Струна (=Полоса невезения) - Каплан Виталий Маркович - Страница 10

— Ребятишки, — резко остановившись, произнес я как можно громче, — а почему вы меня прощаете? Тут найдется хоть один, кого я обидел? Если да, пускай шагнет вперед. Нужно ведь еще и иметь это право — прощать…

Дети на секунду замерли — но лишь те, кто находился рядом. А стоявшие позади и те, до которых я еще не дошел, словно ничего и не случилось, продолжали заученно бубнить «мы прощаем тебя…» Мне тут же пришло в голову, что их, этих бедняг, наверняка мучили долгими тренировками. Иначе как объяснить такую ритмичность, такой слаженный хор мальчиков?

Впрочем, долго задумываться мне не дали. Болезненный тычок меж лопаток — и мой ультрамариновый провожатый злобно прошептал:

— Ну ты, козел, еще выступать будешь? С тобой поговорить напоследок, да?

Я обречено двинулся вперед. Что означает «поговорить», я уже знал. Общения со скрывшимися под черными масками следователями мне более чем хватило. Действительно, какой такой гуманизм по отношению к нам, «глиняным»?

А коридор никак не хотел кончаться, и порой ловил я себя на мысли — а может, всё уже свершилось, и это и есть она, загробная вечность… Потертый линолеум пола, мертвый свет ламп, монотонно шевелящиеся детские губы… «Мы прощаем тебя, Уходящий»…

5

— Ну, готов? Спускайся, поехали! — мелькнув на пороге комнаты, крикнул Женя. И тут же куда-то умчался, этакий живчик.

Отчего бы и не поехать? Ничего другого и не остается. Альтернативы нет, не считая, конечно, лунного поля… А там теперь снег лежит, толстым слоем. Новый снег, нового года. И не осталось никаких следов от тех черных клякс в сухой траве… Разве что тени кружатся, белесые такие, стенающие… Увы, и этого нет, не верю я во всю подобную мистику. В конце концов, случившееся со мной куда более странно.

Я спустился во двор. Там, фыркая прогреваемым мотором, стоял приземистый «бизон», а на грязном, тающем снегу топтались Шура и Миха, ребята из Жениной группы. Докуривали, о чем-то негромко толковали, пересмеиваясь. Неплохие парни, мы не раз уже пообщались в бильярдной, не говоря уже о здешнем баре, «На Дороге». Кто сказал, что люди «Струны» не уважают пиво? Обывательские домыслы, господа! Особенно если завезут «Темное олларское»… это же такой букет! И как положено — раки, соленые сухарики, копченый судак… Бармен, старик Боксис, знает свое дело…

С сухим законом пришлось проститься в первые же дни. «Все, старик! — решительно заявил Женя, — кончились у тебя дни воздержания. Вместе с опытом погружения на дно. Так возьми от жизни ее природные дары, не гнушайся простыми человеческими радостями!».

И я взял — стараясь, конечно, выдерживать меру. Не хватало еще потерять контроль. И пускай я не склонен к излишней болтливости, но все равно, не стоит забывать — хожу по мосту тоньше конского волоса. Шаг вправо, шаг влево… Забавно, еще две недели назад, обретаясь в подвале и подрабатывая разгрузкой да сбором бутылок, я чувствовал себя в большей безопасности. А здесь — тепло и свет, великолепное трехразовое питание, приветливые люди, с виду непохожие на мрачных аскетов… И тем сильнее я ощущал себя пешкой, стоящей под боем. Рано ли, поздно ли — собьют. Наивно полагать, что тогда, осенью не пересчитали кляксы, не отволокли трупы в грузовик. А еще наивнее думать, что исполнители и сами верят в сказку о милосердии Струны. Далекие миры за гранью тишины… Ну как же! Ищут меня. С сервера на сервер перескакивают запросы, сканируются мало-мальски подозрительные физиономии, обстоятельно расспрашиваются многочисленные «друзья Струны»… И рано или поздно кончится эта безмятежность… Я вот сейчас отъедаюсь и отсыпаюсь, хожу на медицинские процедуры, играю в бильярд и потягиваю пиво в компании симпатичных и даже слегка интеллигентных парней. А тем временем кто-то скрупулезно изучает дело Константина Ковылева, запрашивает свидетелей дальнегорского взрыва, сопоставляет факты и даты… Это лишь на первый взгляд моя легенда кажется железобетонной, а как знать, сколько зияет в ней трещин и откровенных дыр… Вот и остается просто жить — не загадывая на долгий срок.

