Стеклянный ветер - Гришанин Дмитрий - Страница 4

Но пугаться кого-то или чего-то у Лилипута уже не было сил.

Чтобы проверить стойкость ватных ног, Лилипут оттолкнулся от дуба и попробовал сделать шаг. После столь смелого эксперимента стали очевидны сразу две вещи. Первая — если дорого здоровье, то впредь не стоит так отчаянно рисковать: ощущение было такое, будто земля сошла с ума и танцует прямо у него под ногами; и вторая — передвигаться все же он сможет, но нужна какая-то дополнительная опора. Поначалу Лилипут попробовал опираться на меч, но оказалось, что в качестве костыля или, там, посоха острый клинок никуда не годится. Лезвие уходило в землю под немалым весом Лилипута — ни о какой устойчивости в таком положении и речи идти не могло. Пришлось срубить сук потолще, благо, выбор был богат, и смастерить себе костыль. Идти, опираясь на дубовую рогатину, было уже довольно сносно.

Кривясь от боли, Лилипут кое-как закинул за спину ножны. Сложил в дорожную суму кольчугу и ремень с ножом. После чего сделал целых пять шагов в намеченном направлении. Дальше путь преграждала зеленая стена молодых, но уже достаточно крепких деревьев, вперемежку с густым кустарником. Преодолеть подобную преграду можно было единственным способом: стиснуть зубы и прорубить коридор мечом. Лилипут крепко сжал в руке шершавую рукоять меча и пошел навстречу свету.

Каждый взмах отдавался острой болью в голове и плече; в глазах темнело. И даже до боли сжатые зубы были не в силах остановить рвущийся из груди стон. Рубашка, насквозь пропитанная кровью и потом, была густо усеяна вечно голодными лесными комарами, рана на затылке опять закровоточила. Липкая кровь тонкой струйкой стекала по щеке на подбородок, где собиралась в большие тяжелые капли н падала на влажную лесную землю.

— Пить, пить, пить… — стонал Лилипут. Он был готов отдать что угодно за глоток холодной воды. Раза три казалось, что от мучительной жажды Лилипут вот-вот потеряет сознание. Колени сами подгибались, ощущая мягкость л многовековую прохладу толстого зелено-коричневого ковра. Ему хотелось только одного — лечь, уткнувшись лицом в его влажную прохладу и не шевелиться. Но дух и воля воина, укрепляющиеся с каждой минутой пребывания в этом суровом мире, заставляли Лилипута продолжать путь.

Лес кончился неожиданно. До последнего удара перед Лилипутом стояла темная стена из густого кустарника и толстых стволов деревьев. Потеряв счет времени и действуя чисто автоматически, он в очередной раз размахнулся и вместе с колючими кустами разрезал окружающий мрак.

Долгожданный дневной свет больно ударил в уже привыкшие к полумраку леса глаза.

Совершенно не соображающий, ослепленный и замученный Лилипут наконец-то выбрался из дремучей чащобы.

Когда глаза привыкли к яркому свету, оказалось, что Лилипут вовсе не избавился от ненавистного леса, а всего лишь набрел на одну из многочисленных полян. Небольшой лужок, ярко раскрашенный в зелено-желтые цвета подсыхающей осенней травы, аромат которой напоминал запах свежескошенного сена, извиваясь, пересекал тоненький ручеек вода которого искрилась в солнечных лучах сотнями бриллиантовых искорок. В одном месте путь ручью преграждали несколько неизвестно как сюда попавших огромных камней, преодолевая которые быстрая вода собиралась в крохотное озерцо и, срываясь с острых макушек, постепенно восстанавливала прерванный бег.

Щебетание птиц, спрятанных от посторонних глаз раскидистыми переплетающимися кронами старых деревьев, шум колышущихся на легком ветерке листьев, веселое журчание игривого ручейка, стрекот кузнечиков, отогревшихся в теплой траве после холодной ночи — все сливалось в завораживающую музыку, зовущую прилечь у прохладного лесного ручья, забыть обо всех невзгодах и просто радоваться жизни, любуясь окружающей красотой.

При других обстоятельствах Лилипут наверняка залюбовался бы живописностью открывшейся взору картины. Однако теперь, когда в один миг рухнули все надежды на спасение, он почувствовал себя бесконечно одиноким, навечно и заживо похороненным в этом сказочном лесу. Истощенный серьезными ранами и тяжелым переходом, поддерживаемый лишь скорой надеждой на спасение, Лилипут не смог выдержать последнего потрясения. Перед глазами все поплыло, и силы покинули его измученное тело.

