Том 6. Письма 1860-1873 - Тютчев Федор Иванович - Страница 29

Сегодня Kitty отправляется в Москву, проживши все время своего здешнего пребывания исключительно в Царском. Я с нею мало виделся… Проводя ее, я пойду пить чай к Анне Д. — Когда-то у вас? Бедная жизнь моя разорвана на куски — но лучший, уцелевший лоскут хотел бы вам отдать на память… Господь с вами.

Георгиевской М. А., 27 ноября 1865

Петербург. Суббота. 27 ноября

От души благодарю вас, милая Marie, за ваше милое, грустное, тревожное письмо, которое я исправно получил в самый день 23-го ноября, — этот пустой, выморочный день, совершенно утративший sa raison d’être,[17] и все-таки благодарю вас, что вы вспомнили о нем… Вижу и по содержанию и по тону вашего письма, что вам нелегко живется, и это еще усилило во мне потребность видеться с вами, что, надеюсь, теперь и не замедлит осуществиться. Человек так глупо создан, что вопреки своему сто раз познанному, испробованному бессилию и собственной беспомощности он все-таки воображает, что своим присутствием ему удастся оградить и как бы застраховать от беды тех, кого он любит. — То, что вы говорите мне в письме вашем о здоровье Александра Ив, меня сильно беспокоит — особливо при мысли о всех тех условиях, необходимых для улучшения его здоровья и которые для него недоступны. Ему бы нужен был отдых — вполне обеспеченный отдых и другой климат, а где их взять? Страшно подумать об этом роковом всемогущем влиянии среды на человека, и как редко бывает ему возможно даже при очевидной необходимости изменить ее.

А что такое случилось с Володей, что вас так сильно напугало? и как вы могли не досказать мне этого. — Разве их здоровье — не ваше?.. Обнимите их от меня и позаботьтесь о том, чтобы они меня не совершенно забыли до моего возвращения в Москву… Я на днях проводил туда Аксакова, который пробыл здесь с неделю. Я вам писал, кажется, что свадьба его с Анной должна состояться в первой половине будущего января, но я положительно приеду раньше… Поводов к этому ускорению отъезда у меня очень много, но и одного слишком довольно…

Скажите, что сделалось с нашею добрейшею А. М. Ларме и отчего она меня так упорно игнорирует? — Не случилось ли что с нею или с ее дочерью? И в той, и в другой я, как и всегда, принимаю самое живое участие и всегда готов, где возможно, доказать им это на деле.

Ну а Галлы вашего мужа — когда же они, триумфальным маршем, вступят в Петерб? и что наконец они завоюют для вас? Есть ли теперь полная уверенность, что вы получите кафедру в Москве? Вот что меня в высшей степени интересует. — Не ленитесь, ради Бога, писать обстоятельно обо всем этом — я не считаюсь с вами письмами, но считаю ваши…

Господь с вами.

Ф. Тчв

Георгиевскому А. И., 3 декабря 1865

С.-Петербург. 3-го декабря

Друг мой Александр Иваныч, извините меня, что я так поздно передаю вам мою благодарность за ваш прекрасный подарок. Экземпляр, назначенный И. Д. Делянову, я ему доставил, и вы можете быть уверены, что он употребит все от него зависящее, чтобы выполнить ваше желание. За чтение самой книги я еще не успел приняться. Но уже содержание ее меня сильно заинтересовало, и наружное дородство книги меня радует…

Жду с нетерпением известия о ходе и исходе вашего ученого турнира — и жалею очень, что не могу на оном присутствовать с безмолвным участием. Заранее убежден, что вы выйдете из него победителем. Но вследствие этой победы есть ли положительные шансы на получение кафедры?

О внешней политике я на сей раз не имею ничего вам сообщить, ничего такого, по кр мере, чего бы не было в газетах. События зреют, но еще не цветут. И мы в данную минуту находимся уже в тени приближающихся Судеб…

Что нам именно принесут они — на первых порах — это определить трудно… В окончательном же успешном исходе я — по всем историческим аналогиям — нисколько не сомневаюсь. Возрождение Восточ Европы остановить или устранить невозможно, и возрождение это — вне России или против нее — также совершиться не может…

Здесь, как вам известно, очень заняты приисканием решительных и действительных мер по вопросу Западного края — и направление правительства по этому вопросу высказывается все положительнее… Между тем как смежный и соприкосновенный с ним вопрос остзейский — все еще влечется — и вот почему некие от нас очень досадуют на назойливость ваших статей и некоторых других по этому вопросу. Только досада эта не знает, как ей проявиться, — и хочется и колется.

Вообще правительст взгляд на бесцензурную печать далеко еще не установился. Можно сказать, что это косой взгляд. Все это полнее и подробнее передам вам при свидании, т. е. в конце этого месяца. Пока, друг мой Александр Иваныч, дайте вам от души пожать руку и прошу вас обнять за меня детей. Милой Marie усердно кланяюсь.

Господь с вами.

Аксакову И. С., 8 декабря 1865

С.-Петер. 8 декабря 1865

Много благодарны, почтеннейший Иван Сергеевич, за вашу послед передовую статью. Это настоящее argumentum ad hominem,[18] или, по-русски, она угодила нам не в бровь, а прямо в глаз. — Надеюсь, что в следующем № вы оговоритесь и положительно объявите, что при невыполненном условии вы отказываетесь от всякой полемики.

Но все это, увы, — пока ни к чему не поведет. Недоразумение, непонимание вопроса — не в одних правительств лицах, но в самой общественной среде. Я третьего дня обедал у князя Горчакова. Нас было человек девять — людей, считающихся весьма образованными и либеральными. И что же? Из них изо всех один только понимал как следует значение так верно вами поставленного вопроса, а именно, что всякое вмешательство власти в дело мысли не разрешает, а затягивает узел, что будто бы пораженное ею ложное учение — тотчас же, под ее ударами — изменяет, т с, свою сущность и вместо своего специфического содержания приобретает вес, силу и достоинство угнетенной мысли. — Но еще раз — этого им не скоро понять, так как даже и их учители в Западной Европе не могли еще этого совершенно в толк взять…

Нас опять и по этому вопросу привела к абсурду наша нелепая бестолковая подражательность. — Я тогда еще им старался выяснить, что пересадка на нашу почву франц системы предостережений составит колоссальную нелепость. — Во Франц это мера чисто полицейск, выработанная обстоятельствами для прикрытия личности теперь господствующей партии от слишком рьяного напора соперничествующих партий. Тут есть смысл и толк, как во всяком деле необходимости, — и вот почему франц avertissement[19] заключило себя в определенной, довольно тесной сфере, оставляя вне оной все, что собственно может назваться доктриной, ученьем… Между тем как у нас, с первых же пор, эта система предостережений присвоила себе безграничную юрисдикцию по всем вопросам — и решает, как ей угодно, все познаваемое и изглаголанное… И все эти нравственные чудовищности и вопиющие нелепости проявляются у нас с таким милым, детским простодушием. — И вот почему, дорогой Ив Серг, ваш «День», во что бы то ни стало, не должен ни на минуту сходить с нашего горизонта. Значение ваше не в рати, а в знамени. — Знамя это создаст себе рать, лишь бы оно не сходило с поля битвы. — Не бросайте и не передавайте его. — Это мое задушевное убеждение.