Издержки богемной жизни - Данилова Анна - Страница 10

– А где в это время была Извольская?

– Она тоже попыталась что-то сделать, да и мы, как идиоты, размахивали руками, но мы же не умеем драться!

– Вы тоже отдали ему деньги?

– Все отдали. Вернее, почти все. У меня в кармане еще оставалась пара сотен баксов. С этими деньгами мы потом провели остаток вечера в одном из баров. Настроение было мерзейшее.

– Что было потом?

– Он взял свое и убежал.

– Извольская была жива?

– Конечно жива!

– Может, вы сбежали раньше этого парня и ничего не видели? Может, этот парень ударил ее и она разбила голову о стену?

– Нет… Я не знаю. Я запутался! Мы все как бы одновременно разбежались, разошлись, разбрелись. Как люди, которые не хотят видеть друг друга после всего произошедшего… Мы же тоже вели себя не как мужики. Понимаете?

– А вы меня не хотите понять? Ведь от ваших показаний, возможно, зависит судьбы Варвары Арнаутовой! Если на ваших глазах этот мерзавец убил Извольскую, то на основании ваших показаний и, быть может, слов других свидетелей, которые могут появиться в деле в любую минуту, поскольку вы устроили шум и вас могло видеть много людей из окон своих квартир… Так вот, если Извольскую убила не Варвара, то ее отпустят. Неужели вам все равно, что с ней будет? Если вы один раз уже дали ложные показания, то хотя бы сейчас не осложняйте свою ситуацию!

– Да у меня все мысли путаются, и я никак сам не могу вспомнить, как все дело было. Понятно, мы их испугались. Мне даже показалось, что у этого парня пистолет в руках. Знаете, у страха глаза велики. Так все было спокойно, нормально, и вдруг – какой-то подонок может тебя убить и твоя жизнь кончена из-за каких-то денег! Думаю, что и Сашка подумал так же. Мы отдали свои деньги.

– И убежали?

– Думается мне, что мы все разбежались почти в одно и то же время. Нам-то с Гущиным там точно нечего было делать.

– А как чувствовали себя ваши спутницы? Им не требовалась помощь? Может, кто-то из них был ранен? Ты же сказал, что Варвару толкнули. А Извольская? Что было с ней?

– Да я не смотрел…

Вот теперь он покраснел. Павел вспомнил показания Арнаутовой. Она сказала, что парни убежали, а Извольская, рыдая, сказала, что оставила в ресторане самое главное – косметичку с фотографией Ратманова, и еще кое-что важное там было – кредитки… Извольская, живая, направилась в ресторан, Варя Арнаутова тоже ушла. Выходит, она как будто бы и ни при чем, она никого не убивала? Но на самом ли деле Извольская возвращалась в ресторан?

Зазвонил телефон. Это был один важный клиент, он настаивал на встрече. Вопрос о косметичке оставался открытым. Павел сказал – он едет.

Воронцов смотрел на него подозрительно, сощурившись. Павел хотел произнести напоследок тираду о том, что неплохо было бы, если бы люди всегда говорили правду, но передумал – зачем тратить свои силы, если этого типа все равно уже ничего не проймет?

– Ладно, еще увидимся. – Он встал, махнул рукой парню, съежившемуся в своей легкомысленной гавайской рубашке, и стремительно вышел из ресторана.

«И почему только его назвали „Золотая бабочка“?» В машине он позвонил Зимину – передать свой разговор с Воронцовым. Пусть следователь знает, как полезно сотрудничать с адвокатом Смирновым! Они еще пригодятся друг другу.

8

Следователь Зимин чувствовал, что он идет по ложному следу, но считал, что проверить-то все равно надо.

Когда в деле появилось новое лицо, новый подозреваемый, поклонник Извольской, который, оказывается, ей проходу не давал, писал ей и проникновенные письма (это следует из свидетельских показаний ее друзей-актеров и журналистов), некий Эмиль, молодой мужчина двадцати пяти лет, проживающий в Москве, профессиональный дизайнер по тканям, невозможно было не встретиться с ним – хотя бы побеседовать, а заодно и проверить его алиби.

