Фирма - Гришем (Гришэм) Джон - Страница 56

Для Эбби ее дом превратился в тюрьму, хотя она и могла позволить себе приходить и уходить когда вздумается. Но и она стала задерживаться в школе, больше проводить времени в прогулках по городу и по меньшей мере раз в день наведываться в небольшой магазин, торгующий бакалейными товарами. Она обращала внимание на каждого смотрящего на нее человека, особенно если тот оказывался мужчиной в темном костюме. Глаза ее постоянно были скрыты за темными стеклами солнцезащитных очков, которые она не снимала, даже когда шел дождь. Поздними вечерами, после ужина в одиночестве, сидя в ожидании прихода мужа, Эбби ходила по комнатам, разглядывая стены и борясь с искушением заняться ими вплотную. Телефоны можно исследовать с помощью увеличительного стекла, а провода и микрофоны не могут же быть невидимыми, говорила она себе. Не раз ей в голову приходила мысль найти книгу, где описывались бы подобные штучки, – это помогло бы в поисках. Но Митч запретил ей и это. “Жучки” в доме есть, уверил он ее, и любая попытка их обнаружить может привести к непредсказуемым последствиям.

Поэтому в своем собственном доме она старалась двигаться беззвучно, чувствовала себя оскорбленной и знала, что долго так продолжаться не может. Оба знали: делать вид, что все в полном порядке, для них является жизненной необходимостью. Они старались поддерживать обычные разговоры о том, как прошел день, о его работе и ее учениках, о погоде, о том и о другом. Но голоса их звучали не очень выразительно, порою казалось, что они заставляют себя говорить, иногда в них слышалось явное напряжение. Когда Митч учился, они занимались любовью каждую ночь, неистово отдавая себя друг дугу. Теперь они практически лишили себя этого. Их кто-то слушал.

В привычку вошли полночные прогулки по кварталу, где они жили. Поздним вечером, съев по сандвичу, Митч и Эбби обходились двумя-тремя фразами о пользе прогулок на свежем воздухе и устремлялись за дверь. Они шагали, держась за руки и делясь мыслями о фирме, о ФБР, о том, какой может быть выход. Они постоянно сходились в одном: выхода нет. Никакого. Все это продолжалось семнадцать дней и семнадцать ночей.

Восемнадцатый день внес некоторое разнообразие. К девяти вечера Митч почувствовал себя обессиленным и решил отправиться домой. Он работал без перерыва пятнадцать с половиной часов. По двести долларов в час. Как обычно, он прошел по коридорам второго этажа, поднялся по лестнице на третий. Он обходил кабинеты просто так, чтобы посмотреть, есть ли еще кто-нибудь в здании работающий. На третьем не было никого. Он поднялся на четвертый: света не было нигде, за исключением офиса Ройса Макнайта – тот работал допоздна. Митч бесшумно проскользнул мимо его двери к кабинету Эйвери, нажал на ручку замка. Замок был заперт. Митч прошел в библиотеку на этом же этаже, как бы в поисках какой-то книги.

Такими ночными обходами он занимался уже две недели и убедился в том, что скрытых камер в кабинетах и библиотеках, равно как и в коридорах, нет. Значит, они только слушают, решил Митч. Видеть они не могут.

У ворот Митч пожелал Датчу Хендриксу спокойной ночи, завел машину и направился к дому. Эбби наверняка удивится столь раннему возвращению. Он тихонько открыл ключом дверь, соединяющую гараж с кухней, и вошел, включив свет. Эбби была в спальне. На пути туда нужно было пройти через прихожую, где на высоком бюро Эбби оставляла полученную за день почту. Положив на крышку бюро свой чемоданчик, Митч сразу увидел его – большой конверт из плотной коричневой бумаги, на котором черным фломастером был написан адрес и имя его жены. Обратного адреса не было. Поперек конверта шла надпись крупными буквами: ФОТОГРАФИИ – НЕ СГИБАТЬ. Сердце у него обмерло, дыхание перехватило. Он протянул руку – конверт был распечатан.

На лбу выступили крупные капли пота, рот пересох, горло свело – не глотнуть. В груди сердце отозвалось вдруг ударами отбойного молотка, каждый вдох и выдох вызывали боль, давались с трудом. Он почувствовал тошноту. С конвертом в руке он осторожно попятился от бюро. Она в постели, подумал он. Оскорбленная, больная, опустошенная и злая до безумия. Он вытер пот на лбу и постарался собраться. Встреть это как мужчина, сказал он самому себе.

