Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Стихотворения, не вошедшие в сборники

Набоков Владимир Владимирович

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Стихотворения, не вошедшие в сборники - Набоков Владимир Владимирович - Страница 26

Изменить размер шрифта:

В ПЕЩЕРЕ

Над Вифлеемом ночь застыла.

Я блудную овцу искал.

В пещеру заглянул — и было

виденье между черных скал.

Иосиф, плотник бородатый,

сжимал, как смуглые тиски,

ладони, знавшие когда-то

плоть необструганной доски.

Мария слабая на чадо

улыбку устремляла вниз,

вся умиленье, вся прохлада

линялых синеватых риз.

А он, младенец светлоокий

в венце из золотистых стрел,

не видя матери, в потоки

своих небес уже смотрел.

И рядом, в темноте счастливой,

по белизне и бубенцу

я вдруг узнал, пастух ревнивый,

свою пропавшую овцу.

11 декабря 1924

Берлин

ВЕЛИКАН

Я вылепил из снега великана,

дал жизнь ему и в ночь на Рождество

к тебе, в поля, через моря тумана,

я, грозный мастер, выпустил его.

Над ним кружились вороны, как мухи

над головою белого быка…

Его не вьюги создали, не духи,

а только огрубелая тоска.

Слепой, как мрамор, — близился он к цели,

шагал, — неотразимый, как зима.

Охотники, плутавшие в метели,

его видали и сошли с ума.

И вот достиг он твоего предела —

и замер вдруг: цвела твоя страна,

была ты счастлива, дышала, рдела,

в твоей стране всем правила весна!

Легка, проста, с душою шелковистой,

ты в солнечной скользила тишине —

и новому попутчику так чисто,

так гордо говорила обо мне!

И, перед этим солнцем отступая,

поняв, что с ним соперничать нельзя,

растаяла тоска моя слепая,

вся синевой весеннею сквозя…

13 декабря 1924

Берлин

К РОДИНЕ

Ночь дана, чтоб думать и курить

и сквозь дым с тобою говорить.

Хорошо… Пошуркивает мышь,

много звезд в окне и много крыш.

Кость в груди нащупываю я:

родина, вот эта кость — твоя.

Воздух твой, вошедший в грудь мою,

я тебе стихами отдаю.

Синей ночью рдяная ладонь

охраняла вербный твой огонь.

И тоскуют впадины ступней

по земле пронзительной твоей.

Так все тело — только образ твой,

и душа, как небо над Невой.

Покурю и лягу, и засну,

и твою почувствую весну:

угол дома, памятный дубок,

граблями расчесанный песок.

ПЛЕВИЦКОЙ

Кипит, и пенится, и бродит…

то греет, как румяный день,

то, Богу жалуясь, отходит

как будто в бархатную тень.

Шепнула о тишайшей муке

и снова прянула, спеша, —

Ты, пролетающая в звуки,

росой омытая душа!

Уста отчизны молчаливы:

не смеют жаворонки петь,

молчат незреющие нивы

и неколышимая медь…

Но от навета, от попранья,

от унизительного зла, —

в державу славного изгнанья

ты наши песни унесла!

КОНЬКОБЕЖЕЦ

Плясать на льду учился он у музы,

у зимней Терпсихоры… Погляди:

открытый лоб, и черные рейтузы,

и огонек медали на груди.

Он вьется, и под молнией алмазной

его непостижимого конька

ломается, растет звездообразно

узорное подобие цветка.

И вот на льду, густом и шелковистом,

подсолнух обрисован. Но постой —

не я ли сам, с таким певучим свистом,

коньком стиха блеснул перед тобой.

Оставил я один узор словесный,

мгновенно раскружившийся цветок.

И завтра снег бесшумный и отвесный

запорошит исчерченный каток.