Яркий образ, поглощаемый навалившимся со всех сторон мраком, вспыхнул в сознании Лилипута всего на несколько секунд. Но и краткого мига хватило, чтобы навечно запечатлеть видение.

Маг, закутанный в голубой плащ, с голубым посохом в Руках, противостоял в каком-то странном волшебном поединке своему коллеге, одетому в белую рясу, с двумя белыми булыжниками в вытянутых руках. Лица сражающихся были искажены неимоверным напряжением. Видимо, в смертельном поединке сошлись два равных по силам соперника.

От двух камней, извиваясь сотнями колец, поднимался белый смерч, поглощая беспрерывно слетающие с кончика посоха голубые молнии. В месте соприкосновения голубого и белого вспыхивали мириады искр всех цветов радуги. Местность, окружающая противников постоянно изменялась: промерзшие льды в следующее мгновение превращались в раскаленные пески, дремучие леса сменялись вольной степью, высочайшие горы — глубочайшими оврагами, морское дно — огнем вулканов…

Но маги не обращали внимания на эту безумную чехарду, их глаза были намертво прикованы друг к другу.

Видение исчезло так лее внезапно, как и возникло — раз и все.

«Как это все-таки здорово: нежиться под теплым одеялом, когда устал, промерз до костей и у тебя все болит, — неторопливо рассуждал Лилипут, пребывая в объятьях сладостной дремоты. — И совсем не хочется просыпаться, ведь снится такой интересный сон про волшебников. Но, как обычно, на самом интересном месте, когда, кажется, вот-вот сейчас, уже подобравшись близко-близко к чудесной тайне, распахнешь дверь в неведомое — раздаются какие-то пронзительные крики… Надо же, как хорошо слышно, будто я и не дома вовсе, а где-то в лесу, в палатке… Ну, точно в лесу, вон и птицы щебечут, в городе такого не услышишь… Кстати, а почему же все-таки в лесу?..»

Какое-то неприятное воспоминание зашевелилось в дремотном мозгу, активизируя процесс пробуждения. Хватаясь за края призрачного покрывала чудесного сна, уже наполовину истаявшего в результате продолжительной логической перепалки — ведь всем известно: сон и логика понятия несовместимые, — Лилипут пустил в ход свой последний, козырный аргумент: «Но мне ведь тепло, а на улице холодно, значит, я в теплой кровати, в квартире, и все крики и щебет — лишь следствия недавнего сна. Сейчас повернусь на бочок. положу руку под голову, и… Только почему так трудно дышать и мокро?..»

— Спа-а… буль-буль …си-ите-е, то-ону-у-у!!!

Булькающий крик Лилипута был заглушён пронзительным визгом, прозвучавшим уже гораздо ближе. Вволю нахлебавшись воды и окончательно проснувшись, Лилипут ошалело осмотрелся. На сей раз память возвратилась моментально. Он вспомнил все свои чудесные приключения впавшего в детство идиота, который попал — неведомо куда. Оказывается, желание Лилипута утолить жажду, умыться и омыть холодной чистой водой воспаленные раны было столь велико, что уже в полубессознательном состоянии он все же как-то дополз до ручья и, лишившись чувств, плюхнулся прямо в крохотное озерцо, которое, слава Богу, не оказалось слишком глубоким. Вода в нем за день нагрелась — когда Лилипут очнулся, уже вечерело — и «укутала» его израненное тело не хуже пуховой перины.

За спиной Лилипута раздался шум ломающихся под чьими-то ногами веток и хриплое дыхание смертельно уставшего человека. Озерцо находилось на самом краю поляны; шум же доносился с противоположной ее стороны. Увидеть притаившегося Лилипута оттуда было невозможно, поскольку озеро было надежно укрыто со всех сторон густым кустарником.

Рукоять меча как-то сама собой нырнула в правую ладонь, левой Лилипут нащупал в суме медвежий нож. Времени надевать кольчугу не оставалось: шум нарастал. Сомнений быть не могло: кто-то из последних сил бежал к озеру. Странное дело, но на этот раз Лилипут практически не чувствовал ни ран, ни ушибов, ни холода, ни усталости. Наоборот, каждая жилочка его тела была наполнена горячей быстрой кровью.