Адвокат - Гришем (Гришэм) Джон - Страница 27

Не стоило бежать. Нужно было остановиться, невозмутимо переброситься с парнем фразой-другой и, пожелай он взглянуть на папку, вежливо предложить не совать нос в чужие дела. Похоже, это был один из тех, что болтали в коридоре.

Почему он окликнул меня? Зачем, если не узнал, пошел следом?

Я гнал машину по Массачусетс-авеню, торопясь снять копии и поставить папку на место. Мне часто доводилось засиживаться в офисе. Если придется вернуться в кабинет Ченса в три часа ночи, не страшно.

Я позволил себе несколько расслабиться. Отопитель работал вовсю.

Неожиданно я почувствовал удар слева и уткнулся во вздувшуюся подушку безопасности...

Очнувшись, я увидел сквозь покрытое трещинами ветровое стекло черные лица. Жутко болело левое плечо. Вдалеке послышалось завывание сирен. На мгновение я вновь потерял сознание.

Через правую дверцу санитары выудили меня из машины.

— Крови не видно, — сказал кто-то.

— Вы можете идти? — спросил мужчина в белом халате.

Я попытался встать, но боль в плече и ребрах была настолько резкой, что ноги подкосились.

— Со мной все в порядке, — пробормотал я.

Меня уложили на носилки, перехватили руки и ноги ремнями и потащили к «скорой». Краем глаза я заметил толпящихся вокруг перевернутого «ягуара» полисменов.

— Со мной все в порядке, все в норме, — твердил я, пока врач в фургоне измерял мне давление.

«Скорая» затормозила у медицинского центра Университета Джорджа Вашингтона, через минуту я оказался в отделении неотложной помощи. Рентген подтвердил отсутствие переломов. Боль причиняли только ушибы и ссадины. Меня накачали анальгетиками и на каталке отвезли в отдельную палату.

Глубоко за полночь я проснулся.

В кресле у постели спала Клер.

Глава 15

Ушла она до рассвета. В нежной записке, оставленной на столике, Клер сообщала, что вернется, как только закончит утренний обход. Она поговорила с врачами: похоже, я буду жить.

Какая мы все-таки чудесная пара, одно слово — голубки!

Вновь погружаясь в сон, я подумал, что этот бракоразводный процесс затеян зря.

В семь утра меня разбудила медсестра и подала уже читанную записку. Пока сестра сетовала на отвратительную — снег с дождем — погоду, измеряла давление, я еще раз пробежал глазами по строкам и попросил принести газету.

Просьба была выполнена через полчаса: газета появилась вместе с завтраком.

Из заметки на первой полосе следовало, что между двумя торговцами наркотиками и их клиентурой вспыхнула ссора, был тяжело ранен человек, успевший застрелить одного из дельцов. Второй попробовал спастись на «ягуаре», но погиб, врезавшись в случайную машину. Обстоятельства столкновения уточняются.

Мое имя, слава Богу, не упоминалось.

Не стань я невольным участником драмы, посчитал бы ее обычной дракой. Что ж, добро пожаловать на улицу! Я попытался убедить себя, что в подобные обстоятельства мог вляпаться каждый. Отправиться ночью в этот район города означало нарываться на неприятности. Однако попытка удалась плохо.

Левая рука распухла и посинела. Малейшее движение отдавалось в плече и ключице. Тупо ныли ребра, но истинную боль причинял глубокий вдох. Я добрался до туалета, оправился, спустил воду и глянул в зеркало. Подушка безопасности является, по сути, небольшой бомбой. Последствия взрыва этой бомбы оказались для меня минимальными: заплывшие глаза и припухшая верхняя губа. К понедельнику буду как новенький.

С очередной порцией таблеток появилась сестра. Потребовав названия каждой пилюли, я отказался от коллекции. Снимая боль, лекарства лишали способности мыслить, а сейчас мне как никогда нужна была светлая голова. В половине восьмого забежал врач и констатировал отсутствие серьезных повреждений. Мои часы как пациента были сочтены. На всякий случай он предложил повторить рентгеноскопию. Я воспротивился, но вопрос был согласован с моей женой.

Время, в течение которого я расхаживал, ощупывая ушибы и едва фиксируя телевизионную чушь, показалось вечностью.