Его быстро нашли и доставили в прокуратуру. Но разговор с ним не дал ничего. Бледная немочь. Красивый, но какой-то не от мира сего парень с нежным, почти девичьим голосом, огромными голубыми глазами, в которых застыла печаль – как кусок голубого льда. Удивительное лицо! С таких иконы пишут. Он не отрицал того, что был влюблен в Извольскую, писал ей не только письма, но и посвящал стихи и даже сонеты. И что теперь, когда какой-то «изверг» убил ее, жизнь для него потеряла всякий смысл. Он говорил это спокойно, как человек, убитый горем, искренне, сжимая большие, костлявые белые кулаки.

На вопрос, где он был вечером в день убийства, он пожал плечами, сказал – у Динки, словно Динкой звали собаку.

Днем раньше.

– Эмильчик, я знаю, что за тобой придут, знаю, чувствую…

Дина Перекалина, тоненькая хрупкая девушка с волной светлых пушистых волос, окружавших ее нежное узкое лицо, вилась над Эмилем, то поглаживая его плечи, то целуя в затылок.

Эмиль сидел в кухне, перед ним на столе дымилась тарелка с борщом. Дина принесла банку со сметаной, корзинку с нарезанным черным хлебом, коробку с соком, стакан, ложку, вилку, кружилась вокруг Эмиля, не зная, что еще сделать, чтобы привлечь к себе его внимание, угодить ему, такому холодному, помертвевшему, бесчувственному.

– Эмильчик, ее нет, понимаешь? И тебе никак нельзя ехать сейчас в морг! Ты ей кто? Да никто! Ну, была актриса, и нет ее теперь, понимаешь? А у тебя жизнь только начинается… Я понимаю, ты ее сильно любил, она вдохновляла тебя. Ты не мог и дня прожить, чтобы не увидеть ее фотографию, не прокрутить кадры из фильма с ее участием. Эмиль, но ты же нормальный парень, ты же должен понимать, что все это проходит… Что жизнь продолжается и, кроме нее, есть еще и другие женщины, есть я, наконец! Ты ешь, ешь… Хорошо, молчи. Может, тебе так будет легче. Но рано или поздно за тобой придут, они тебя вычислят, да и как же тебя не искать, если ты постоянно твердил всем, как ты любишь ее и она должна достаться только тебе, что ты готов убить Ратманова! Господи, какие глупости ты только не говорил, а ведь этим журналистам только дай пищу для сплетен! После всех глупостей, что ты натворил, ты запросто можешь попасть в круг подозреваемых, понимаешь ты это или нет? Бедный мой мальчик! Поешь хотя бы немного, наберись сил. Что мама? Как она себя чувствует? Ей лучше?

Он едва заметно кивнул при упоминании о больной матери, словно зацепили его воспаленный нерв.

– Вот и хорошо. Эмильчик, господи, как же я волнуюсь за тебя! Я не знаю, что можно сделать, чтобы ты, наконец, вернулся ко мне. Вспомни, как нам было хорошо вместе! И когда тебя только успело переклинить?! Эмиль, очнись, посмотри на меня!

Она присела перед ним на корточки, заглянула в его глаза, схватила его руки в свои, встряхнула их.

– Эмиль! Главное, что у тебя есть алиби. Все уже знают, когда именно, в какой временной отрезок была убита Лида. Мы в это время были вдвоем, а это главное. Ты помнишь – мы были в кино и смотрели старый итальянский фильм?

– Да, называется «Без кожи», – вдруг словно очнулся Эмиль.

– Ну да. По-моему, удивительный фильм. Думаю, он о таких, как ты. Ранимых, не от мира сего, – вздохнула Дина, встала и прижала к своему животу голову Эмиля, поцеловала его в макушку.

– Дина, я не убивал ее. Как я мог убить, когда я так любил ее? Жаль только, что она этого так и не поняла. Воспринимала меня, как… Думаю, она считала меня ненормальным. Но мы-то с тобой знаем, что это была любовь!

И он вдруг вздрогнул, обхватил Дину за талию, прижал ее к себе и разрыдался.

Дверь открыла девушка. Увидев его, она сразу же побледнела, обхватила ладонями щеки и замотала головой.

– Дина Перекалина?

– Да. Это я…

– Я – следователь прокуратуры, моя фамилия Зимин.

– Проходите, пожалуйста.

В квартире было тесновато, но чисто. Пахло готовящейся в кухне едой.

– Вот сюда, в комнату. Хотите чаю? Я знаю, что вы пришли из-за Эмиля. Понимаю, все только и говорят о том, что он был помешан на Извольской, ревновал ее к Ратманову, произносил вслух непозволительные вещи, вроде: она должна принадлежать только мне. Вы садитесь… Садитесь.