Хлопнула тяжелая дверь, вылетел во двор суетливый Женя, на ходу что-то втолковывая высокому, мрачному парню. Такой вполне мог бы играть Кощея Бессмертного на детских утренниках. Хотя именно он здесь, на «базе», изображал в новогоднюю ночь Деда Мороза. Талантливо изображал, надо сказать. Из его объемистого мешка мне досталась простенькая деревянная дудочка. И что мне с ней было делать, при моем-то отсутствии слуха?

Разумеется, вертелся здесь же и непоседливый козленок Севка. То, неслышно приближаясь, подслушивал разговоры куривших и, подпрыгнув за их спинами, радостно визжал, убегая. То сосредоточенно пинал смятую жестянку из-под пива, то лепил снежок и начинал обстрел. Правда, чаще всего попадал в «молоко», а после единственного удачного броска был изловлен пострадавшим Михой, поднят за шиворот пуховика и звонко шлепнут пониже спины. Правда, сие воспитательное действо у него обиды не вызвало.

— Ну все, мужики, время! — сообщил Женя. — Погнали.

Мы забрались во вместительное нутро «бизона». Севку, чтоб не баловал, зажали между Михой и Шурой, рядом со мной, сложившись в четверо, примостился экс-Дед Мороз, а Женя сел рядом с водителем, толстеньким и усатеньким коротышкой.

Мы рванули, машина, круто развернувшись, вылетела из предусмотрительно открытых ворот, которые тут же сомкнулись за нашей спиной. Поворот, еще один — и вот уже гоним по широкому шоссе. С обеих сторон высятся огромные, едва ли не в человеческий рост сугробы, тянутся белые, исчерченные темными проталинами поля, а вдали, у горизонта, смыкается с небом неровная стена леса. Времени уже четвертый час, но еще не начали сгущаться сумерки, хотя вроде им пора. Еще полчаса, не больше — и растекутся вязким синим киселем, растворят в себе грязную белизну низкого неба.

— Народ, а куда мы едем-то? — отчего-то негромко поинтересовался я, сдвигаясь поудобнее.

Шура хмыкнул, Миха присвистнул, а Женя изогнулся ко мне с переднего сиденья:

— Точку ставить будем, Константин! Над буквой «i». Поглядишь на акт справедливости.

Я поежился. Слишком часто я в последнее время слышал это слово.

— А конкретнее?

— Да чего там! — рассмеялся Женя. — Лучше один раз увидеть, чем тысячу раз… Привыкай, тебе полезно.

Ну ладно. Все равно ведь никуда это от меня не денется.

— А ехать долго? — все же спросил я, провожая глазами однообразный пейзаж.

— Не боись, ногу не отсидишь. Еще полчаса где-то. Так, Базиль? — повернулся он к водителю. Тот молча кивнул. — Или тебе отлить? — участливо предположил Женя. — Так ноу проблем, сейчас тормознем. Ты проще будь, Костян, проще…

Ну куда уж нам до такой простоты…

— Да в порядке я, в порядке. Не опекай меня без нужды, — пробормотал я, отчего-то смутившись.

— Севка, а тебе? — моментально переключился Женя. — Перед выездом сходил куда следует?

— Что я, маленький? — насупился пацан, теребя застежки своей меховой шапки.

— Ну и славно! — Женя отвернулся от нас и скомандовал водителю:

— Еще газку, Степаныч!

— А навернуться? — не отрываясь от баранки, проворчал тот. — Не видишь сам, какая голо… — дернул он досадливо плечами… — короче, гололедица.

Видно, не будь тут мальчишки, он бы выразился проще.

Белую плоскость пересекло черным. Так и есть — железная дорога. В стороне темнеют неказистые будки, жмутся сиротливые вагончики, поблескивает синим далекий семафор.

— Ну все, тормози, Базиль, — скомандовал Женя. — Прибыли.

— А где ж эти-то? — мрачно поинтересовался Дед Мороз. — Не подвезли еще?

Женя кинул взгляд на часы.

— Все путем, у нас еще десять минут в резерве. Кости пока разомнем, перекурим…

Толстенький Вася остановил машину метрах в десяти от переезда. Вокруг — одно белое безмолвие. Меня это и раньше удивляло — если не считать пары дальнобойщиков, никто не встретился нам по пути. Впрочем, это ж провинция. Нельзя тут судить по столичным меркам.