Дом в овраге - Варго Александр - Страница 26

Однако все вышло совсем иначе.

Защита диплома прошла блестяще. Хотя, по большому счету, на другой исход я и не рассчитывал. Было бы глупо получить какую-то иную оценку, имея зачетку с одними пятерками. Экзаменаторы сонно слушали мое выступление, не задавая никаких дополнительных вопросов, а завкафедрой по уголовному праву лишь одобрительно кивал своей плешивой головой и повторял к месту и не к месту: «Хорошо, хорошо», причем произносилось тем успокаивающим тоном, который используют при беседе с душевнобольными, и было непонятно, кого он пытается успокоить – себя или меня? «А больной перед смертью потел? – Да. – Это хорошо!..» Складывалось впечатление, что если бы я громко, на всю аудиторию произнес бы: «А не пошли бы вы все к еб...матери!», члены комиссии продолжали бы ловить мух, а завкафедрой на автомате кивал бы своей башкой, как китайский болванчик, повторяя: «Хорошо, хорошо...»

Вчера снова звонил Виктору по поводу возможного знакомства Долина и Ставченко, однако тот сослался на загруженность по работе и повесил трубку. Я не обиделся. Я чувствовал, что между этими людьми должна быть какая-то связь. ДОЛЖНА БЫТЬ. Я понял, что Виктор не поверил моей сказке о примерах из практики, но мне было плевать. С тех пор, как отношения с Викой у нас разладились, мне стала неинтересна эта семья.

На следующий день я получил диплом. Их вручал преподаватель криминалистики, одуревший от жары толстяк, с расстегнутой, несмотря на официальный статус мероприятия, рубашкой почти до самого желеобразного пуза. Когда назвали мою фамилию, я, краснея и спотыкаясь, побрел к нему и два раза чуть не упал. В зале раздались жидкие хлопки, и я покраснел еще больше – красных дипломов было всего три, и двум предыдущим отличникам зал рукоплескал. Толстяк равнодушно поздравил меня, небрежно сунув, почти впихнув в мои трясущиеся от волнения руки красную корочку, будто она была чем-то испачкана, и я, ненавидя его в душе, поплелся на свое место, снова споткнувшись.

Я сел на место, чувствуя, что начинаю задыхаться. Мне было противно абсолютно все – этот грязноватый душный зал, этот жирный мудозвон-препод, этот чертов диплом, да и я сам себе был мерзок. Единственное, чего я хотел, – поскорее увидеть Леру. При мысли об этой девушке мое настроение немного поднялось – как я мог забыть, ведь сегодня у нас запланирована встреча и она приедет ко мне!

Правда, меня смущала наша односторонняя связь – Лера ни в какую не желала оставлять мне номер своего телефона, хотя я точно знал, что мобильник у нее имеется. Поэтому сегодня я снова обречен на беспокойное ожидание.

Пока я потел в актовом зале, кто-то сунул под «дворник» моей «Нивы» листок бумаги. Я почувствовал, что мой желудок подскочил куда-то к горлу. Вынимая листок, я твердо решил, что если это снова послание от моего тайного «доброжелателя», я отправлюсь прямиком в милицию.

Я развернул бумажку и облегченно вздохнул. Это была листовка с призывом поймать Живодера, она призывала:

И так далее. Меня передернуло. Сразу вспомнились вестерны от Серджио Леоне, когда в каждом салуне Дикого Запада висели обтрепанные бумаженции с нарисованными от руки мрачными физиономиями конокрадов, убийц и грабителей. Неужели и мы докатились до этого?

К счастью, весь медперсонал, дежуривший в день, когда нашли Лилю, был на месте, и Боков, выяснив все, что хотел, со спокойной совестью собирался ехать домой, как вдруг его позвала Чернышкова, старшая сестра.

– Виктор, Лиля тогда забыла кофточку и куклу, ей отец привозил. Вы не могли бы сами отвезти ей? Извините, просто не хочется лишний раз беспокоить их, – словно оправдываясь, сказала женщина.

Подумав, Виктор согласился. Это даже хорошо, будет лишний повод побывать в этой семье, может, чего нового узнает. Подъезжая к дому Хотиных, он в который раз поразился великолепию архитектуры и размаху, с каким было воздвигнуто это строение.

«И на фига этим богачам такие хоромы? Ведь тут целый детский сад можно разместить», – недоумевал Виктор.

