Сердце пирата - Дорсей Кристина - Страница 1

Кристина Дорсей

Сердце пирата

Пролог

Лондон, июнь 1746 года

Пытаться унять всеохватывающий ужас было все равно что стараться согреться в сырой, кишащей паразитами и крысами темнице.

Совершенно невозможно.

Джеймс Маккейд прижал колени к груди, в то время как судороги холода и ужаса сотрясали его тощее тело. Он успеет еще нарастить мясо и станет крепким мужчиной – так уверяла его мачеха. Но она ошибалась. Для того, чтобы намечавшиеся широкие плечи и мускулистые руки могли преобразить его, уже не оставалось времени.

Не пройдет и двух недель, как он будет мертв.

Джеми вновь откинул голову на сочившуюся влагой стену своей камеры. Никто не ожидал, что все так кончится. Сейчас он должен был бы въезжать в Лондон на гордом жеребце, среди радостных криков приветствующих его толп. Герой, любимец публики, способствовавший восстановлению на троне законного монарха.

Закрыв глаза, Джеми позволил фантазии разливаться в его мыслях подобно подогретому меду. Усеявшие его путь цветы, улыбающиеся лица прелестных девушек, стремящихся заполучить поцелуй бравого борца за справедливость. Его приветствуют как соратника принца Чарльза Эдуарда Стюарта, как одного из тех, кто, не зная страха, рисковал всем, чтобы возвести на трон законного наследника.

Гулкий звук голосов за стенами камеры нарушил хрупкую мечту. Толпы исчезли, приветственные крики развеялись, как туман над Каллоденом, оставив за собой мертвые, исковерканные тела его товарищей, лежащие на залитой дождем равнине. И вопли агонизирующих пленных, добиваемых солдатами герцога Кумберлендского.

Когда дверь его камеры со скрипом отворилась, реальность обрушилась на Джеми подобно волнам, разбивающимся о скалы. Восстание бесславно окончено. Принц Чарльз побежден, его когда-то могучая армия разгромлена, а сам принц… Слухов было предостаточно. Одни говорили, что он мертв. Другие – что сумел бежать, переодевшись в женское платье. Третьи хвастливо уверяли, что он еще вернется, чтобы продолжить борьбу.

Но для Джеми это будет слишком поздно. Он попал в плен и был отдан под суд. Признан виновным в самом непростительном преступлении – поддержке проигравшей стороны. И приговорен к повешению.

Прикрывая глаза рукой, он сощурился на свет, заливший темную камеру. Джеми не мог разглядеть, кто держал фонарь. Потом тот заговорил… и глаза Джеми обожгли слезы радости, слезы надежды.

– Отец, – хрипло, после долгого вынужденного молчания, произнес он.

– Да, в славное положеньице ты попал на этот раз, Джеймс. В славное положеньице.

Джеми с трудом поднялся на ноги, бывшие без движения столь же долго, сколь и язык. Он ожидал, что свет приблизится, и, когда этого не случилось, плечи его опустились.

– Я тебя предупреждал, Джеймс. Помнишь?

– Да, сэр.

– Я говорил тебе, что глупо верить в этого напыщенного претендента на трон. – Он помолчал. – Ты ведь помнишь мои слова?

– Да. – Джеми все отлично помнил. Яростные слова отца. Собственное лихорадочное оправдание своего поведения. Уход из дома.

Джеми откашлялся. Ему не хотелось говорить об этом. Он не видел никого из своей семьи с тех пор, как покинул дом, чтобы вступить в армию горцев, стоявшую около Манчестера.

– Как поживают Маргарет и Логан?

– Очень мило с твоей стороны спрашивать об этом. Если они и находятся в безопасности, то уж не благодаря тебе.

– Я бы никогда не сделал ничего такого, что могло бы им повредить, – горячо возразил Джеми. – Никогда.

– Думаешь, твоя мачеха не плакала, когда ты ушел? Думаешь, твоему брату Логану не придется расплачиваться за совершенную тобой глупость? Но тебе все это было безразлично.

