ПРИКЛЮЧЕНИЯ ЮНГИ [худ. Г. Фитингоф] - Ликстанов Иосиф Исаакович - Страница 33

— Судно слева, по корме!

Митя вздрогнул, приподнялся на мускулах рук, наклонился вперёд. Теперь и он видел, что сквозь темень шла тень, далёкая и быстрая. Как же это может быть: тень в темноте, тёмное в тёмном? Но это было, это существовало, и это очень тревожило его.

Командир миноносца резко приказал:

— Не сходить с мест! Продолжать наблюдение!

Движение, которое только что охватило людей на мостике, оборвалось. Люди застыли на своих местах, а миноносец стал разворачиваться.

Командир сказал:

— Стрелять левым бортом. Прожектористы на месте?

Митя не успел проследить приготовления к бою — так быстро всё было сделано на верхней палубе.

Командир спросил;

— На прожекторе цель видна?

— Есть, цель видна хорошо!

— Освещение!

Командир говорил коротенькие, маленькие слова, и всё делалось, как он хотел, — быстро и бесшумно. В темноту врезался длинный луч, широкий и радужный у основания, зелёный и тонкий, как игла, вдали. Луч задел волны, точно нанизал их, и волны остановились, блеснули белоснежной пеной, а котлованы наполнились изумрудной зеленью.

— Выше! — приказал командир нетерпеливо и вскрикнул с торжеством в голосе: — Крейсер!

В луче прожектора, дерзко выхваченный из темноты, вырисовывался большой корабль, будто пригвождённый к месту и побледневший от ужаса.

— Сейчас будем стрелять? — нетерпеливо спросил Митя у сигнальщика.

— А как же! Сейчас мы его на лучинки пустим! — радостно ответил сигнальщик.

Отсвет прожектора позволил Мите разглядеть палубу. Минные аппараты и орудия, освобождённые от чехлов и развёрнутые, смотрели туда же, куда устремился луч прожектора. Возле них неподвижно стояли люди. Всё было грозно. Миноносец занёс руку для удара. Он ударил.

Замигал прожектор. Его вспышки были то короткие, то чуть подлиннее. Прожекторист, шумя железной шторкой, огнём писал приговор злосчастному крейсеру:

— «Мы вас потопили! Мы вас потопили!» — прочитал сигнальщик световые точки и тире.

— Долой освещение! — вдруг приказал командир.

Прожектор погас. Миноносец круто отвернул и, ложась то на один, то на другой борт, ринулся прочь от того места, где условно «погибал» условно торпедированный «враг» эсминца «Быстрого». Далеко-далеко вспыхнули пять зелёных огней. Пять зелёных лучей потянулись через волны к «Быстрому». Всё вокруг Мити стало лёгким, воздушным. Свет, посылаемый далёкими кораблями и смягчённый расстоянием, окутал эсминец голубым сиянием, заблестел серебром на влажной палубе, превратил медяшки в зелёное золото, покрыл мокрые лица людей тонкой синеватой бледностью, сделал глаза тёмными и глубокими.

Миноносец, уклоняясь от условных залпов «противника», переменным курсом уходил в темноту. Понемногу тускнел свет, посылаемый далёкими кораблями. Миноносец, сделав своё дело, мчался к Гогланду, и, опережая его, радиоволны несли тревожную весть.

На мостике «Быстрого» люди перебрасывались отрывистыми фразами:

— Эскадра линейных крейсеров… Нам пришлось бы туго.

— Прекрасную цель представлял крейсер!

— Спутали карты «синих». Незавидное у них положение!

— В первый же день плавания две удачные атаки.

Раздался голос командира:

— Хорошо, товарищ Прохоров, отлично! Благодарю от лица службы.

— Служу трудовому народу! — громко ответил сигнальщик.

— Продолжайте наблюдение, — добавил командир.

Митя, держась за поручни, смотрел прямо перед собой: приказ продолжать наблюдение он принял и на свой счёт.

«ИМЯ-ИМЕЧКО!»

Дежурные свистели в дудки, заглядывали во все закоулки линкора, выкрикивали:

— На концерт! В коммунальную палубу! На концерт!

Какой-то краснофлотец подхватил Виктора под руку, привёл его в коммунальную палубу и сказал:

— Надо скорее занять места. Ты откуда? Вижу, из бригады траления. Как зовут? Витя? А я санитар Ржанников. Эй, земляк, подвинься немного, дай место корабельному гостю!