Он долго жал на звонок, пока из встроенного микрофона на воротах не послышался заплетающийся голос Владимира:

– Какого х... надо? Уматывайте, пока собак не спустил!

– Владимир, это Виктор, из розыска.

– Да хоть папа римский! Мне никто не нужен! – провизжал Владимир. – Засуньте ваш розыск, где солнце не светит!

– Я привез вещи вашей дочери, вы в больнице оставили, – спокойно сказал Виктор.

Казалось, эта фраза переваривалась хозяином особняка целую минуту, потом Владимир что-то буркнул, и тихо зашипели пневмоворота, впуская Виктора внутрь. Дверь дома открылась, и на пороге показался Владимир. Вид у него был потрепанный, и Виктор сразу определил, что тот наверняка не просыхает уже несколько дней. Под глазами набрякли тройные мешки, лицо одутловатое, халат с золотистой вышивкой чем-то заляпан.

– Давай пакет и вали отсюда, – потребовал он.

– Зачем же так грубо? – миролюбиво сказал Виктор и вдруг услышал наверху какой-то звук. Он поднял голову и увидел, как в окно на него смотрит Лиля. Ее похудевшее личико горело от возбуждения, и она знаком показывала милиционеру, чтобы он поднялся внутрь.

Владимир тоже услышал стук в окно и задрал голову. Потом с нескрываемой ненавистью посмотрел на Бокова.

– Вы... сраные ищейки, продажные...

– Владимир, позвольте мне поговорить с вашей дочерью, – решительно перебил его Виктор и шагнул вперед. Он ожидал яростного отпора, но Владимир как-то внезапно сник и, шатаясь, посторонился, беспрепятственно позволив Виктору пройти в дом.

– Идите... ищите, обнюхивайте, – злобно бормотал он. – Твари в погонах...

Но Виктор уже не слушал пьяного мужчину, он по ступенькам несся на второй этаж. У входа его встретила испуганная няня, моложавая тетка лет сорока, она беспрекословно открыла перед ним дверь в детскую. Виктор сразу увидел, что весь пол был завален рисунками и фломастерами с карандашами.

– Лиля, здравствуй, – ласково сказал он, присев на корточки перед девчушкой. В глаза сразу бросилось жесткое выражение глаз Лили, совершенно несвойственное ребенку. Но потом черты лица девочки разгладились, и она даже слабо улыбнулась.

– Я принес тебе твои...

– Я вспомнила, дядя, – тихо сказала Лиля, прервав Виктора, и тот замер с пакетом в руках. Девочка не торопилась продолжать, глядя куда-то поверх Виктора, а тот совершенно случайно посмотрел на один из рисунков. Там был изображен клоун с воздушными шарами. Все тело клоуна было чем-то истыкано, он был похож на дикобраза. То же самое было и на остальных картинках – сплошные клоуны, перечеркнутые жирными линиями. Зачеркивали клоунов с нажимом, линии были такими глубокими, что в некоторых местах прорвали бумагу насквозь.

– Что, милая? – шепотом спросил Виктор. – Что ты вспомнила?

Лиля скрестила на груди тоненькие ручки.

– Двадцать шестое июня. Девяносто втолой год, – чеканя каждое слово, произнесла она.

– И что это означает, Лиля?

– Это сказал он, клоун, – едва слышно ответила девочка и боязливо посмотрела в окно. – Я все видела, я пляталась в кустах. Когда у моей мамы не стало волос и она села на палку, клоун засмеялся и сказал это. А потом я убежала. Мне стлашно, дядя, – проговорила Лиля. – Мне кажется, он плячется в шкафу и ждет, когда я засну. И тогда он выскочит и забелет меня в лес.

– Лиля, он никогда не придет к тебе, – стараясь придать своему голосу уверенность, сказал Виктор. – Он больше никого не обидит.

– Ты поймаешь его? – На Виктора с надеждой смотрели огромные синие глаза.

– Обязательно. Обещаю тебе. Спасибо тебе, Лиля.

Виктор уже был в дверях, как девочка безучастно сказала:

– Я никогда не пойду в цилк.

Когда Виктор спустился вниз, Владимир продолжал стоять на ступеньках, с идиотским удивлением глядя на плывущие над головой облака, словно ему не доводилось наблюдать в жизни более уникального явления. Увидев Виктора, он ухмыльнулся: