Волк в овчарне - Грин Саймон - Страница 17

— Мы выполнили свой долг, — ответила Изабель. — А вы прибыли издалека?

— Не очень. Я из тех родственников, которых семья не любит признавать. Вырос здесь, в Башне, но семья спровадила меня на Красные Равнины еще в годы моей молодости. У меня были неприятности с одной из служанок, а потом карточные долги, с которыми не смог расплатиться… В общем, ничего особенного, но кто-то решил преподать мне урок, поэтому меня сослали. Не могу сказать, что очень жалею. Я давным-давно мог вернуться, но не видел необходимости. Отличное место — Красные Равнины. Прекрасные ландшафты, замечательная охота и постоянные стычки на границе. Там я и услышал о гибели Дункана. Чертовски грустное событие… Поэтому решил вернуться в лоно семьи и засвидетельствовать свое уважение новому главе рода Макнейлов. Спасибо, что позволил мне пожить у тебя, Джеми, не люблю я ваш Хейвен. Собачье место. С тех пор, как я был здесь в последний раз, ничего не изменилось.

Пока он говорил, Хок исподволь изучал его. Несмотря на солидный возраст (явно за пятьдесят), Алистер выглядел мускулистым и стройным, без грамма лишнего веса. Хотя костюм его сшили уже давно, но носил он его с неподражаемым достоинством, скрывающим старомодность одежды. Коротко подстриженные на военный манер волосы с проседью, крючковатый нос и пристальный взгляд явно выдавали фамильное сходство с мужчиной на портрете. Алистер заметил, что Хок переводит взгляд с него на портрет, и сухо усмехнулся.

— Есть сходство, не так ли? Вы не первый замечаете это. Не коситесь на меня. Увы, это не я.

— Не идеализируйте предка, — вмешался Марк, взглянув на портрет. — В его время солдаты были просто наемными убийцами. Хозяева направляли их в нужное место за богатой добычей, в качестве каковой годились даже женщины и дети.

— Времена были суровыми, — холодно возразил Алистер. — Нижние Королевства со всех сторон окружали враги. В балладах менестрелей битвы — сплошная честь и слава. А на самом деле — это кровь и смерть сегодня, завтра и так до конца… Тебе самому следовало бы послужить в армии, Марк, может, хоть там ты бы чему-нибудь научился.

— Не уверен, — ответил Марк.

Он повернулся к Джеми.

— Могу я узнать, когда наконец будет оглашено завещание? Чем скорее мы покончим со скучным ритуалом, тем лучше. Башня, несомненно, замечательное место, но у меня есть дела в Хейвене.

— Мы очень скоро огласим завещание, — спокойно ответил Джеми. — Сейчас спустятся еще два гостя, а затем накроют завтрак. Думаю, лучше поплотнее подкрепиться перед тем, как заняться делами.

— Никто не голоден, — возразил Марк.

— Говорите только за себя, — посоветовал ему Хок.

Дверь отворилась, и на пороге появился шут в блеклом костюме. О его прибытии дворецкий не сообщил. Хок решил, что этот человек не может быть не кем иным, как шутом, — иначе какая причина заставила его вырядиться подобными образом, разве что угроза смерти. Честно говоря, Хок предпочел бы смерть такому наряду. Вновь прибывший оказался пухлым круглым человечком, буквально брызжущим энергией. Его яркие глаза в мгновение обежали комнату, а кивок Джеми выражал явно что-то большее, чем просто вежливость. Человечку уже стукнуло шестьдесят, а его костюму и того больше. В самом начале одеяние сверкало всеми красками радуги, но с годами цвета поблекли, костюм покрылся пятнами и заплатами. В руках человечек держал гитару. Улыбнувшись пришедшему, Джеми снова повернулся к гостям:

— Друзья, это мой менестрель, Робби Бреннан. Он живет в нашей семье уже тридцать лет, верно, Робби? Я должен вас оставить на минуту, он пока вам что-нибудь споет. В память о моем отце, песня будет о его подвигах.

Бреннан радостно кивнул, взял несколько нестройных аккордов и затянул медленную балладу. Он спел три песни подряд, во всех прославлялись деяния Дункана Макнейла. Скроенные на один манер, баллады Робби походили друг на друга отвратительным текстом, плохой музыкой и безобразным исполнением независимо от того, говорилось ли в них о военных подвигах или любовных приключениях. Голос Бреннана напоминал царапанье ногтем по стеклу, а раздражающие срывы, случающиеся в тот момент, когда он не мог взять верную ноту, повергали слушателей в замешательство.

