Тайник теней - Грипе Мария - Страница 35

– Я не собираюсь с вами разговаривать!

Голос Каролины звучит твердо, весь страх как рукой сняло. Этому мужлану ее не испугать, пусть не надеется!

Пьяница чувствует сопротивление, и это, видимо, настолько его поражает, что он теряет бдительность. Каролина тут же это замечает, неожиданно для него бросается вперед и выбегает во двор. Старик устремляется следом, пытается догнать, но безуспешно. Она быстро оказывается на улице.

Сейчас лучше всего вернуться домой и разузнать, как обстоят дела с отцом Оке. Может, он вовсе не такой опасный, как кажется. Но странно, что Оке никогда о нем не говорил!

Впрочем, ясно одно: было бы чистым безумием привести сюда детей и оставить их наедине с этим пропойцей. Каролине необходимо встретиться с мамой мальчика. Она приходит домой поздно ночью, по словам Оке, но для него ночь уже давно наступила, так что вполне возможно, что, отработав днем, мама приходит вечером. Может, подождать ее прямо на улице? Конечно, здесь холодно и сильно дует, но несколько минут можно вытерпеть.

Каролина понятия не имеет, с какой стороны может прийти мама Оке, и старается держаться поближе к воротам, ходит взад и вперед между фонарными столбами. Она не знает, сколько проходит времени, когда со стороны двора раздаются чьи-то шаги. Они кажутся Каролине знакомыми. Она тут же перебегает на другую сторону улицы и встает так, чтобы ее не было видно.

Так и есть, все тот же пьяница.

У него, очевидно, нет ключей, и он не может попасть в квартиру, иначе бы остался дома в такую погоду. Но вид у него, как у бродяги.

На улице особенно хорошо видно, что он сильно пьян: едва держится на ногах, шатается, словно на корабле в качку.

Выглядит он немолодым, скорее даже пожилым, но, возможно, родители Оке уже старые люди? Иногда Оке ведет себя как маленький старичок. Может, поэтому?

Дождавшись, пока старик скроется из виду, Каролина подходит к ближайшему фонарю. Она пишет коротенькую записку маме Оке о том, где находятся ее дети. Затем быстро забегает в дом и опускает бумажку в почтовый ящик у двери.

Часы на башне бьют десять.

Когда Каролина приходит домой, Оке уже спит. Он лежит на диване, накрывшись одеялом, а Ингеборг сидит рядом с вязанием.

– Ну вот, теперь у нее хотя бы есть наш адрес, – говорит Каролина. – Но дверь моего подъезда уже заперта. Так что нам придется следить за улицей. Остается только ждать.

Малышка Тира просыпается и гулит, лежа в корзинке. Девушки берут ее на руки и кормят молочной кашкой. Потом меняют пеленки. Когда они кладут девочку обратно в корзинку, Тира смотрит на них, шевелит ручками, улыбается и радостно щебечет.

– А тебе хотелось бы иметь такую малютку? – спрашивает Каролина.

Ингеборг призадумывается.

– Не знаю. А тебе?

Каролина склоняется над корзинкой.

– Каждый раз, когда я вижу таких малышей, мне кажется, что да. А впрочем, нет, не знаю… Вряд ли это совместимо с нашей профессией.

– Да, ты права.

Тира снова засыпает, и девушки наливают себе по чашке чая. То и дело по очереди выглядывают в окно на улицу.

Мама Оке приходит, когда уже переваливает за полночь.

Это маленькая, запуганная женщина. Она тихо шепчет, что она мама Оке, будто это какая-то тайна, и не называет своего имени. Говорит она быстро, слова проглатываются, и не смеет поднять глаза. Она все время смотрит в пол, кроме тех мгновений, когда ищет взглядом детей.

Мама Оке, видимо, моложе, чем выглядит, вряд ли намного старше Каролины и Ингеборг. Нужда и лишения оставили свой след, лицо у нее изможденное, но в глазах, по-прежнему молодых, затаилось какое-то тайное изумление.

С ней трудно договориться. Она упорно настаивает на том, чтобы немедленно разбудить детей и отправиться с ними домой.

Но Оке и маленькая Тира крепко спят.

В конце концов Ингеборг все же удается уговорить женщину выпить с ними чашечку кофе. Пока Каролина и Ингеборг накрывают на стол, она стоит, склонившись над Тирой. Каролина видит, что по щеке у нее стекает слеза; она быстро смахивает ее рукой и еще ниже склоняется над ребенком.

