Магия обреченных - Клюева Варвара - Страница 1

Варвара Клюева

Магия обреченных

Часть первая

Глава 1

Хайна сидела на корточках перед крохотным костерком и думала о смерти. Неизвестность – вот что пугает сильнее всего. Аина говорила, что на самом деле о смерти никто ничего не знает. Ни одному человеку еще не удалось побывать по ту сторону и вернуться обратно. А все эти россказни про переход душ, которыми сгорны пичкают детей в редкие минуты праздных разговоров, – небылицы, придуманные предками для собственного успокоения еще в незапамятные времена. В доказательство Аина приводила верования других. Нагорны, к примеру, считают, что души умерших летают над миром невидимыми облачками, высматривая новорожденных, чтобы войти в тело младенца с первым вдохом. Души северных сгорнов воспаряют к небу и вселяются в священных оаксов – не важно, в чьем теле обитала душа и кто его сожрал после смерти. Восточные сгорны, хозяева рудников, селят души своих мертвецов в пещерные глубины, а сородичи Хайны и Аины – в зверье, которому скармливают домочадцев.

Сама же Аина надеялась, что смерть – конец всему, что после ничего не будет. «Никак в толк не возьму, почему все так привязаны к жизни. Жизнь здесь, в горах, – это сплошь боль, голод, страх и тяжелая работа. Внизу, на Плоскогорье, у людей еще случаются какие-то радости, а здесь… Ничего тяжелее и безнадежнее этого кошмара представить невозможно. Зачем же продлевать его до бесконечности?»

Хайне всегда хотелось думать и чувствовать, как Аина, даже если она не очень ее понимала. До вчерашнего вечера девочка твердо верила, что тоже не боится смерти. А сегодня утром вылезла, продрогшая, из своего стожка, увидела иней, поняла, что не сегодня-завтра умрет, и испугалась. Правильно, жизнь состоит из боли, голода, страха, холода… Но не сплошь. Даже у Хайны, маленькой недужной, ни на что не годной уродины, которую родичи мечтают скормить сайлахам едва ли не с рождения, позади достаточно хороших минут, чтобы хотелось пожить еще. Что же говорить о других? О счастливцах с Дарами, кого не жалуют куском хлеба и кому позволяют ночевать в тепле, о тех, у кого впереди по меньшей мере несколько лет…

Хайна шмыгнула носом от жалости к себе, убогой, но внезапно поняла, что не хочет плакать. Прислушалась к своим ощущениям и удивилась. Оказывается, она не завидует никому из сородичей! Сколько раз дома перед сном она мечтала, что душа кого-нибудь из домочадцев забудется во время ночных скитаний и по ошибке займет ее уродливое тело, и тогда Хайна сможет хоть один денек побыть полноценным существом. А теперь любимая мечта вдруг утратила привлекательность.

Чувство, пришедшее с этим открытием, было настолько новым и необычным, что Хайна на какое-то время забыла, где находится, забыла о холоде, страхе, тоскливо-назойливом сосании под ложечкой, саднящей боли в израненных ступнях и порезанных ладонях. Сжавшись в комок и спрятав подбородок между острыми коленками, она бессмысленно таращилась на игривые язычки пламени и пыталась понять… Как же так? Как это может быть, что она никому больше не завидует? Куда вдруг подевалось острое чувство несправедливости, горькой обиды на судьбу, невзлюбившую маленькую уродину с первого дня жизни?

Говорят, в каждом роду сгорнов раз в сто лет появляется младенец, пораженный Бледной нежитью – таинственной хворью, высасывающей жизненные соки плода еще в материнской утробе. Всего один раз в сто лет – и эта участь выпала именно ей, Хайне! Обычай сгорнов предписывает отнести новорожденного уродца – хилое недоразвитое существо с безобразно прозрачными глазами и бесцветными волосками – к месту охоты сайлахов сразу, как только перерезана пуповина. Но дед, лорд Хедриг, – человек прижимистый, он не жалует обычаи, которые мешают извлечению выгоды, а потому повелел подождать с принесением жертвы сайлахам до исхода срока неизвестности. В течение месяца ни один айкас не определит, какими Дарами наделен младенец.