Хок стиснул кулаки еще в середине первой песни, во время второй Фишер незаметно, но твердо вцепилась в его локоть. Хок даже в лучшие времена недолюбливал менестрелей и слушал их только по необходимости. Сейчас он испытывал непреодолимое желание выбросить певца в окно. Фишер, чувствуя, что подобный поступок вряд ли понравится Джеми Макнейлу, удерживала мужа обеими руками. Разразившись напоследок рядом ужасающих трелей, Бреннан замолчал и поклонился потрясенной аудитории. Раздались дружные аплодисменты — облегчение от того, что пытка закончилась, было слишком велико. Хок с трудом растянул губы в любезной улыбке.

— Хлопай, черт тебя побери, — прошипела Фишер, не разжимая губ.

— И не подумаю, — буркнул Хок. — Если мы поощрим его, он может выступить на бис. А стоит мне услышать еще хоть одну ноту, я запихну его пальцы ему в нос так, что они вылезут из ушей.

Катрина налила менестрелю вина, они о чем-то заговорили. Вернувшись в комнату, Джеми подошел к Хоку и Фишер. Убедившись, что Бреннан не видит его, он покачал головой.

— Не слишком-то он хорош? Простите, что вынудил вас вытерпеть это, но мне полагается иметь собственного менестреля. Семейная традиция и тому подобное. Робби был менестрелем отца, так что я должен его унаследовать. С годами он лучше не становится. Отцу медведь наступил на ухо, но петь он любил, хотя не мог правильно взять ли ноты. Робби его очень устраивал. А кроме того, он сопровождал отца в десятках кампаний в годы их молодости. Разумеется, я дам Робби приют, до конца его дней, вот только бы он пел пореже…

Джеми обернулся на скрип отворяемой двери. Гривз впустил в зал новых гостей. Хок тоже взглянул на них, и сердце его ушло в пятки. Одного из мужчин, стоявших на пороге, он знал очень хорошо, и, что было еще хуже, этот человек тоже отлично знал капитана Хока. Джеми, любезно улыбаясь, направился поприветствовать вновь прибывших. Хок постарался принять самую аристократическую позу и ослепительно заулыбался. Вот теперь-то он проверит, насколько удачна его маскировка.

Лорд Артур Синклер, лучезарно улыбнувшись Джеми, вошел в зал. Бокал с вином, который он держал в руке, заиграл в свете солнца. Лорд Артур был маленьким и толстым, полнота делала его рост еще меньше. Круглое простодушное лицо Синклера, казалось, излучало добродушие, но цепкие синие глаза внимательно осматривали всех присутствующих. Возраст лорда приближался к сорока, рыжие волосы заметно поредели, второй подбородок удобно улегся на груди. К тому же Синклер любил выпить.

У него не было ни талантов, ни способностей, а усилиями семьи его практически лишили состояния. Большую часть времени он проводил на вечеринках, а наиболее консервативные представители высшего света шептались втихомолку, что лорд Синклер плохо кончит. Но ко всеобщему, да и к собственному, впрочем, изумлению, он унаследовал все состояние семьи и, за неимением лучшего занятия, проводил последние несколько лет в регулярных попытках упиться до смерти. Это занятие оказалось единственным, в котором ему удалось добиться значительных результатов. Лорд Артур пытался — только для развлечения — слегка заняться политикой и состоял членом небезызвестного клуба аристократов, где и столкнулся с Хоком. Но тогда Синклер был мертвецки пьян, так что Хок, в принципе, напрасно беспокоился, но все же…

Тем временем Фишер обратила все внимание на другого гостя. Джеми представил его как Дэвида Брука, своего старинного друга. Семья Бруков была известна в Хейвене: они добились значительных успехов на военном и дипломатическом поприще. Преуспеть в той или другой ниве неудивительно, но добиться признания сразу на обеих — почти невозможно. Особенно в Хейвене, где дипломатия являлась обычным способом ужалить врага, когда тот не ждет. В Бруках сочеталась отвага и ум — убийственная комбинация.