Успокаивала надежда, что в палату не заглянут коллеги или Мордехай и не увидят меня в дурацком больничном халате.

Не так легко найти в городе разбитую машину почти сразу после аварии. Розыски я начал по телефону. Одна половина указанных в справочнике номеров дорожных служб не отвечала. Другая вежливыми голосами извещала, что никаких сведений о моем «лексусе» не имеет. Раннее утро, мерзкая погода, пятница — кому охота утруждаться наведением справок? Кроме владельца рухляди, разумеется.

Большую часть поврежденных машин перетаскивали в отстойник на Рэско-роуд, в северо-восточной части города, о чем я узнал у дежурной по центральному полицейскому участку, решив в отчаянии набирать номера наугад. Существовали и другие площадки, а еще, как мне сообщили, есть шанс, что моя машина стоит на эвакуационной платформе.

Платформы принадлежали частникам — это, по словам дежурной, когда-то работавшей в дорожной полиции и знавшей, что говорит, почти всегда вызывало массу проблем.

В девять часов я позвонил Мордехаю, моему новому источнику информации о жизни улицы. Рассказав о случившемся, объяснил, что хотя говорю из госпиталя, но нахожусь в прекрасной форме, и попросил его совета. Кое-какие соображения у Мордехая по поводу «лексуса» нашлись.

Затем я набрал номер Полли.

— Ты не придешь? — Голос у нее чуть дрогнул.

— Я в госпитале, Полли, если ты не расслышала.

Молчание в трубке подтвердило мои опасения. Похоже, в данный момент в конференц-зале вокруг стола, на котором стоят кувшины с пуншем и огромный торт, толкутся человек пятьдесят моих сослуживцев. В кратких поминальных тостах звучат слова прощания с безвременно ушедшим товарищем, которого всем будет так не хватать. На подобных мероприятиях мне доводилось бывать, впечатление они производили наитягчайшее. От мысли принять участие в собственных похоронах я отказался с самого начала.

— Когда тебя выпустят? — спросила Полли.

— Думаю, завтра, — соврал я, предполагая обрести свободу до полудня — с благословения заботливого персонала или без оного.

Повисло молчание. Порезать на куски торт, разлить по кувшинам пунш, протереть бокалы — справится ли она?

— Мне очень жаль, — наконец отвлеклась от размышлений Полли.

— Мне тоже. Кто-нибудь меня спрашивал?

— Нет. Пока, во всяком случае.

— Хорошо. Расскажи обо всем Рудольфу, передай, что я свяжусь с ним попозже. Мне пора. Врачи говорят, нужны дополнительные анализы.

Так завершилась моя когда-то столь много обещавшая карьера в «Дрейк энд Суини». Проводы, как я и рассчитывал, прошли без меня. В тридцать два года я оказался абсолютно независим от пут корпоративного холопства — и от денег. Передо мной открылся беспредельный простор для жизни по велению совести, и если бы каждый вдох не разламывал ребра, я считал бы себя счастливейшим из смертных.

В начале двенадцатого возникла Клер. В коридоре у дверей палаты она поговорила с врачами. Из профессиональной лексики я уловил лишь маловразумительные термины.

Консилиум вынес вердикт. Я переоделся в чистый костюм, привезенный Клер.

По дороге домой мы молчали. Ни о каком примирении не могло быть и речи. С чего вдруг заурядному дорожному происшествию менять естественный ход событий? Клер действовала как друг и врач, и только.

Она приготовила томатный суп, уложила меня на диван, снабдила пилюлями и отправилась на работу. Похлебав суп, я позвонил Мордехаю. Ничего нового о машине он не сказал.

Я раскрыл газету на разделе объявлений и принялся обзванивать агентов и конторы по сдаче жилья, затем вызвал по телефону такси и принял горячий душ.

Водителя звали Леон. Сидя рядом с ним в машине, я старался не стонать, когда колесо попадало в выбоину.

Приличная квартира была мне не по карману, значит, требовалось найти такую, что отвечала хотя бы моим представлениям о безопасности. Мы остановились у газетного киоска, я взял с прилавка пару бесплатных брошюрок о городском рынке жилья.