Черничная Чайка - Веркин Эдуард - Страница 14

Но мне вдруг стало интересно. Я почувствовал азарт. Приятно, когда кто-то кидает тебе вызов. К тому же мне вдруг захотелось позабавиться. Корабль все равно был в моем распоряжении, отчего не развлечься? Обожаю игры, особенно когда все козыри в рукавах.

Мы просидели еще час. Аврора была настроена решительно и буравила меня взглядом.

– Мозг женщины вырабатывает в два раза больше серотонина, – сообщил я. – Женщина не может контролировать процесс засыпания…

И я сладко зевнул, хотя спать мне не хотелось. Главное, чтобы ноги не затекли, чтобы подвижность не утратилась. А то Аврора рванет, а я не успею… Поэтому я их периодически разминал, шевелил против часовой стрелки и по.

Иногда, примерно раз в час, я что-нибудь говорил, для общей бодрости.

– Некоторые виды ящериц могут проспать до двадцати лет. Ты это знаешь?

Или:

– Усталость накапливается постепенно, самые слабые мышцы у человека в веках – поэтому глаза закрываются первыми. Ты в детстве свинкой болела?

Или:

– В Англии ежегодно шестьсот человек вывихивают во сне челюсти. Ты правда чемпион по прыжкам с вышки на лошади?

И так:

– Я знал одну девушку, она была чемпионкой по прыжкам с вышки на лошади. Это случайно не твоя сестра?

Или даже:

– Дрессировка собак – сложное искусство, требующее недюжинного терпения. Ты каталась на локомотиве?

Время двигалось медленно, но, с другой стороны, и спешить было некуда, наверняка этот Заскок приготовил что-нибудь отвратительное вроде жареной селедки с жареными огурцами. К тому же я знал, что потом, по мере продвижения «перетерпа», все будет только скучнее. Чтобы как-то скоротать время, я рассказал пару старых анекдотов.

А к сумеркам Аврора нанесла ответный удар и стала петь.

Первым делом она взялась за известные оперные арии, и это был сильный ход, сначала я долго смеялся, а потом вдруг почувствовал, что немножко хочу спать.

После арий Аврора приступила к фолку, и это было уже чудовищно. Аврора спела «Клевые девчонки, зеленый асфальтоукладчик», «Блошиные гонки», «Ковбои Арканзаса». На «Ковбоях» меня затошнило.

Репертуар фолка закончился, и Аврора затянула «Балладу зубной боли» старинных «Анаболиков Бомберс», от которой у меня действительно заболели зубы, а где-то возле моря заверещала объятая ужасом птица.

К счастью, «Баллада» требовала высокого исполнительского мастерства, и на третьем куплете Аврора сломала голос и захрипела. Концерт закончился, и я заметил, что вокруг уже ночь.

Стало чуть прохладнее, а к полуночи начался дождь. Это был самый настоящий тропический ливень, быстрый, теплый и липкий. Он лил и лил, постепенно я начинал мерзнуть и клацать зубами. Авроре приходилось хуже – на ней красовались небольшая футболочка и шорты, от дождя это спасало плохо. Аврора стучала зубами еще громче меня, прямо как голодная молодая крокодилица.

Я попробовал предложить ей куртку, но мое благородство было с презрением отвергнуто. Настаивать я не стал – от воды куртка не спасала, но немного все-таки грела.

Дождь продолжался долго, часов пять. И все это время мы сидели друг напротив друга и караулили. Под утро дождь прекратился и подул ветер. Так, не ветер даже, ветерок. И стало действительно холодно. Я поднялся на ноги, стал приплясывать и размахивать руками. Аврора тоже поднялась.

– Как-то ты нездорово выглядишь, – сказал я. – Наверное, воспаление легких начинается. Пневмония.

– У тебя начинается, – огрызнулась Аврора. – Только не воспаление легких, а воспаление мозга.

– Воспаление легких – это не шутка, – продолжал я. – Медицины у нас никакой тут, умрешь в муках… Будешь харкать кровью, потом будешь харкать слизью, два раза описаешься… Последнее, что ты увидишь – будет лицо Заскока. Или мое. А я бы мог полететь, вызвать тебе помощь.

– Это я тебе вызову…

Аврора качнулась и легла на площадку, через час взошло солнце. Мне хотелось спать, но немного, терпимо. Авроре приходилось хуже. Ее глаза приобрели стеклянный блеск и какую-то недобрую кривизну, будто она хотела заглянуть себе в мозг.

– Четырнадцать часов сидим, между прочим, – сказал я. – Зачем стараемся? Результат мне известен.

