя, чтобы увернуться от удара бутылки одного из парней, но тотчас же все остальные набросились на него. И прежде, чем все утонуло в грязно-серой пустоте, она успела не столько увидеть, сколько понять, что там произошло что-то еще. А потом рвавшееся из нее существо вдруг обмякло, и она дернула его к себе, принимая в объятия, и вторая сущность нырнула в нее, растворилась в ней и наполнила ее собой, и словно взорвалась в ней, и это было так прекрасно! И так прекрасно было слышать слившиеся в единый вопль ужаса крики обманутых существ Дороги, и видеть, как они летят навстречу, летят в нее, и прекрасно было пропускать их сквозь себя, низвергая в пустоту, и чувствовать, чувствовать…

… и я заходил в дома и брал…

…боль, больше боли… так приятно…

… мои руки в крови…и она течет по всему…

…золото…и больше, больше… и я утону в нем…

… обнаженная плоть… и эти груди… еще…

… бейте же их, бейте до костей…

… и втаптывать в грязь, и никто не посмеет меня…

…только я…только я… и умрет…

…эти козлы вместе с Земцовым больше…

…пусть будут…

Сгустки чужой тьмы пролетали сквозь нее, и она кричала, и она была Дорогой, и Дорога была ею, и чувства, и ощущения, и снова Вселенные цветов, и желтое пространство, и красное время, и зеленое сознание, и звуки-цвета — и все в пустоту, в пустоту…

Перед глазами в бледном тумане плавало чье-то лицо. Оно было очень знакомым, но Наташа никак не могла вспомнить, кому оно принадлежит. Лицо ассоциировалось с чем-то очень далеким, полузабытым, из другого мира — родного, но давно покинутого. Она моргнула, напряглась и вспомнила имя.

— Славка?!!

— Елки! — воскликнул изумленный голос, и Наташа почувствовала на плечах прикосновение чужих ладоней. — Наташка! Что — все?!!

— Все? — непонимающе переспросила она и снова моргнула.

Высокое ярко-голубое небо. Старые платаны шелестят на теплом ветру. Запах ранней городской осени. Вдалеке — смех, музыка, шум машин, кто-то шепчется рядом. Твердая почва под ногами, трава, над травой порхают капустницы и крапивницы, взмахивая небрежно тонкими крыльями. Где-то рядом жужжит пчела. Резко тянет сигаретным дымом. И обычные человеческие голоса — как сладкая мелодия — мелодия звуков — не цветов. Все привычное, все свое, все родное.

— Что это? — удивленно-испуганно спросили сзади. Потом кто-то вскрикнул, и Наташа услышала отчетливый звук удара, а потом Слава закричал у нее над ухом:

— Вы что делаете — обалдели совсем?!!

Она повела глазами в сторону и увидела…

Картина

Мольберт с холстом…

Моя картина завершена!