Искусство рисовать с натуры (СИ) - Барышева Мария Александровна - Страница 19

Наташа вздрогнула, почувствовав, как под столом его ладонь скользнула по ее ноге, уверенно проползла по колену, словно большое назойливое насекомое, и уютно улеглась на бедре. Замаслившиеся глаза Лактионова смотрели недвусмысленно, но на лице было непонятное выражение. Она быстро глянула на Надю, но та, отвернувшись, смотрела на море.

Первым побуждением было схватить что-нибудь со стола (бутылку шампанского, а может тарелку с едой — так и надеть всю на морду) и запустить в Лактионова, вторым — с гордым видом сказать какую-нибудь гадость, устроить скандал… Ничего себе, как откровенно пристают служители искусства!

Игорь Иннокентьевич облокотился одной рукой о стол и как бы чуть сполз под него, и холодное влажное насекомое на ее ноге поползло выше. Наташа резко дернула ногой, сбрасывая его, ударилась коленкой о стол, стол подпрыгнул, бокал Лактионова опрокинулся и шампанское весело выплеснулось ему на шорты. Надя резко повернулась и спросила с веселым удивлением:

— Ты что скачешь? Укусили что ли?! — она засмеялась.

— Ой, простите! Я нечаянно, — выговорила Наташа, с трудом сдерживая смех и пытаясь придать голосу виноватый оттенок. — Игорь Иннокентьевич, ради бога извините!

Ей было как-то по-детски интересно, как поведет себя Лактионов: посмеется вместе со всеми или попросту встанет и уйдет, и расплачивайтесь, девушки, чем хотите… Но Игорь Иннокентьевич остановился на первом варианте (а-ха-ха, какие мы неловкие, шампанское на вас так действует? больше не наливать, пора переходить на чистые фруктовые соки), и в его смехе отчетливо звучали принужденность, легкое недоумение и раздражение.

— Значит, вы все дела ведете из Питера? — неожиданно осведомилась Надя. Лактионов кивнул.

— Да, разумеется. Я там уже прочно обосновался. Так как же, — он снова повернулся к Наташе, — насчет ваших картин? Я бы с удовольствием посмотрел. Может, у вас с собой что-нибудь есть? Вы знаете, мой знакомый художник всегда носит с собой блокнот и карандаш и рисует при всяком удобном случае…

— Нет, с собой у меня ничего нет! — резко перебила его Наташа. — Все мои картины дома.

— Так может, как-нибудь я к вам загляну? Муж не будет возражать? Я пробуду здесь еще две недели. Понимаете, не мне это нужно, я предлагаю вам это из чистой к вам симпатии. Это в ваших же интересах. Может, удастся найти вам хорошего покупателя.

Глядя краем глаза на Надю, Наташа заметила, как в расслабленно-сытых зрачках подруги вдруг блеснул огонек, как у хищника, почуявшего запах добычи, и покачала головой.

— Я не могу вам так сразу сказать. Понимаете, кроме Нади эти картины еще никто не видел. Они для меня нечто очень личное, понимаете?

— Ну конечно, — снисходительно ответил Лактионов, порылся в барсетке и извлек несколько визиток. — Вот, держите на всякий случай. И вот еще, — он достал ручку и быстро написал что-то на одной из визиток. Наташа наклонилась ближе:

— Что это?

— Мой электронный адрес. На всякий случай. Мало ли что может случиться, напишете письмецо.

Надя удивленно приподняла брови, и Наташа без труда поняла, о чем та думает — с чего это Лактионову так щедро снабжать их своими данными? Она положила в рот кусочек отбивной, тщательно прожевала (мясо! мясо!) и спросила:

— А у Неволина много работ?

— О! — Игорь Иннокентьевич моментально забыл о залитых шампанским шортах. — Я же обещал вам рассказать о Неволине. Да, у него было много работ, но до нас дошло меньше трети, и большую часть этой трети вы видели сегодня. К сожалению, очень много картин было уничтожено, когда художника начали преследовать, часть работ сгорела во время московских пожаров 1812 года…

— А вы не боитесь возить такую дорогую коллекцию? — быстро спросила Надя и тщательно поправила темные очки, точно опасалась, что Лактионов может что-то прочитать в ее взгляде. Игорь Иннокентьевич усмехнулся.