– И какой же тебе известен результат?

– Плачевный. Для тебя, разумеется. А я… Я, пожалуй, сделаю вот что.

Я скинул куртку, плюнул в ладони и стал отжиматься. Сначала просто так, потом с хлопками, потом с хлопками за спиной, потом на правой руке, ну и на левой тоже. Разогрелся, стал приседать. Сначала на правой, затем на левой.

Это должно было подавить Аврору.

Аврора подавилась, я просто чувствовал, как у нее пропадает энтузиазм.

– Кстати, Аврора, тебя в детстве не называли Джессикой? – спросил я.

– Нет, – устало ответила она.

– Жаль. А мой дядя Грегори мог не спать месяц, – сообщил я. – У нас вообще это семейное. А у тебя семейное что?

Промолчала.

– Лучше разговаривай, – посоветовал я. – Чем больше болтаешь, тем дольше не спишь. Вообще, Аврора, на твоем месте я бы пошел в столовую. Тебе надо съесть что-нибудь горячее, человеческое, батончики из плесени и соевый творог не способствуют обмену веществ, твой растущий организм требует мяса…

– Меня сейчас стошнит, – сказала Аврора.

– Меня всю жизнь тошнит. Не хочешь разговаривать – не разговаривай. Кстати, о тошноте. В Англии каждый год двадцать четыре человека задыхаются, захлебнувшись собственными рвотными массами. Так что не спи на спине, это опасно. Ты лучше опять спой.

– Отстань…

– Ну ладно, можешь отдыхать. А я сам спою тебе. Колыбельную…

– Я не хочу спать! – крикнула Аврора. – Не хочу!

Она выхватила из карманов шорт маленький ножичек, вытянула шило.

– Не хочу!

Аврора воткнула в ладонь шило и провернула его два раза, прямо Бзыри – сестрица Мцыри. Кровь брызнула, Аврора завизжала, принялась дуть на руку и бешено ею размахивать. Если бы подвернулся, допустим, Дон Кихот какой-нибудь, она бы его непременно зашибла бы.

– Превосходно! – совершенно искренне восхитился я. – Ты поднялась еще на одну ступеньку в моей иерархии низших существ! Теперь ты занимаешь достойное место между древопитеком и травопитеком! Ты авроропитек – человек прямомыслящий!

Рычанье было мне ответом.

– Для того чтобы замотать рану, надо разорвать футболку, – посоветовал я. – Берешь – и разрываешь от пупа до груди.

– Отвали, тошнотный.

– А вообще руку лучше не прокалывать, а прижигать, – продолжал советовать я. – Это гораздо больнее. У меня есть горелка, могу одолжить. А можно еще ногти с мясом выгрызать…

– Сам себе ногти выгрызай!

Аврора всхлипнула и ударила ладонью по бетону.

– Я ничего себе прокалывать не стану, – сказал я. – Мне и так хорошо, я все равно не усну. А ты давай, продолжай в том же духе. Знаешь такого художника Ван Гога? Он тоже однажды так – рисовал картину, то ли «Ирисы», то ли «Подсолнухи», не помню. Ему очень хотелось спать, а картину бросить он не мог, тогда взял и, чтобы эффективнее бороться со сном, отрезал себе ухо. Ты себе тоже чего-нибудь можешь отрезать. Ухо, палец, давай, не стесняйся. Потом тебе все равно новое отрастят…

Аврора взяла себя в руки.

– Ты лучше себе язык отрежь, – посоветовала она. – И успокойся.

Она сжалась в комок и принялась ждать.

И я стал ждать.

Аврора продержалась еще четыре часа. Мы сидели молча. Ну почти, я рассказал ей одну историю про Вини Пуха и две истории из сборника «Новый Рюбецаль».

И Аврора уснула. Смешно так. Голову она продолжала держать, и даже глаза были открыты. Но Аврора спала. Челюсть у нее отвалилась. Когда человек засыпает, челюсть он контролировать перестает, она отвисает. А с открытыми глазами спать на редкость тяжело, кошмары снятся просто выдающиеся.

Я мог залезть в шлюз, мог спокойно устроиться за штурвалом, оживить «Черничную Чайку», рвануть куда-нибудь в сторону Центавра…

Но я так не сделал. Легкие победы – это не для нас. Как говорил старина Ахиллес, ни один камень не украдет у меня победу. К тому же если я сейчас улечу, эта Аврора станет всем направо-налево рассказывать, что я ее опоил, стукнул молотком по голове и трусливо удрал. Нет. Пусть все будет по-честному, во всяком случае, до критического момента.