...И белые тени в лесу - Грипе Мария - Страница 29

Она сделала несколько крошечных глотков из стакана с водой.

– Я ни о чем не подозревала, была совершенно не готова к тому, что случилось, и буду упрекать себя за это всю оставшуюся жизнь. Поэтому мне так мучительно больно говорить об этих событиях, ведь я должна была этому помешать, теперь же последствия будут преследовать меня до самой смерти. Расскажу обо всем как можно короче.

Повысив голос, она принялась рассказывать историю, начиная с того места, на котором прервалась.

Максимилиам уехал из дома рассерженный. Он чувствовал себя глубоко и несправедливо оскорбленным. Он хотел, чтобы дети видели в нем радостного и жизнелюбивого отца. И они действительно в этом нуждались, он был словно противовесом матери, всегда пребывавшей в печали. Кроме того, уезжая, он не знал наверняка, вернется ли обратно. В любой момент он мог погибнуть на поле брани. Поэтому для Максимилиама было важно, чтобы дети сохранили яркие и добрые воспоминания о своем отце. Но как только он смог завоевать их доверие, его сразу же низвели до уровня грешника. Его шутки и всю манеру выражаться сочли совершенно недопустимыми! Поэтому он и был так рассержен.

Все происшедшее Максимилиам воспринял как проявление мелочности и ревности со стороны Лидии. Никогда он не думал, что она способна на такую подлость. Он был настолько обижен и разочарован, что решил никогда больше не обременять Лидию своим присутствием. Такой уж у него характер, Максимилиам не станет колебаться и церемониться. Он уехал, поклявшись, что больше никогда не вернется.

– Разумеется, он и не подозревал о том, что детям будет его не хватать. Об этом никто не подумал, Лидии это даже в голову не приходило. Но дети не забывали отца, утешить их было невозможно. По-своему они пытались отыграться за это на матери.

Амалия всплеснула руками и закачалась всем телом из стороны в сторону, заново переживая боль утраты.

– Малышка Розильда, милое дитя, стала совсем непослушной. Она убегала и пряталась, кричала и даже дралась, завидев Лидию. Она и знать не хотела свою несчастную мать.

Но и это еще не все. Она нарочно стала то и дело говорить бранные слова – к месту и не к месту. Она упрямо придерживалась того языка, на котором разговаривал отец, и даже ухитрилась сделать его еще более непотребным. Хоть она и была совсем маленькой, но совершенно отбилась от рук.

С Арильдом дела обстояли иначе, все свои мысли и чувства он хранил в себе и внешне казался абсолютно невозмутимым, но выражал протест по-своему. Мальчик всегда был одинаково вежливым, но холодным. Он больше не допускал мать в свою внутреннюю жизнь. Раньше он так нежно ее любил, и теперь, несомненно, страдал от собственного поведения, но внешне оставался таким же равнодушным. Он умело ее избегал.

Разумеется, Лидия была совершенно подавлена. Ничего не помогало, дети от нее отвернулись. Они недвусмысленно показали, что предпочитают отца. Амалия посоветовала ей написать Максимилиаму и попросить его вернуться домой. Лидия согласилась, но почему-то так и не написала. Может быть, боялась потерять детей окончательно.

Для нее это был заколдованный круг. Она пренебрегала детьми ради розового сада – об этом Лидия и сама знала, – но, с другой стороны, ставила себе в вину, что уделяла саду недостаточно внимания, потому что надо было заниматься детьми. Она все время металась от одного к другому, не видела никакого выхода и постоянно мучила себя упреками. Наверно, ей снились кошмары, хотя об этом она не рассказывала.

– Иногда мне казалось, что ее покойная мать снова стала являться ей по ночам и продолжает сводить ее с ума.

Амалия еще раз напомнила Лидии о том, что надо написать Максимилиаму, но она все откладывала и откладывала, сначала она хотела снова завоевать расположение детей. Это было непродуманное решение, дети только еще больше от нее отдалялись.

Лидия стала целыми днями бродить по розовому саду, он был ее единственным прибежищем, и Амалия серьезно опасалась за ее душевное здоровье, но поделать ничего не могла.

