Том 3. Публицистические произведения - Тютчев Федор Иванович - Страница 96

…есть действительное сродство между утопией и Революцией… — Это сродство заключается в том, что радикал-реформаторы во «внешних» проектах и практических действиях по изменению общественно-политической и государственной реальности не учитывают «внутренних» сил испорченной и несовершенной человеческой природы, на свой лад преломляющих и искажающих их рациональные теории. Несовпадение между «диалектикой чистого разума» и «эмбриогенией жизни», расхождение книжных революционных идей с реальными их последующими воплощениями остро переживались А. И. Герценом: «…мы были свидетелями, как все упования теоретических умов были осмеяны, как демоническое начало истории нахохоталось над их наукой, мыслию, теорией, как оно из республики сделало Наполеона, из революции 1830 г. — биржевой оборот» (Герцен А. И. С того берега // Герцен. Т. 6. С. 29). В отличие от Тютчева А. И. Герцен отказывался корректировать революционный утопизм на путях постижения Откровения, оценивая их как «староверческие воззрения», «подогретые остатки римских и христианских воспоминаний». Очередные неожиданные катаклизмы и метаморфозы революции 1848 г. не смогли его вывести за пределы (если воспользоваться его собственными словами в характеристике известной циклической теории исторического круговращения Дж. Вико) беличьего колеса антропоцентризма, «вечной игры жизни», в объяснении которой упор делается им на диаметрально противоположный тютчевскому вектор — на физиологические условия природы человека и общественного бытия.

…Революция ‹…› сбросила маску и предстала перед миром в облике римской республики. — Революционное движение в Риме, «желание поклоняться Папе и одновременно отделить его от Папства», привели к тому, что находившийся у власти ставленник Пия IX граф Росси, готовившийся распустить представительные палаты, 15 ноября 1848 г. был убит. В ответ на последовавшие затем народные демонстрации папа неудачно пытался опереться на наемную швейцарскую гвардию, после чего согласился на создание светского правительства из умеренных демократов, а в ночь на 25 ноября был вынужден бежать из Рима в крепость Гаэту. 21 января 1849 г. на основе прямого, всеобщего и тайного голосования были проведены выборы в римское Учредительное собрание. По предложению Д. Гарибальди, прибывшего в Папскую область со своими легионерами, собрание постановило лишить светской власти папу и провозгласить республику, что и было сделано 9 февраля при огромном стечении ликующего народа и пушечных выстрелах. Вскоре были провозглашены углубляющие революцию антиклерикальные реформы: национализация имущества католических орденов и монастырей вместе с землей, уничтожение политических привилегий духовенства, упразднение инквизиции и церковных судов, установление светского контроля над обучением и благотворительностью.

…связать замышляемое государственное устройство с республиканскими традициями древнего Рима. — Тютчев имеет в виду прежде всего одного из вождей «республиканской партии» Д. Мадзини, в воображении которого рисовался идеал «священного вечного Рима», в теократии отклонившегося от своей миссии. Следовательно, необходимо вернуться к языческим традициям республиканского Рима и внести их дух в европейскую политику. Хотя из тактических соображений ему приходилось вести диалог с папским престолом и делать ему своеобразные уступки.

Теперь эта партия разгромлена и власть Папы по видимости восстановлена. — Светская власть папы была немедленно восстановлена, а все предшествующие демократические преобразования отменены, после того как французкие войска 3 июля 1849 г. взяли штурмом осажденный Рим.

…французское вмешательство… — В ночь на 22 апреля 1849 г. президент Французской республики Луи Наполеон Бонапарт начал интервенцию против Римской республики, объясняя ее необходимостью защищать земли Папского государства «от притязаний австрийцев и неаполитанцев». После ожесточенных сражений с республиканскими войсками из других стран 3 июля французам удалось завладеть Римом.

