Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Лошадь как лошадь. Третья книга лирики

Шершеневич Вадим Габриэлевич

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Лошадь как лошадь. Третья книга лирики - Шершеневич Вадим Габриэлевич - Страница 8

Изменить размер шрифта:

Март 1919

РАССКАЗ ПРО ГЛАЗ ЛЮСИ КУСИКОВОЙ

Аквариум глаза.

Зрачок рыбешкой золотой.

На белом Эльбрусе глетчерная круть.

На небосклон белков зрачок луною,

Стосвечной лампочкой ввернуть.

Огромный снегом занесенный площадь,

И пешеход зрачка весь набекрень и ниц

В лохани глаз белье полощет.

Паркеты щек подместь бы щеткою ресниц.

Маяк зрачка на бельмах волн качайся!

Мол носа расшибет прибой высоких щек!

Два глаза - пара темных вальса.

Синдетиконом томности склеен зрачек.

Раскрылся портсигар сквозь ширь ресницы,

Где две упругих незажженных папирос.

Глаза - стаканы молока. В них распуститься

Зрачку как сахару под ураган волос.

Глаза страницей белой, где две кляксы

Иль паровоз в поля белков орет.

Зрачки блестят, начищенные ваксой

Зрачки - вокзал в веселое перед.

Март 1919

ОДНОТЕМНОЕ РАЗВЕТВЛЕНИЕ

Знаю. Да. Это жизнь ваша, словно стужа

Вас промерзла на улицах снегом крутящихся дней.

Вы ко мне ворвались, оттирая замерзшие уши,

И присели к камину души, розовевшей теплынью своей.

И любовь мою залпом, как чашку горячего чая,

От которого всклублялись мои поцелуи, как пар,

Словно чашку горячего чая,

Выпили, не замечая,

Что угаром рыдал золотой самовар.

Обожглись и согрелись,

Ваши щеки победно

Зазвенели восточною первой зарей.

Вы согрелись.

Готовы болтать вы со мной!

Так послушайте: мне этот холод неведом,

Но порой,

Я расплавлен духотой,

Духотой.

И тогда погрустневший и тихозаботный,

И в Евангелье женских ресниц увлеком,

Из звенящего тела, как из чашки, пью чай мой холодный

Неторопливо, глотая глоток за глотком.

Этот чай утоляющий, будто нежное слово,

Этот чай - цвета ваших кудрей он, и в нем

Узкой струйкою сахара - сладость былого,

И, как запах духов ваших, грезящий ром.

Декабрь 1917

ПРИНЦИП ИМПРЕССИОНИЗМА

В обвязанной веревкой переулков столице,

В столице,

Покрытой серой оберткой снегов,

Копошатся ночные лица

Черным храпом карет и шагов.

На страницах

Улиц, переплетенных в каменные зданья,

Как названье,

Золотели буквы окна,

Вы тихо расслышали смешное рыданье

Мутной души, просветлевшей до дна.

...Не верила ни словам, ни метроному сердца,

Этой скомканной белке, отданной колесу!..

- Не верится!

В хрупкой раковине женщины всего шума

Радости не унесу!

Конечно, нелепо, что песчанные отмели

Вашей души встормошил ураган,

Который нечаянно

Случайно

Подняли

Заморозки чужих и северных стран.

Июльская женщина, одетая январской!

На лице монограммой глаза блестят.

Пусть подъезд нам будет триумфальной аркой,

А звоном колоколов зазвеневший взгляд!

В темноте колибри папиросы.

После января перед июлем,

Нужна вера в май!

Бессильно свисло острие вопроса...

Прощай,

Удалившаяся!

Февраль 1915

ПРИНЦИП ПЕРЕСЕКАЮЩИХСЯ ОБРАЗОВ

Это я набросал вам тысячи

Слов нежных, как ковры на тахтах,

И жду пока сумрак высечет

Ваш силуэт на этих коврах.

Я жду. Ждет и мрак. Мне смеется.

Это я. Только я. И лишь

Мое сердце бьется,

Юлит и бьется,

Как в мышеловке ребер красная мышь.

Ах, из пены каких-то звонков и материй,

В запевающих волнах лифта невдруг,

Чу! Взлетели в сквозняк распахнуться двери,

Надушить вашим смехом порог и вокруг.

Это я протянул к вам руки большие,

Мои длинные руки вперед

И вперед,

Как вековые веки Вия,

Как копье

Свое

Дон-Кихот.

Вы качнулись, и волосы ржавые двинуться

Не сумели, застыв, измедузив анфас.

Пусть другим это пробило только одиннадцать,

Для меня командором шагает двенадцатый час.

Разве берег и буря? Уж не слышу ли гром я?

Не косою ли молний скошена ночь?

Подкатилися волны, как к горлу комья,

Нагибается профиль меня изнемочь.

Это с бедер купальщицы или с окон стекает?

И что это? Дождь? Иль вода? А свозь мех

Этой тьмы - две строчки ваших губ выступают,

И рифмой коварной картавый ваш смех.

Этот смех, как духи слишком пряные, льется.

Он с тахты. Из-за штор. От ковров. И из ниш.

А сердце бьется

Юлит и бьется,

В мышеловке ребер умирает мышь.