ПРИКЛЮЧЕНИЯ ЮНГИ [худ. Г. Фитингоф] - Ликстанов Иосиф Исаакович - Страница 4

Закончив очередной корабль, Фёдор Степанович ставил его в крепкий ореховый ящик, обкладывал сосновыми чурочками, чтобы драгоценная модель не пострадала в пути, заполнял пустоты паклей, приколачивал крышку ящика длинными тонкими гвоздями и писал на ней химическим карандашом: «Москва. Музей…» Затем начиналась постройка нового корабля — броненосца «Потёмкина», «Варяга», «Авроры»…

Много замечательных историй услышал в этой каюте Виктор от старого командира: о выстреле «Авроры», о гражданской войне, о бронепоезде «Коммунар», которым командовал Фёдор Степанович, и о своём погибшем отце, который служил на этом же бронепоезде.

Часто старик уводил своего слушателя в далёкое прошлое. Он вешал на переборку карту полушарий и показывал, как плыли знаменитые русские путешественники Беринг, Лаптевы, Седов, Миклухо-Маклай, где сражались боевые русские адмиралы Ушаков, Нахимов…

Виктор был привезён на блокшив как раз в то время, когда Фёдор Степанович задумал писать историю Кронштадта. Раз в месяц старый командир ездил в Ленинград, рылся в библиотеках и привозил старинные книги в жёлтых кожаных переплётах. От него первого Виктор узнал, что Кронштадт — единственный город в мире, где улицы вымощены чугуном, что первый ледокол был построен в Кронштадте, что камни кронштадтских доков[16] и портовых сооружений скреплены цементом, который, как говорят, замешан на яичном белке и поэтому крепче железа. Словом, командир знал множество занимательных вещей.

В те вечера часы летели быстро, как секунды-коротышки, а теперь секунды потянулись длинные, как целые вахты, и страшно было встретиться с суровым взглядом старого командира.

Молчание длилось долго. Юнге показалось, что командир забыл о нём.

Наконец Фёдор Степанович сказал:

— Я недоволен тобой, Виктор. Сегодня ты совершил крупные проступки. Надо объяснить тебе, в чём заключается твоя вина. Если ты любишь флот, ты поймёшь меня. Поймёшь и постараешься запомнить мои слова. Да?

Мальчик кивнул головой.

Фёдор Степанович пожал плечами и сказал:

— Не слышу ответа.

— Есть! — прошептал Виктор.

Старик заложил руки за спину, прошёлся по каюте.

«ЕСТЬ… ЗАРУБИТЬ В ПАМЯТИ!»

— Вспомни, юнга Лесков, — начал старик, — говорил ли я тебе, что корабль начинает бой с погрузки, что о слаженности службы мы судим по тому, как грузится судно?

— Да, говорили…

— С погрузки начинается поход корабля. В погрузке каждая секунда стоит в тысячу раз дороже, чем час во время стоянки. Понятно? Надо научиться грузиться так быстро, как это только возможно, чтобы в случае нужды поскорее выйти навстречу врагу. И тот, кто мешает погрузке, тот мешает боевой службе, мешает учёбе корабля. Помогать погрузке — похвально, мешать ей — преступно. Заруби это в своей памяти. Что же ты молчишь? Подними голову и отвечай по-военному.

— Есть… зарубить в памяти!

— Раз! Второй твой проступок, и тоже очень серьёзный, заключается в том, что ты недостойно употребил своё первое оружие — сигнальные флажки. С радостью готовила команда блокшива этот подарок Виктору Лескову — сыну своего покойного друга. Ясеневые палочки для древков и тонкий красный флагдук для полотнищ мы раздобыли тайком от тебя. Ночью, когда ты лёг спать в своей каюте, я обточил, отполировал палочки. Костин скроил и подрубил флагдук, а Пустовойтов смастерил чехол. Мы думали, мы надеялись: может быть, этими флажками Виктор, наш воспитанник, передаст какой-нибудь важный сигнал, предотвратит беду, окажет услугу флоту. А Виктор при всём флоте просемафорил молодому краснофлотцу обидные слова, оскорбил человека, показал, что он не уважает своё оружие. Знай, что если бы флажки не отобрал вахтенный начальник линкора, то это сделал бы я. Да! Не для забавы, не для шалостей, а для службы народу мы получили оружие. Ты понял?