Она разговаривала с ее врачом, который посоветовал Лидии на время съездить в Австрию на курорт. Лидия, разумеется, всячески этому сопротивлялась, потому что не хотела покидать детей.

Доктор сказал, что она должна это сделать именно ради детей, и в конце концов Лидия согласилась. Она уехала, несколько недель ее не было, но, не выдержав, она вернулась домой раньше, чем ее ожидали. По всему было видно, что ее душевное состояние только ухудшилось. Амалия замолчала, погрузившись в свои мысли, минуту она сидела неподвижно, но вскоре выпрямилась и продолжила.

– Нет, у меня все равно ничего бы не вышло, не могла я помочь моей любимой Лидии, я даже не понимала до конца, что происходит.

Однажды утром случилось непоправимое.

Лидии не спалось, она подошла к окну и увидела, что Арильд с Розильдой ходят по розовому саду. В руках у них были ножницы, они быстро срезали розы, одну за другой. Дети подбадривали друг друга криками, а в конце концов, как одержимые, стали кидать розы на землю и топтать их, пока под их маленькими ножками цветы не превращались в месиво.

Амалия ни о чем не знала, она лежала в постели, ведь было еще совсем рано. Конечно же, она думала, что дети спокойно спят у себя в детской.

После этого Лидия стала сама не своя. Она заперлась у себя в комнате, а через несколько дней разыгралась трагедия.

Стояла ясная звездная ночь. В припадке безумия Лидия незаметно вышла из замка и спустилась к реке, где «соединилась с кувшинками и затонувшими звездами» – так когда-то написала она под одной из своих акварелей, на которой изобразила мертвую Офелию в ее водяной могиле. Другими словами, Лидия утопилась.

– И с того самого дня Розильда не произнесла ни слова. Ее детские губы сомкнулись, и она онемела, – прошептала Амалия.

– Но ведь не навсегда? – с ужасом проговорила Каролина. – Теперь она может говорить?

Амалия вздрогнула, а потом безнадежно махнула рукой.

– Нет, Розильда молчит до сих пор. Она все слышит и понимает, но сама ничего не говорит.

Голос Амалии стал таким тихим, что нам пришлось прислушиваться изо всех сил, чтобы разобрать ее слова. Затем она замолчала, и мы подумали, что история закончена, но Амалия продолжала.

В первое время после смерти Лидии всем было очень не по себе. Каждое утро Амалия приходила в детскую и видела детей, которые свернулись в клубочки и прижались к стенкам, лежа в своих больших кроватях. Они лежали, сжав кулачки и неподвижно глядя перед собой. Когда она дотрагивалась до них, мускулы их напрягались и становились твердыми, как камень. Каждая попытка утешить и приласкать их была напрасной. В какой-то момент Амалия стала бояться, что дети тоже сойдут с ума.

Но наконец оцепенение прошло, и они сами пришли к ней, как маленькие измученные зверьки.

– Они ведь тоже хотели жить, бедняжки, – как и все мы. Жизнь не стоит на месте…

В комнате воцарилось молчание. Амалия закончила. Мы с Каролиной, захваченные рассказом, молча стояли, взявшись за руки.

Солнце пряталось за горизонт.

Амалия медленно подняла голову, сухожилия на ее шее напряглись, как у старой птицы. Вечерний свет за окном у нее за спиной окрасился красным и желтым, и теперь Амалия напоминала русскую икону, почерневшую от времени. Она сидела неподвижно. Мы собрались уходить, было уже поздно.

Но Амалия нас остановила.

В замке есть еще один человек из семьи Фальк оф Стеншерна – бабушка Максимилиама. Впрочем, вряд ли мы когда-нибудь с ней столкнемся. Она живет своей обособленной, замкнутой жизнью. Единственный, кого она принимает, – управляющий замком Аксель Торсон. Она почти никогда не покидает своих апартаментов. Иногда она выезжает на прогулку в своем экипаже, всегда одна.

У нее своя кухня и свои слуги, ее комнаты расположены на самом верху, в левом флигеле.

У старухи обо всем есть свое устоявшееся мнение. Ее зовут Сигрид, а Максимилиам прозвал ее Сигрид Вещая. Он считает, что она слишком часто вмешивалась в его жизнь, но все же он ее уважает.