Увидеть лицо (СИ) - Барышева Мария Александровна - Страница 62

Он вернулся к кровати, сел и налил себе еще «Русского стандарта», искренне надеясь, что хозяева особняка не заметят пропажи — бутылок-то валом! Водку Петр стянул на кухне еще тогда, когда все бродили по дому перед вечерней сходкой в гостиной, охая и ахая каким-то там очередным выпендрежам хозяев. Ему в доме понравились только диваны, бассейн и телевизор. Да еще бильярд и витражи на лампах, пожалуй, хотя это уже излишество.

Петр закинул голову и комком вышвырнул содержимое стакана в рот. Потянул носом, потом шумно выдохнул и сказал стакану:

— Эх, хорошо! Словно ангел по сердцу погладил!

Черт с ней, с язвой! Бывают в жизни моменты, когда выпить надо даже непьющему, так чего уж говорить о том, кто это дело полюбляет?! А ему выпить было надо. Очень надо.

Наверное, он будет помнить этот момент до конца жизни. Тот момент, когда он, задремав всего лишь на секунду… даже меньше, чем на секунду, открыл глаза и увидел, что сидит за баранкой своего старого симферопольского автобуса, на котором в свое время отъездил года три. Он увидел желтую бахрому, которую прилепил к стеклу его сменщик. Увидел болтающиеся игрушки, которые прилепил сам когда-то. И нарисованных красоток — и плакатных, и с наклейки от жевательной резинки, которых лепили все, кому не лень. Он почувствовал под ладонью знакомое прикосновение руля в зеленом вязаном чехле, а под ягодицами — знакомое, продавленное с краю кресло. Он услышал знакомый звук двигателя. Все это одновременно обрушилось на него со всех сторон, Петр задохнулся, руль дернулся в его руках, и автобус подпрыгнул на повороте, встряхнув дремлющих пассажиров. Петр до сих пор удивлялся тому, что автобус не перевернулся — он был очень близок к этому. Кто знает, может так было бы и лучше.

После этого Сливка наверное около часа ехал на автопилоте, пытаясь понять, что с ним произошло, — дорога стала занимать его намного позже — где-то минут за пятнадцать до того, как Виталий прицепился к нему со своими вопросами. Он держал ладони на руле и пытался понять, не сошел ли он с ума. Ведь он водил этот автобус только до девяносто третьего, а потом уволился и вернулся на родину, в Воронеж. Он никогда больше не садился в этот автобус, он водил новенький… но это был тот самый. Он не мог ошибиться. Водитель всегда узнает свою машину. Особенно ту, на которой сбил человека.

Он не был виноват. Скользкая зимняя дорога, парень пьяный в хлам вздумал проскочить перед колесами — прямо возле гостиницы… только до колес и проскочил. А одно из колес ему в аккурат по голове пришлось. Была у парня голова, стала лепешка кровавая. Но Петр не был виноват, так ему и сказали… и все же на той работе оставаться больше не мог. Уехал, закрутился, забыл…

И вот здрассьте! И как это понимать? Сидел в одном автобусе, оказался в другом. Да еще в том, на котором человека убил! Всю дорогу до особняка он вел автобус, стискивая зубы, чтобы не сорваться в истерике, а тут еще эти уроды сзади — только масла в огонь… Знали бы они, каково ему! Им плохо… а ему?!

Петр махнул еще водки и закрыл глаза, вспоминая разговор в гостиной. Дом, дом, странный дом… Да сиренево ему, что это за дом! У него автобус пропал! А вместо него эта вот хрень появилась, за которую еще и отвечать приходится! Он поймал себя на мысли, что сейчас бы с удовольствием спустился вниз с чем-нибудь поувесистей и разнес бы эту колымагу вдребезги пополам!

— Я — Петр Алексеевич Сливка, родился в 1968 году в городе Воронеже… — сонно пробормотал Петр, открыл глаза и хмуро посмотрел на кровоподтек под ногтем большого пальца. Потом встал и снова подошел к окну, пристально вгляделся туда, где за деревьями скрывалась подъездная дорожка, словно за это время автобус подкатился поближе к дому. Может, спуститься вниз проверить?..

Может, это все-таки не тот автобус?

Не дури, Петя! Ты же знаешь, что тот. Ты ведь знаешь его наизусть — и изнутри, и снаружи.

— Петр Алексеевич, скажите… вы нас помните?

