Дело о пеликанах - Гришем (Гришэм) Джон - Страница 136

— Куда-нибудь недалеко. Совершу свое обычное четырехрейсовое ночное путешествие. Может быть, в этом и нет необходимости, но так я буду чувствовать себя безопаснее. В конечном счете, приземлюсь где-нибудь на островах в Карибском море.

Где-нибудь на островах в Карибском море! Выбор сузился всего-навсего до какой-нибудь тысячи островов! Почему она говорит так неясно? Неужели она ему не доверяет? Он сидит тут, гладит ее ноги, а она не желает даже сказать, куда направляется.

— Что сказать Войлсу? — спросил он.

— Я позвоню тебе, когда доберусь. Или черкну несколько строчек.

Прекрасно! Этакие переписывающиеся друзья! Он мог бы посылать ей свои статьи, а она открытки с видами побережья.

— Я не знаю, куда еду, Грей, и вряд ли буду знать, пока не остановлюсь где-нибудь.

— Но ты ведь позвонишь?

— Через какое-то время. Это я тебе обещаю.

К одиннадцати вечера в офисах “Уайт и Блазевич” оставалось только пять юристов, и все они собрались на десятом этаже у Марти Вельмано: Вельмано, Симз Вейкфилд, Джеральд Швабе, Натаниэл Джонс (Эйнштейн) и ушедший в отставку партнер по имени Фрэнк Кортц. На краю стола Вельмано стояли две бутылки шотландского виски: одна уже пустая, а вторая тоже почти выпита. Эйнштейн сидел один в углу, что-то бормоча под нос. У него были всклокоченные вьющиеся седые волосы и острый нос, и вид у него был поистине безумный. Особенно сейчас. Симз Вейкфилд и Швабе сидели перед

столом без галстуков и с закатанными рукавами. Кортц только что закончил телефонный разговор с адъютантом Виктора Маттиса. Он передал трубку Вельмано, тот положил ее на стол.

— Это был Страйдер, — доложил Кортц. — Они в Каире, в апартаментах какого-то отеля. Маттис не будет с вами разговаривать. Страйдер говорит, что он на грани, ведет себя очень странно. Заперся в комнате, и, уж конечно, по эту сторону океана мы его не увидим. Страйдер говорит, что этим парням с пушками приказано немедленно убираться из города. Охота окончена. Рога трубят отбой.

— Что же нам делать? — спросил Вейкфилд.

— Мы брошены на произвол судьбы, — сказал Кортц. — Маттис умыл руки.

Они разговаривали спокойно. Крик и вопли были уже позади, несколько часов назад, когда Вейкфилд обвинял Вельмано в том, что тот написал записку. Вельмано обвинял Кортца в том, что он связался с таким нечистоплотным клиентом, как Маттис. Двенадцать лет, кричал в ответ Кортц, как мы с удовольствием получаем его гонорары. Швабе обвинял Вельмано и Вейкфилда за беспечность, проявленную в этой истории с запиской. И снова и снова они обливали Моргана грязью. Это он во всем виноват! Эйнштейн сидел в углу и наблюдал за ними. Но все это было уже бесполезно.

— Грентэм упомянул только меня и Симза, — сказал Вельмано. — Все остальные, кажется, в безопасности.

— Почему бы тебе и Симзу не удрать из страны? — предложил Швабе.

— Я останусь в Нью-Йорке до шести утра, — сказал Вельмано, — а затем буду месяц колесить по Европе на поездах.

— Я не могу бежать, — заявил Вейкфилд. — У меня жена и шестеро детей.

Это хныканье о детях они слышали уже в течение пяти часов. Как будто у них не было семей! Правда, Вельмано был разведен, а двое его детей были уже взрослыми людьми. Они могут обойтись и без него. И он тоже. В любом случае, пора было убираться. Он скопил изрядную сумму, ему нравилась Европа, особенно Испания, так что осталось только попрощаться. Другое дело этот злосчастный Вейкфилд, которому всего сорок два года и туго с деньгами. Он хорошо зарабатывал, но его жена — вот где настоящая расточительность — имела склонность рожать детей. Так что Вейкфилд в данный момент сидел на мели.

— Не знаю, что мне делать, — сказал Вейкфилд в тринадцатый раз. — Просто ума не приложу. Швабе попытался хоть чем-то помочь.

— Думаю, тебе надо пойти домой и сказать все жене. У меня лично жены нет, но, если бы была, я бы попытался втолковать ей.

— Я не могу это сделать, — сказал Вейкфилд со страданием в голосе.

— Почему бы нет? Ты можешь сказать ей сейчас, или через шесть часов она сама увидит твой портрет на первой странице газеты. Ты должен пойти и сказать ей, Симз.

— Я не могу. — Он опять готов был заплакать.

Швабе посмотрел на Вельмано и Кортца.

— Что будет с моими детьми? — затянул опять Вейкфилд. — Моему старшему всего тринадцать. — Он начал тереть глаза.

— Идем, Симз. Возьми себя в руки, — сказал Кортц.

Эйнштейн встал и пошел к двери.

— Я буду у себя во Флориде. Не звоните, если не будет ничего срочного. — Он открыл дверь и захлопнул ее за собой.

Вейкфилд вяло поднялся и направился к двери.

— Ты куда, Симз? — спросил Швабе.

— К себе в офис.

— Зачем?

— Мне нужно прилечь. Все в порядке.

— Давай отвезу тебя домой, — предложил Швабе. Они внимательно следили за Вейкфилдом; он открывал дверь.

— Я в порядке, — сказал он более решительным тоном и вышел.

— Ты думаешь, он в порядке? — спросил Швабе у Вельмано. — Я беспокоюсь за него.

— Я бы не сказал, что он в порядке, — ответил Вельмано. — У всех у нас были лучшие дни. Почему бы тебе не проведать его через несколько минут?

— Хорошо, — сказал Швабе.

Вейкфилд не спеша вышел в коридор и спустился на девятый этаж. Подходя к своему офису, он ускорил шаги, а когда запирал за собой дверь, плакал.

Делай это быстро! И никаких записок. Пока ты будешь писать ее, ты раздумаешь. А твоя жизнь застрахована на миллион.

Он выдвинул ящик стола.

Не думай о детях! Это все равно, как если бы ты погиб при авиакатастрофе.

Он вытащил из-под бумаг пистолет 38-го калибра.

Делай это быстро! Не надо смотреть на их фотографии на стене. Может быть, когда-нибудь они поймут.

Он засунул дуло пистолета подальше в рот и спустил курок.

“Лимо” резко остановилось перед двухэтажным домом в Думбартон Оке в верхнем Джорджтауне. Машина перегородила улицу, но это было не важно, так как было двадцать минут первого ночи и на улице не было движения. Войлс и два агента выпрыгнули с заднего сиденья и быстро направились к парадной двери. В руке у Войлса была газета. Он постучал в дверь согнутым указательным пальцем.