Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Струна (=Полоса невезения) - Каплан Виталий Маркович - Страница 18


18
Изменить размер шрифта:

Что было дальше, я просто не запомнил. Черный всплеск, пустота — и вот я сижу на холодном полу, изумленно таращу глаза, и всё кажется необычайно ярким, четким — и линии квадратов, и синеватые лампы, свет которых, как выясняется, способен слепить, и, конечно, замершая в отдалении колонна Струны — та прямо-таки сочится голубоватым сиянием, меркнет на мгновенье и тут же вспыхивает, кидает в пространство пучки лазоревых молний.

Голова прямо-таки раскалывается, а в ушах звенит, как при высокой температуре. Мышцы болят, словно я целый день долбил ломом вечную мерзлоту или еще как издевался над своим телом.

А самое главное — я не знал, что же случилось после того, как этот непонятно откуда взявшийся мальчишка непонятно куда и делся. Смутно припоминал, как упрямо тащился к горизонту, и с каждым моим шагом Струна делалась ярче, тонкая ножка чудовищного гриба изгибалась в безвоздушной черноте, тянулась ко мне, а потом… Не было никакого «потом». Провал, абсолютное ничто, где ни метров, ни секунд, ни вкуса, ни цвета, там даже и меня, наверное, не было, и единственное, что осталось — это тупая, саднящая обида.

Ну и что теперь? Струна-то, может, и сказала какое-то слово, только вот я его не услышал. Не удивлюсь, если слово то оказалось нецензурным. Правда, если верить Кузьмичу, неугодных ей Струна просто убивает, а я вроде еще жив. Но не зря же сидит во мне досада пополам с обидой. Значит, что-то где-то не срослось… Сейчас Женя с Кузьмичом достанут пистолеты…

Женя с Кузьмичом достали — один пластиковый стаканчик, другой — пузатую темную бутылку, с которой мы все трое уже пообщались сегодняшним утром. Вернее, вчерашним — на моих часах половина второго ночи.

— Ну, давай! — до краев набулькал мне в стаканчик Кузьмич. — После этого дела всегда полагается. Как лекарство. Ты сейчас залпом!

Залпом так залпом. Горло обожгло, слезы выступили на глазах, но тут же исчезли под воздействием чудесного напитка. И вновь всколыхнулся во мне запах горячих степных трав, и тот же ястреб в том же небе застыл той же мертвой точкой, и теплая волна прокатилась по желудку…

— Ну, пошли, пошли! — скомандовал Кузьмич, и они с Женей буквально потащили меня к стене, которая тут же отъехала перед нами, явив черный коридор, кончавшийся знакомой уже стальной дверью. На сей раз не понадобилась и дудочка — дверь была открыта. И вот мы уже на стальной лестнице, дверь, выполнив долг, неслышно задвигается за нами.

Я прислонился к шершавой каменной стене.

— Ну и каковы результаты? — мне не хотелось ждать. В конце концов, самое страшное уже случилось. Или все-таки нет?

— Ну ты дал, мужик! — широко осклабился Женя. — Струна аж полыхнула вся, от пола до потолка. И звон такой, вроде как колокольный… Такое с ней редко бывает.

— Поздравляю, Константин Антонович, — тиснул мою руку довольный Кузьмич. — Высокая Струна вас признала, теперь уже никаких сомнений. Теперь вы полностью наш.

Я кивнул. Не хотелось мне быть чьим-то, хотелось — своим.

— Сейчас, айн момент! — Кузьмич провел пальцем по дикому камню стены, брызнуло сияние невесть откуда возникшей кнопки, а потом тонкой линией света в камнях очертились двери. Створки разъехались в стороны, обнаружив за собой просторный, сверкающий лифт.

— Ну, чего стоишь? — толкнул меня в плечо Женя. — Поехали. Не заниматься же альпинизмом…

— Угу, с меня хватило и спелеологии, — ответил я уже внутри.

Кузьмич надавил неприметную кнопку на серебристой панели, двери сомкнулись — и нас потащило вверх.

— Зачем же мы спускались как дикие люди? — не выдержал я.

— Ну как зачем? — усмехнулся Кузьмич. — Так положено ритуалом. Для приведения чувств в надлежащее состояние. Проще говоря, на горку пешком, с горки на санках. Только наоборот.