Нет! Он не помнил никого из них! Ни единого! Ни великана Жору, ни да-же Ольгу Харченко, на которой, казалось, кроме френча ничего больше и не было. И вот это-то и странно. Ладно, он мог сесть за руль, когда Вершинин уже был в салоне, а вот Ольга сидела как раз за его спиной. Он должен был ее запомнить! На смазливых баб невольно обращаешь внимание, особенно когда они голоногие.

Но он не помнил.

— Это он нас завез! Смотрите, как у него глаза бегают. Он с ними заодно!

Вспомнив возглас Светланы, Петр не выдержал и зло шарахнул кулаком по стене, из-за которой его тотчас же голосом Ольги внятно послали.

— Уже иду! — процедил он свозь зубы, потом не выдержал и пожелал Харченко всяческого здоровья, заключавшегося в разнообразных половых извращениях со всеми представителями фауны, включая и бактерий, а также приятного путешествия «в» и «на». Услышала Ольга или нет, но из-за стены больше не донеслось ни звука. Петр отвернулся и мрачно посмотрел на себя в большое зеркало, потер уже заросший светлой щетиной подбородок.

— И ничего у меня глаза не бегают! — заметил он вслух почти с детской обидой, потом взглянул на противоположную стену. Кто бы ни был хозяин этой комнаты, он явно очень беспокоился о своей внешности — зеркала на каждой стене. Хорошо хоть потолок не зеркальный! Он видел такой в каком-то фильме. Кажется, в «Половом инстинкте»… тьфу-ты, в «Основном инстинкте»! Впрочем, какая разница?

Петр подошел к кровати, взял бутылку и обнаружил, что употребил без закуски уже ровно половину. Надо выпить все — все равно спать ложиться — а бутылку потом спрятать в автобусе, чтоб не нашли. Да, ага — а если утром вместо этого автобуса появится какой-нибудь другой? Что там говорили — какая-нибудь передача снимается шуточная? Камеры везде?

Из любопытства он осмотрел комнату в поисках камер. Если они там и были, он их не нашел. Зато нашел нечто другое, заставившее его сесть на кровать и крепко призадуматься, глядя на вещь, покоившуюся на его темных мозолистых ладонях.

Это был шар размером с крупный апельсин — прозрачный стеклянный шар, наполненный водой, шар, в котором сидела золоточешуйная русалка с зелеными глазами, и дно вокруг нее было усыпано золотыми блестками. Петр несколько раз встряхнул шар, и в нем поднялась золотая метель, в которой лениво заколыхались длинные русалочьи волосы.

— А откуда это тут? — тупо спросил он у пустой комнаты. Потом перевернул шар и уставился на выцарапанные на подставке буквы. — МОЕ!

Да уж, еще бы не его, жена подарила год назад специально для автобуса. Мол, так веселее. Он взял, хотя после того случая не любил игрушечек… обзор заслоняют.

Он отхлебнул «Столичного стандарта» прямо из горла и сфокусировал взгляд на безделушке. Шар из автобуса, его шар из его автобуса. Только по-чему этот шар в чьем-то особняке, а автобус и вовсе пропал?!

Во всяком случае, теперь понятно что хозяева особняка причастны ко всему этому бардаку! Появятся — живыми не уйдут!

Петр повернул голову и взглянул на закрытую дверь.

— Сейчас! — рявкнул Алексей в ответ на очередной вежливый стук в дверь ванной. — Уже иду!

Его пальцы быстро двигались, смывая под струей воды уже подсохшую кровь с наушников и останков плеера. По голубой эмали раковины в сток тянулись бледно-розовые нити. Он работал сосредоточенно, нахмурившись и закусив губу.

Мысль пришла в голову, когда он собирался перепрятать пакет с Лешкиным барахлом. А вдруг все равно найдут? Заметят кровь и что тогда? Как он будет выкручиваться? Выбросить где-нибудь в саду, закопать, булькнуть в пруд? А как он выйдет из дома незаметно? Даже глубокой ночью — где гарантия, что кто-нибудь не спит? Услышит, как он отпирает входную дверь и прибежит — а куда это вы собрались? а что это у вас такое? Нет, нельзя.

А если найдут без крови?

«Перестраховаться! — думал он, закручивая кран. — А как подсохнет, либо перепрячу, либо выброшу утром где-нибудь. В других комнатах прятать нельзя пока — наткнутся — кто-нибудь да и узнает Лешкин плеер. Лешки в доме не появлялось, как эти вещи сюда попали? Кто принес? Хозяев не было. А в лес за Лешкой кто ходил? Он и Виталий. А кому больше поверят, а? Уж явно не тебе!»