– Нет, не было. Мне это совсем не безразлично. – Он по-своему любил мачеху, хотя, встретившись с нею впервые, не думал, что это когда-нибудь будет возможно. Она служила тем буфером между Джеми и его строгим отцом, которого ему недоставало с тех пор, как умерла мать. – Она придет меня навестить?

– Ты с ума сошел? Вот в чем дело, оказывается. Ты такой же ненормальный, как и твоя мать. Маргарет больше не желает иметь с тобой ничего общего, и я тоже. Я приехал в Лондон, чтобы постараться убедить власти, что отрекся от тебя. Что к наделанным тобой глупостям я не имею никакого отношения. – Он опустил фонарь, и Джеми увидел его злобно нахмуренное лицо, почти дьявольское в неверном мерцающем свете. – Гиблое дело поддерживают только дураки.

Он повернулся, ставя точку после своих слов металлическим лязгом захлопнувшейся за ним двери.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Нью-Провиденс, июль 1762 года

– Не думаю, чтобы вам стоило туда идти, мисс Корнуэлл.

– Не говори чепухи, Израэль. – Энни Корнуэлл предпочла не заметить подозрительного вида здоровяка, входившего в таверну «Акулий зуб». И не услышать громкого, грубого хохота, вырвавшегося из открытой им двери. Задумайся она чересчур надолго над тем, что собиралась сделать, Энни была бы вынуждена согласиться со своим другом. А она не могла позволить себе такого выбора. Втянув глоток воздуха, насыщенного запахами смолы, морской воды и гниющего мусора, Энни вздернула подбородок. – Со мной ничего не случится.

– Черт побери, я сам поговорю с этим типом. Я достаточно бывал в таких дырах и знаю, как себя вести.

– Это очень благородно с твоей стороны, Израэль. Однако мы решили, что я должна изложить ему наше дело.

Энни не сводила глаз с двери таверны, так что не видела выражения лица Израэля, но могла слышать, как он шаркает ногами и что-то бормочет про себя. И представляла себе, как подергивает свою редкую бороду, кусая чубук трубки, которую, казалось, никогда не выпускал изо рта.

– Вашему дядюшке это не понравится, – наконец сказал он, и Энни только пожала плечами.

– Ты, конечно, прав, но ведь он об этом не узнает. – При этом она искоса глянула в его сторону, и ее лицо выражало все те причины, по котором Израэль не мог наябедничать на нее Ричарду Корнуэллу. Самой главной из них был тот факт, что именно Израэль доставил ее морем в Нью-Провиденс.

Энни со вздохом расправила плечи и пригладила темные волосы, аккуратно заколотые под капором.

– Мы ведь решили, что это единственный выход. И видит Бог, надо что-то делать.

– Вы решили, так-то вернее, – пробормотал Израэль, и Энни согласно кивнула. Потому что хотя это Израэль сначала высказал предположение, что Джеймс Маккейд мог бы им помочь, именно Энни придумала, каким способом сообщить капитану об их несчастье.

И пора бы ей уже приступить к делу. Энни дотронулась до потертого рукава старика:

– Ты уверен, что он здесь?

– Сам проследил его досюда, пока вы договаривались о ночлеге с вдовой Перкинс.

– Хорошо. Я должна найти высокого светловолосого мужчину.

– Да-да, он не маленький, и с золотыми кудрями, которым любая красотка позавидует.

Энни, пересекая грязную улицу, раздумывала – как бы капитан Маккейд, про которого ходила дурная слава, отнесся к данному Израэлем описанию.

– Не забудьте, что я вам говорил, – закричал было вдогонку Израэль, но сразу понизил голос, когда проходивший мимо матрос глянул в его сторону.

– Не забуду. – Энни похлопала рукой по юбке и нащупала угнездившийся в кармане пистолет. Ощущение его тяжести придало ей уверенности – лишь до тех пор, пока она не почувствовала, что ее схватили за руку. Со сдавленным вскриком она резко обернулась.

– Боже, Израэль, ты хочешь напугать меня до полусмерти?

– Помните: стреляйте, только если надо подать сигнал. Не старайтесь кого-нибудь убить.