— Есть, — хриплым голосом ответил юнга.

Старик резким движением открыл и вновь захлопнул иллюминатор.

— Ты оскорбил, обидел молодого краснофлотца. А ты знаешь, как нелегко новому человеку на военном корабле? Корабельная жизнь — суровая. Корабль хмурится на новичка. Ходи по кораблю с опаской, сторонись незнакомых механизмов, привыкай к вечному шуму вентиляторов, запоминай сотни правил поведения… А качка выматывает душу, ветер продувает насквозь, руки стынут в холодной воде во время уборки, тревоги будят ночью, срывают с места, и надо сломя голову мчаться к своему заведованию[17] по боевому расписанию… Каждый год морские силы получают хорошее пополнение, — продолжал Левшин. — Лучших своих сыновей даёт нам страна, и флот любит молодёжь. Старослужащие знакомят младших братьев с кораблём и механизмами, стараются облегчить их учёбу. Они дружат с молодёжью, а дружба — это победа! И вдруг, извольте видеть, откуда-то выскакивает юнга и докладывает всему флоту, что молодой краснофлотец, честно выполняющий свою работу, — это салага, липовый моряк… Стыдно, юнга!

Фёдор Степанович, как видно, знал всё, до мельчайших подробностей, а он-то, Виктор, думал обмануть его какими-то палочками! Юнге хотелось провалиться сквозь палубу.

— Вспомни, сколько было с тобой возни, когда я зимой привёз тебя на корабль. Разве ты сразу освоился с судовой жизнью? Нет! Помнишь, как ты прищемил люком палец и заревел на всю гавань, точно паровая сирена? Смеялся над тобой тогда кто-нибудь?

— Нет… Никто не смеялся…

Старик заглянул в глаза Виктору и спросил строго:

— Зачем ты положил в чехол фальшивые палочки? Хотел обмануть меня, всю команду, скрыть свой проступок?

Фёдор Степанович снова зашагал по каюте, снова потянулись длинные-длинные секунды.

— Долой ложь! — вдруг быстро проговорил старый командир. — Понимаешь? Долой её, всё равно какая она — маленькая или большая. Там, где есть маленькая течь, жди большой течи. Там, где прижилась маленькая ложь, там жди большого обмана. Юнга Лесков совершил проступок. Что должен был сделать юнга? Немедленно явиться на корабль, выполнить приказ вахтенного начальника линкора «Грозный», доложить по команде о своём проступке, быстрее загладить вину и получить обратно флажки. Вместо этого он целый день бродит неизвестно где, а явившись домой, держит язык за зубами, помалкивает, щеголяет негодными палочками вместо флажков… Ты, член корабельной семьи, хотел скрыть от нас свой проступок. Это позорно, постыдно! Понимаешь меня?

— Да, — едва шевеля губами, сказал Виктор.

Фёдор Степанович положил руку на его голову:

— Твой отец всегда говорил правду, он никогда не лгал, не кривил душой.

— И я только один раз… Я больше не буду… Я… — беззвучно повторял юнга, подняв на старика глаза, полные слёз.

Фёдор Степанович взял руку мальчика в свою жёсткую ладонь.

— Слушай команду! — сказал он. — Завтра утром явись на линкор, разыщи молодого краснофлотца, попроси у него прощения. Вместе с ним пойди к вахтенному начальнику Скубину, так как это он сегодня нёс вахту, доложись ему, выслушай наставление и попроси флажки. Всё запомнил?

— Есть!

— Ну, коли есть, так слава и честь. Вернись к нам с флажками, сделайся лучше, а пока носи пустой чехол на поясном ремне. Пускай он напоминает тебе всё, о чём мы говорили, всё, что ты мне обещал. Теперь шагом марш! Пойди в ванную, умойся получше, почисть платье и ботинки, доложи Костину-коку,[18] что все вопросы решены, поужинай. Ночуй сегодня на береговой квартире — это ближе к Усть-Рогатке.

Виктор хотел что-то сказать, но не нашёл ни слова. Он снял бескозырку, достал из-за ленточки квитанцию, полученную на почте, и протянул её Фёдору Степановичу.

— Ты должен был доставить квитанцию ещё до обеда. Приказ выполнен с опозданием. Как только ты достанешь флажки, тебе придётся отсидеть пять суток без берега.