— Дорогую? Нет, Наденька, в нашей стране работы Неволина ничего не стоят. Вы сможете разве что продать их за червонец какому-нибудь туристу.

— Но возраст…

— Возраст отнюдь не всегда означает ценность.

— Но за границей они наверняка чего-то стоят, — не унималась Надя. — А в музее я не видела ни одного охранника.

Наташа, не сдержавшись, фыркнула — ей показалось совершенно невероятным, что кому-то может прийти в голову ограбить их старый музей.

— Наденька, могу вас успокоить, то, что вы не видели в музее охраны, еще ничего не значит. Смею вас заверить, коллекция надежно охраняется, — Лактионов как-то странно улыбнулся.

— Понятно, — судя по тону, Надя явно сделала для себя какой-то определенный вывод. — Значит, я так понимаю, Неволин творил в восемнадцатом веке.

— Совершенно верно. Бурное время. Век, сменивший девять царей и три эпохи. Религия тогда все еще имела сильное влияние, но Россия уже перестала быть дремучим медвежьим углом, активно развивались наука, искусство, уже жил великий Ломоносов, совершались замечательные географические открытия и две великие Камчатские экспедиции под начальством Витуса Беринга… впрочем, девочки, не буду утомлять вас историческими подробностями.

При этих словах Наташа почувствовала некоторую обиду — как будто они неспособны были понять эти самые исторические подробности. Она допила свое шампанское, чувствуя в голове легкое приятное кружение

— Да, Андрей Неволин жил в замечательное время. Кстати, Неволин — это не настоящая его фамилия, равно как и имя — настоящие до нас не дошли. Семилетним мальчиком его усыновила дворянская семья Неволиных — история этого усыновления достаточно интересна. В 1755 году уже немолодой морской офицер, лейтенант Михаил Неволин вошел в состав экспедиции по обследованию Чукотского полуострова. Тогда Россия уже поднималась после темных времен Анны Иоановны, флот возрождался, проводилось множество исследовательских кампаний. К тому времени Беринг уже совершил вторую великую Камчатскую экспедицию, и на Камчатке был основан порт и город Петропавловск.

Чукотка в те времена, как, впрочем, и сейчас, была диким краем, даже отголоски цивилизации не слышались там, население занималось преимущественно охотой, оленеводством, рыболовством и резьбой по кости. Вы представляете себе, что такое Чукотка, да? — снег, тундра, холодные моря подо льдом… волки, тюлени… Основной транспорт — собачьи упряжки и олени. Оставив корабль, часть экспедиции воспользовалась именно им.

Думаю, не нужно вам говорить, что Север — коварный край, там нельзя расслабляться, и чуть зазеваешься — пропал. Я не знаю, что было в точности, но… короче говоря, однажды в пургу Неволин банально заблудился, отстав от своих товарищей. Он искал дорогу, пока не выбился из сил, и тут… в общем, что-то там у него с сердцем случилось, хотя человек он был здоровый, ну, не знаю… в общем, лежит он в снегу — а тут ночь, холод и волки…

— Волки? — эхом отозвалась Наташа, которая внимательно слушала, положив подбородок на переплетенные пальцы.

— Да уж, положение хуже некуда. И вот, представьте, полумрак, бледный свет луны и яркие волчьи глаза и клыки будь здоров, а Неволин не может даже рукой пошевелить — и от холода, и от слабости. И уже теряя сознание, слышит чей-то крик, жуткое рычание и отчаянный визг.

Пришел в себя уже в лагере, среди своих, и когда спросил, как он сюда попал, ему показали на маленького чукотского мальчишку, который сидел у одного из костров и пил чай. Вот мы и познакомились с будущим художником.

— Как?! — изумилась Наташа. — Значит, Неволин был чукчей?!

— Не совсем. Сложно сказать, кем он был. В его жилах текла и чукотская кровь, и, возможно, юкагирская, и кровь какого-то заезжего европеоида. Во всяком случае, судя по двум сохранившимся автопортретам, у него была достаточно своеобразная внешность и, как это часто бывает у метисов, очень удачная.

— Значит, Неволин в благодарность усыновил мальчишку? Щедро, — заметила Надя. — Он был сирота, я так понимаю?

— Да. О его прежней жизни ничего не известно, мне во всяком случае.