Хайна так и не поняла, на каких таких ее способностях дед рассчитывал нажиться. Даже самые могучий Дар из тех, что ценятся на Плоскогорье, обладай она каким-нибудь из них, не принес бы прибыли, потому что нагорны отбирают в свои дома только сильных и выносливых слуг. Оно и понятно: сгорны, что послабее, на Плоскогорье начинают задыхаться, хворать, изнемогать и вскоре угасают, так и не испытав силу своих Даров. На Высокогорье же у женщин признают только Дары матери, рукодельницы, стригуньи и собирательницы. Но собирательницы, пускай самые одаренные, у сгорнов ценятся мало. Бросовый товар, как говорит дед, много за них не выручишь. А матерей, рукодельниц и стригуний покупают только в жены лордам и их наследникам. На такую удачу Хайна не могла бы рассчитывать даже с самым могучим Даром, потому что какой же лорд из сгорнов потерпит рядом с собой хворую жену-уродину?

Впрочем, на что бы ни рассчитывал лорд-хозяин, его постигло разочарование. Поднеся к месячной Хайне связку айкасов, он не разглядел ни одного, даже самого крошечного, огонька. Девочке-выродку Даров не досталось вовсе. Хайна много раз представляла себе злое лицо деда в ту минуту. Вот он выпрямляется у люльки, почти не разжимая губ, выплевывает: «Сайлахам ее!» – и идет к двери. Но дорогу ему дерзко заступает Аина…

– Если девочку убьют, я больше не возьму в руки стригуны. И можете делать со мной все, что угодно.

Невозможная, совершенно невозможная сцена! Она так поразила домочадцев, что ее до сих пор – уже больше восьми лет – вспоминают, невзирая на страх навлечь на себя гнев хозяина. Благодаря этим пугливо-возбужденным шепоткам по уголкам Хайна знает всю историю до мельчайших подробностей, может закрыть глаза и увидеть живую картинку, словно не лежала тогда в люльке бессмысленным младенцем, а стояла среди оцепеневших взрослых свидетелей.

Лорду, главе рода, никогда никто не перечил. Даже Хосын – наследник. Наказание за прекословие хозяину – смерть. По закону рода преступника лишают оберега и выгоняют из владений лорда, после чего изгнанник очень быстро погибает от ядовитого укуса, замерзает или становится добычей хищников. В случае сказочного везения строптивец может протянуть месяц-другой и умереть от голода или недуга, вызванного негодной пищей. Но так или иначе смерть наступит неизбежно. Добраться без оберега до Плоскогорья не удавалось еще никому. Поэтому дерзкий поступок Аины поразил домочадцев своей нелепостью. После такого заявления она немедленно стала приговоренным к смерти изгоем, и стригунов ей не видать как собственных ушей, а значит, угроза ее лишена смысла, как и попытка спасти обреченного ребенка. Зачем же она это сделала? Не иначе как сошла с ума!

Не успели домашние оправиться от первого потрясения, как их тут же накрыло второе, да посильнее. Вместо того чтобы дать волю праведному гневу, гордый лорд пожевал сухими губами, пробормотал что-то вроде «Предупреждали меня…», безнадежно махнул рукой и быстро вышел из общей залы. Никто так и не осмелился побежать за ним и выяснить, что все-таки делать с младенцем.

С тех пор никто из домочадцев вообще не заговаривал с хозяином о Хайне, а сам дед упорно делал вид, что не подозревает о ее существовании: смотрел сквозь нее, когда она случайно попадалась ему на глаза, не давал ей поручений ни сам, ни через посредников, никогда не спрашивал о ней, не замечал ее, распределяя еду или одаривая домашних гостинцами после возвращения с Ярмарки. Родичи, подражая хозяину, тоже старались не обращать на Хайну внимания и так преуспели в этом, что она и сама временами ощущала себя чем-то вроде бессловесной скотины или домашней утвари.

Только малыши и Аина не участвовали в общем заговоре. Но малыши не в счет: взрослые хватали их и поспешно уносили подальше, если видели, что Хайна возится с ними, и очень скоро даже самые маленькие начали избегать странной белесой девочки, с которой никто не разговаривает. Кроме Аины.