– Кофе уже готов! – Ингеборг зовет женщину к столу, не замечая, что та плачет.

Женщина покорно подходит, но продолжает стоять, замкнутая и напряженная, пока Ингеборг разливает кофе.

– Садитесь, пожалуйста!

Женщина неохотно усаживается на краешек стула.

В изразцовой печке весело потрескивает огонь, в комнате тепло и светло, да и кофе хорошо согревает. Каролина и Ингеборг тоже пьют кофе, хотя совсем недавно чаевничали, едят булочки и бутерброды, хотя еще не проголодались, и вслед за ними гостья осмеливается притронуться к еде.

Кофе действует на нее благотворно. Девушки замечают, что она согревается и напряжение ее постепенно исчезает. Она даже решается хорошенько усесться на стуле.

И вот наконец, смущенно улыбаясь, поднимает на них глаза. Некоторое время они молча смотрят друг на друга. Затем женщина протягивает через стол руку, чтобы представиться, и секунду колеблется между Ингеборг и Каролиной. Наконец выбирает Каролину.

– Герда, – произносит она.

– Каролина.

Они пожимают руки. Зачем женщина поворачивается к Ингеборг.

– Герда Густавссон.

Ингеборг кивает, называет свое имя и ненадолго задерживает руку Герды в своей.

– Добро пожаловать, Герда.

Тут лицо Герды заливается краской, она с детским испугом взирает на свои покрасневшие натруженные пальцы, которые Ингеборг держит в своих белых руках. И, поспешно отдернув руку, стыдливо шепчет:

– Простите, руки у меня загрубели.

Каролина быстро показывает ей свои ладони.

– И у меня тоже!

Но тут же смущается, заметив, что это уже давно не соответствует истине. Ее руки когда-то действительно были красными и шершавыми, но теперь они такие же белые, как у Ингеборг.

Каролина, смутившись, прячет их под стол.

А Герда прячет свои, усевшись на них.

Разговор затихает. Каролине хочется спросить Герду об отце Оке, но она не решается. Ингеборг интересуется, не желает ли Герда выпить еще кофе.

– Но я уже две чашки выпила!

– И я тоже, но все равно хочу еще чашечку. А может, и не одну!

Герда улыбается.

– Ну тогда это будет уже третья чашка! – восклицает она, не спуская глаз с кофейной струйки. На ее лице появляется такое выражение, будто она только что стала свидетельницей чуда. Затем берет в руки чашку и с восторгом смотрит на нее.

– Не правда ли, изумительно вкусный кофе?

– Да, очень вкусный!

Ингеборг кивает и подливает себе еще. И это она, которая вообще никогда не пьет кофе! У Каролины в чашке остался еще глоток.

Герда незаметно придвигает к себе кусочек сахара и отправляет его в рот. Но тут же сожалеет, вспомнив, что это вряд ли свидетельствует о хороших манерах, и поспешно выплевывает его в руку. Ей неловко.

– А я обычно пью кофе вприкуску… Но, может, здесь так не принято?

– Конечно, принято! Мы тоже так делаем! – в один голос заверяют ее Ингеборг и Каролина и кладут себе в рот по куску сахара.

У Герды и ее сына похожие манеры. Она точно так же, как Оке, по-детски радуется свалившемуся на нее счастью. Но не лишена она и гордости. Заметив новые ботинки Оке и одежду Тиры, Герда посерьезнела. Нет, она не может принять эти обновки. Видно, что ситуация ей крайне неприятна.

Ингеборг и Каролина тоже испытывают неловкость. Но они уверены, что смогут уговорить Герду. Дети все же важнее, чем задетая гордость.

В конце концов Каролина так и сказала шутя:

– Придется тебе проглотить эту пилюлю, Герда. Ничего не поделаешь! Ты тоже можешь нам чем-нибудь помочь!

Лицо Герды вспыхивает радостью. Да, конечно! Она очень хочет что-нибудь для них сделать! Прямо сейчас! Тут же!

– Скажите только что!

Она так же загорается идеей, как и ее сын, и принимается бегать по комнате, несмотря на то, что проработала целый день и едва держится на ногах. Но кофе подействовал возбуждающе. Девушкам пришлось приложить все усилия, чтобы Герда наконец поняла, что время уже далеко за полночь и сейчас они все равно не смогут придумать для нее какой-то работы.