Эбби лежала и читала книгу, телевизор был включен. Херси тявкал где-то во дворе. Митч приоткрыл дверь спальни, и Эбби подбросило в постели от ужаса. С губ ее готов был сорваться вопль, но тут она его узнала.

– Как ты напугал меня, Митч!

Глаза ее блестели, сначала от страха, теперь от удовольствия. Но слез в них не было. Они выглядели нормально: ни боли, ни гнева. Митч не мог произнести ни слова.

– Почему ты дома? – потребовала она объяснений, садясь в постели и радостно улыбаясь. Улыбаясь?

– Я здесь живу, – сообщил он слабым голосом.

– Почему ты не позвонил?

– Неужели, прежде чем идти домой, мне нужно тебе звонить?

Дыхание его почти пришло в норму. Но она – она просто великолепна!

– Да, это было бы неплохо. Подойди и поцелуй меня.

Он склонился над женой, поцеловал. Подал ей конверт.

– Что это? – спросил он небрежно.

– Я думала, ты мне объяснишь. Адресовано мне, но внутри – ничего. Просто пустота. – Она закрыла книжку и положила ее на ночной столик рядом.

Ничего! Он улыбнулся и поцеловал жену еще раз.

– Ты ждешь от кого-нибудь фотографий? – спросил Митч как ни в чем не бывало.

– Насколько я знаю, нет. По-видимому, это ошибка.

Митчу показалось, что в этот момент он прямо-таки слышит хохот Де Вашера на пятом этаже. Эта толстая крыса стоит сейчас в какой-нибудь темной комнатке, набитой аппаратурой, стоит в наушниках на своей кочаноподобной голове и заходится от неудержимого хохота.

– Странно, – сказал он.

Эбби натянула на себя джинсы и указала ему рукой на двор. Митч кивнул. Они привыкли к языку жестов: указательный палец или просто поворот головы в сторону двора – этого было достаточно.

Митч положил конверт на прежнее место, прикоснувшись на мгновение к буквам, выведенным фломастером. Наверное, Де Вашер сам писал. Митчу опять послышался его смех, он увидел даже его лицо с омерзительной усмешкой. А фотографии действительно, наверное, компаньоны рассматривали за обеденным столом. Митч представил себе, как гогочут за кофе и десертом Ламберт с Макнайтом и даже Эйвери.

Пусть, черт бы их побрал, повеселятся. Пусть насладятся последними несколькими месяцами карьеры блестящих и преуспевающих юристов.

Он схватил за руку проходящую мимо жену.

– Что у нас сегодня на ужин? – Вопрос был задан исключительно ради тех, кто сидел сейчас на пятом этаже фирмы Бендини.

– Почему бы нам не поужинать в городе? Твой ранний приход необходимо отметить.

– Неплохая мысль.

Они вышли через боковую дверь, пересекли внутренний дворик и зашагали в темноте рядом.

– В чем дело? – спросил Митч.

– Тебе сегодня пришло письмо от Дорис. Она пишет, что находится в Нэшвилле, но двадцать седьмого февраля возвращается в Мемфис. Ей необходимо увидеться с тобой. Это что-то важное. Письмо было очень коротким.

– Двадцать седьмого? Это же вчера!

– Я знаю. По-моему, она уже в городе. Интересно, что ей нужно?

– Да, а еще – где она находится?

– Она писала, что у ее мужа какое-то дело в городе.

– Отлично. Она сама нас разыщет, – ответил Митч.

Натан Лок закрыл дверь своего кабинета и указал Де Вашеру на небольшой стол у окна. Оба откровенно ненавидели друг друга и не пытались проявить хоть каплю любезности. Однако бизнес – это бизнес, ведь приказы они получают от одного хозяина.

– Лазарев велел мне переговорить с тобой один на один, – начал Де Вашер. – Последние два дня я провел рядом с ним в Вегасс, он очень обеспокоен. Они все там обеспокоены, Лок, а тебе он доверяет здесь больше, чем кому бы то ни было. Тебя он любит больше, чем меня.

– Это легко понять, – без улыбки отвечал Лок. Морщинки вокруг его глаз сузились, взгляд устремлен на Де Вашера.

– В общем, он хочет, чтобы мы кое-что обсудили.