Новый знакомый Виктора сам себя спрашивал и сам отвечал. Он был почти беловолосый, смешливый, и Виктор рассмотрел только, что у него розовое лицо, выпуклые серые глаза, которые часто подмигивают, и совсем нет бровей. Там, где полагалось находиться бровям, кожа была ещё розовее, чем на щеках. От санитара пахло аптекой и одеколоном. В общем, он понравился Виктору.

Коммунальная палуба быстро наполнялась. Сначала моряки заняли банки; опоздавшие разместились у переборок, а те, кто пришёл после них, уселись, поджав ноги, прямо на палубе. Комендоры, кочегары, сигнальщики, машинисты, трюмные, торпедисты — словом, все сорок пять специальностей линкора собрались посмотреть и послушать затейников. Становилось всё теснее и теснее. Одна банка оставалась свободной.

— Это, должно быть, для наркома, командующего и командира линкора, — объяснил санитар. — Что-то они не идут.

Вдруг краснофлотцы захлопали в ладоши и закричали:

— Ура товарищу наркому!

Виктор тоже вскочил, закричал, захлопал в ладоши и сразу узнал наркома, портреты которого часто видел. Виктор кричал «ура», как ему казалось, громче всех и сразу разглядел и запомнил всё. У наркома были серебряные виски. Он улыбался и говорил своими глазами: «Здравствуйте, здравствуйте! Я рад вас видеть!» — и тоже аплодировал.

— Так что же, начнём, товарищи? — спросил нарком, будто советовался с краснофлотцами.

Завклубом объявил концерт открытым.

Заиграл шумовой оркестр, В нём были и боцманские дудки, и мегафоны, и втулки переговорных труб, и сигнальные горны, и ярко начищенные кастрюли — и всё это гремело, свистело, звенело. Затем пел очень большой краснофлотец, наверно водолаз. У него был такой зычный голос, что в палубе стало ещё теснее. Было много номеров, и все они нравились Виктору. Он подталкивал локтем своего нового знакомого, смеялся, аплодировал и несколько раз кричал «бис». Если номер был особенно удачный, железная палуба грохотала под ногами; в тесноте не все могли аплодировать, но топать могли все. Смеющийся взгляд наркома перебегал с одного лица на другое, и Виктору показалось — да нет, этого не могло быть! — что нарком приветливо посмотрел на него и кивнул головой. Смущённый юнга крикнул не вовремя «бис!», и зрители зашикали: до конца хоровой песни было ещё далеко. Санитар наставительно сказал:

— Бис — значит повторить.

Хор кончил, и началось самое интересное. Завклубом помахал фуражкой, дождался тишины и, к удивлению Виктора, объявил:

— Цыганские пляски! Выступят две балерины.

— Просим, просим! — закричали краснофлотцы смеясь.

— Настоящие балерины, — серьёзно подчеркнул завклубом и хлопнул в ладоши.

В круг скользнула молодая цыганка в блёстках, лентах, ярком монисте, с бубном в руках. Она была стройная, высокая и густо нарумяненная, но Виктор сразу увидел фальшь: у балерины были чересчур большие руки и чёрные усики. Цыганка ударила в бубен, баяны заиграли, балерина притопнула и поплыла — сначала медленно, потом быстрее, а потом завертелась волчком, всё на ней заблестело, зазвенело, и она снова поплыла, лёгкая и цветистая, будто вышедшая из книжки с раскрашенными картинками.

— Эх, до чего хорошо! — сказал санитар. — Ну, хоть на ленинградский театр посылай. Ай да мы!..

— Славно, толково! — зашумели задние ряды.

Цыганка будто только этого и ждала. Она закружилась, взлетела над палубой и, казалось, так и не опустилась, не коснулась её ногой — замелькала в воздухе разноцветным огнём, всё выше и выше, всё быстрее и быстрее и вдруг, ударив в бубен, остановилась как вкопанная, плутовато улыбнулась, молодцевато закрутила усики, поклонилась и — не успели зрители забушевать — скользнула и исчезла, точно всё это промчалось лёгким и свежим видением.

— Хорошо? — спросил завклубом с гордостью.

— На приз! На приз!

— А теперь выступит вторая танцовщица! — объявил завклубом. — Пожалуйте…