Часть вторая

Приструнение

1

Ветер удачи ломится в дверь,
Ветер удачи стучит в стекло,
Эхо вчерашних твоих потерь
Жертвенной кровью на пол стекло…

Я уменьшил громкость. И без того хватало шуму.

— Зачем? — спросил сидевший за рулем Женя. — Надоели «Погорельцы»?

Сам он от этой группы мало что не фанател. Вроде бы и взрослый мужик, под тридцать, а словно прыщавый старшеклассник.

— Ты сам-то не устал от них? Круглые ж сутки гоняешь. — Я прокашлялся. Все-таки боком вышла мне вчерашняя прогулка под дождичком. Конечно, середина мая — это не стылый ноябрь, но когда, купившись на жару, ты фланируешь по улицам в легкой рубашке… В итоге — катаральные дела. И мелочь вроде, стыдно с таким к слоноподобному доктору Степану Александровичу бегать, а в то же время весьма неудобственно.

— Великое не надоедает, — торжественно изрек Женя, чуть притормаживая и пропуская вперед похожую на бронтозавра тушу фургона-дальнобоя. — Просто отдельные, упертые на классике личности не в силах оценить.

— Зато в силах приглушить, — мрачно отозвался я. — И вообще, отдохни от эстетических переживаний, за дорогой вон лучше смотри. Сверзимся сейчас в кювет, а после Кузьмич скажет: «Работа, конечно, проделана большая…»

Я и не знал, блуждая во тьме,
Бешеной музыкой ей платя,
Что у больной судьбы на уме,
И для чего принесли дитя.

Хоть и негромко, а рваный ритм песни бил по ушам. Нет, не люблю я этих «Погорельцев», хоть у них и осмысленные тексты. Как будто жуткие сюжеты Гоголя проросли в современной реальности. Пускай это и поэзия, но не в моем вкусе. Музыка, правда, неплохая, в чем-то шокирующая, в чем-то заводящая…

— Кстати, прошлым летом я в похожей операции работал, — точно прочтя мои мысли, ухмыльнулся Женя. — Та же фиговина, жертвенная чаша, кремневые ножи, ну и само собой, ребятенок в саване. Сатанисты, понимаешь.

— Что, и впрямь человеческие жертвы? — присвистнул я. До сих пор о подобном мне доводилось читать лишь в газетах, падких на обжаренных в собственном сале уток.

— А как ты думаешь? — отозвался Женя. — Начинается, конечно, с кошечек-собачек, потом хочется чего-нибудь поострее. И пошло-поехало. Особенно когда вожак у них без тормозов, да еще дурью люди балуются. Короче, это в Ель-Пожарском было, отсюда километров двести. Глухое село, три бабки доживают свое, зато дачники на лето ездят. Там избу купить за копейки можно, добираться, правда, хреново, даже и с машиной. Дорог, сам понимаешь, никаких. Ну вот, там заброшенная церковь есть, вернее, развалины. Как в тридцатых взорвали пережиток, так и осталось — купол снесло, стены покорежило, но все-таки стоит. Ну и повадилась туда теплая компашка ездить, в черные мессы по ночам играть. Компашка так, ничего особенного, молодежь сопливая, двадцати нет. Только вот что смешно — заправляла у них бабка. Изрядно так за шестьдесят. Потомственная, блин, гадалка, целительница и всякое такое… Короче, на черной магии у нее крыша поехала.

— А мы тут при чем? — удивился я. — Ну, в смысле, «Струна»?

— Да вроде не при чем, — вздохнул Женя. — Там же все совершеннолетние, то есть нас как бы и не касается. Дерьмо, конечно, зверюшек мучают… стоило бы шкуру спустить в воспитательных целях… Но все-таки, сам понимаешь, не наш объект. Тем более что и по закону не прикопаешься. Демократия, всяк по-своему с ума сходит. Но вот видишь ли, в деревне дачники летом отдыхают. С детьми, что характерно. И вот как-то пожилая чета идет в лес с корзинками. Рыжиков тьма там была. И натыкаются они на рыхлую такую свежекопанную землю, и оттуда, из земли, торчит что-то белое. Мелкий такой краешек. Дедок, надо заметить, попался энергичный, потом с сыном туда пришли, с лопатами… В общем, детский трупик. Обескровленный. В какую-то простыню завернутый, что ли. Козлы и закопать-то как следует не закопали, видать, под дурью были.