…вот уже шестьдесят лет… — Т. е. со времен Французской революции 1789 г. Своеобразное французское «двоеволие» Тютчев отмечал еще в апреле 1839 г. в депеше К. В. Нессельроде, говоря о политическом кризисе и борьбе между Луи Филиппом и А. Тьером: «В том, что происходит, содержится важный урок. При виде нравственного упадка, в который пришли все без исключения партии Франции, мало-помалу наступает отрезвление. Все происходящее с очевидностью показывает, что пятьдесят лет революционного разума истощили все силы этой нации, оставив ей в удел лишь бесплодные содрогания» (цит. по: Летопись 1999. С. 215).

Сама душа Франции раздвоена. — Раздвоенность между революцией и католичеством вполне отчетливо проявилась в колебаниях французского правительства по отношению к развитию событий в Италии. С одной стороны, Франция считала себя традиционной защитницей папской власти, а с другой, новая демократическая роль после Февральской революции 1848 г. заставляла ее поощрять итальянских либералов и опять-таки традиционно противодействовать австрийскому влиянию в Италии. В конце концов эти колебания разрешились, и под давлением собственных папистов и ультрамонтанистов Французская республика изменила принципам и весной 1849 г. послала войска для подавления родственной ей демократии под предлогом защиты римского населения от иностранных государств и избежания анархии.

…правительства Конвента в период Террора… — Имеется в виду якобинская диктатура 1793–1794 гг., когда исполнительная, а фактически и законодательная власть была сосредоточена в руках робеспьеровского Комитета общественного спасения. Конвент принял закон, объявлявший подозрительными всех не получавших свидетельств о благонадежности от народных собраний. Подозрительные выявлялись местными органами и подлежали аресту. Карательными учреждениями якобинской диктатуры стали Комитет общественной безопасности и революционный трибунал, осуществлявший террор.

…уже сорок лет… — Т. е. со времен завоеваний Наполеона.

…оно несет на себе печать провиденциальной кары. — Тютчев вновь подчеркивает здесь «неумолимую логику» высшей божественной закономерности и «тайного правосудия».

…рану, которая уже восемьсот лет не перестает кровоточить!.. — В очередной раз отмечаются последствия христианского разделения в 1054 г.

…христианское начало никогда не погибало в римской Церкви… — Тютчев в письме к И. С. Аксакову от 29 сентября 1868 г. различает в католичестве собственно христианскую и папистскую стороны, наблюдая в ходе истории возобладание и господство последней над первой: «…в среде католичества есть два начала, из которых, в данную минуту, одно задушило другое: христианское и папское; что христианскому началу в католичестве, если ему удастся ожить, Россия и весь православный мир не только не враждебны, но вполне сочувственны. Между тем как с папством раз навсегда, основываясь и на тысячелетнем и трехсотлетнем опыте, нет никакой возможности ни для сделки, ни для мира, ни даже для перемирия; что папа — и в этом заключается его raison d’être (смысл существования — фр.) — в отношении к России всегда будет поляком, в отношении к православным христианам на Востоке всегда будет туркою» (ЛН-1. С. 343). Выступая не против другой конфессии, а против искажения христианской истины в ней, Тютчев близок к позиции славянофилов, которых нередко упрекали в предвзятом антикатолицизме. «Все прекрасное, благородное, христианское, — писал И. В. Киреевский, — по необходимости нам свое, хотя бы оно было европейское, хотя бы африканское. Голос истины не слабеет, но усиливается своим созвучием со всем, что является истинного где бы то ни было» (Киреевский. С. 187). Комментируя высказываемую далее надежду Тютчева на объединение церквей, И. С. Аксаков подчеркивает: «Но само собой разумеется, при современном положении дела, вопрос о воссоединении церквей ‹…› получает несколько иное значение, чем соглашение догматических различий, хотя и оно, конечно, необходимо. Возвращение к древне-церковному вселенскому единству возможно для Рима лишь под условием: развенчания себя как высшего земного авторитета, смирения пред вселенским единством, отрешения от всех мирских атрибутов власти, возрождения в духе братской любви и свободы Христовой. Другого спасительного исхода для Рима и для западного христианства, без сомнения, нет, но не подлежит также никакому сомнению (как Тютчев и выразился вполне определенно в своей статье), что этому исходу должен предшествовать целый ужасающий ряд потрясений, превратностей, бедствий…» (Биогр. С. 182–183).