Случайная женщина - Коу Джонатан - Страница 19

— Они думают, что мы поженимся, — веселилась Сара.

— Какая глупость! — подхватывала Мария, трясясь от смеха.

— Они просто не в состоянии понять, — продолжала Сара с улыбкой, — что в наше время мужчина и женщина могут часто встречаться и даже любить друг друга, обходясь при этом без ухаживаний и даже секса.

— Надо же быть такими идиотами! — соглашалась Мария.

В те дни они с Сарой прекрасно понимали друг друга.

К подаче первого блюда за столом уже завязалась неторопливая беседа, и стало ясно, что по счастливому стечению обстоятельств все пребывают в прекрасном расположении духа. С энтузиазмом гости набросились на феттучини, политые сливками и маслом, посыпанные свеженатертым пармезаном с добавлением мускатного ореха. Феттучини запивали полусухим белым итальянским вином, отчего атмосфера стала еще праздничнее.

— В такие моменты, — начал Бобби, — жизнь обретает смысл. Я целый день сижу на работе, в душной конторе, корплю над цифрами, поглядываю на часы и думаю про себя: «Роберт, зачем все это?» А потом прихожу сюда, и уже через несколько минут начинает казаться, что жить стоит. Хорошее вино, хорошая компания, хорошая еда…

— Замечательная еда, — перебил Уильям.

— Вкуснейшая, — вставил Ронни.

— В ресторане, — продолжил Уильям, — вас и за пятнадцать фунтов так хорошо не накормят.

— Пятнадцать! — воскликнул Ронни. — Пятнадцать, говоришь? Я был в ресторане на прошлой неделе, и это обошлось мне в двадцать пять фунтов. Двадцать пять! Все было холодным, мясо жесткое, зелень увядшая, а сливки скисшие. Нет, с домашней едой ничто не сравнится.

— Двадцать пять фунтов еще пустяки, — заметил Бобби. — В прошлую пятницу я заплатил сорок два фунта, а мне так ничего и не подали! Просидел за столом два с половиной часа, но мне даже закуски не принесли. Но если бы и принесли, разве была бы она такой же вкусной, как здесь, потому что вкуснее не бывает. Счастлив тот мужчина, — заключил он, — чья жена готовит столь чудесные обеды.

— Верно! Верно! — согласился Ронни.

— Да уж, — отозвался Уильям.

— Так когда же ты женишься, Роберт? — спросила Дороти сразу после того, как подали второе блюдо, на сей раз посложнее: телятина в соусе из марсалы и на отдельных тарелках цуккини, обжаренные в кляре, а в качестве изыска — иерусалимские артишоки в сухарях. К угощению прилагался недешевый «Суав».

— Вряд ли я когда-нибудь женюсь, — ответил Бобби. — Думаю, не ошибусь, если скажу, что у всех собравшихся за этим столом имеются серьезные опасения насчет брака, возникшие по тем или иным причинам, не правда ли?

— Правда, — подтвердила Дороти.

— Опасения, — продолжал Бобби, — основанные на пристальном наблюдении и зрелом размышлении.

— Или на личном опыте, — добавила Дороти, скосив глаза налево. Тактичность не входила в число ее добродетелей.

— «В браке много невзгод, но безбрачие лишено удовольствий»,[3] — процитировала Сара, бросаясь на защиту подруги. — Любопытная точка зрения, не так ли?

— Джонсон жил в менее просвещенное время, — бросил кто-то.

— Забавно, — откликнулся другой, — что то время называли веком Просвещения.

— Интересно, а в каком веке мы живем?

— В веке всеобщего согласия.

Все рассмеялись, но ведь они пили уже почти час. Дороти хохотала с набитым ртом, выплевывая пищу на скатерть. Воспитанность, как и тактичность, не входила в число ее добродетелей.

Мария поставила на стол большую вазу с яблоками, грушами, бананами, виноградом, нектаринами, манго, канталупой и абрикосами, вымоченными в апельсиновом и лимонном соке и сбрызнутыми ликером «Мараскино». Хватило всем на две порции. Молчание постепенно пришло на смену беседе, когда до присутствующих стало доходить, что количество пищи, поглощенной ими, попросту абсурдно. Каждого, независимо друг от друга, охватило внезапное желание не вставать со стула до конца дней своих.

— С этим покончено. — Ронни вылил последние капли вина в бокал Марии.

— Вина больше нет? — сонно осведомилась Сара, ее голова клонилась к плечу Уильяма.

Мария знала, что у Дороти под кроватью припрятана бутылка красного, но не попросила ее принести, ибо она также знала, что щедрость, как воспитанность и тактичность, не входит в число добродетелей соседки.

Бобби и Мария отправились на кухню варить кофе. Сидя у стола, они разговаривали, пока закипал чайник.

— Похоже, братец, ты наконец на плаву.

— Почему ты так решила?

— Ну, наверное, ты неплохо зарабатываешь, если можешь позволить себе рестораны, где запрашивают сорок два фунта за обед.

— А, ты об этом. Да. — Но затем он признался: — Мария, у меня опять неприятности. Совсем нет денег, и банк начинает доставать.

Мария покачала головой:

— Я больше не дам тебе в долг. Мне и так нелегко платить за этот дом. И к тому же ты никогда не возвращаешь долги.

— Это твое последнее слово? — спросил Бобби.

— Да.

Они погрузились в угрюмое молчание, которое вскоре было прервано появлением Дороти.

— Пришла вымыть посуду? — спросила Мария.

— Отвали, — ответила Дороти. (Вежливость, как тактичность, воспитанность и щедрость, не входила в число ее добродетелей.) — Я хочу пить.

— Мария, — произнес Бобби, когда Дороти вышла, — помнишь ту ночь в Оксфорде, когда я гостил у тебя? Я тогда ушел вечером и не возвращался до четырех утра.

— Конечно, помню.

— А тебе интересно, где я был?

— Конечно, интересно. Ты же знаешь.

— Если бы ты одолжила мне немного денег — всего пятьдесят фунтов, — я бы рассказал тебе, что тогда случилось.

Мария выписала чек, но стоило брату сложить бумажку и сунуть ее в карман, как сестра поняла, что ее надули.

— Расскажу, когда обналичу чек, — пообещал Бобби. — Честное слово.

Он вышел из кухни как раз в тот момент, когда туда входил Ронни. Тот заглянул, чтобы перед уходом, на посошок, сделать предложение Марии. Она отказала ему благодушнее, чем обычно, и, провожая до двери, поцеловала на прощанье.

Бобби и Уильям ушли вместе, поскольку они жили в одном районе Лондона. Их также проводили поцелуями, сдержанными и нежными одновременно. Дороти в проводах не участвовала. Осоловев от выпитого, она завалилась спать после последовательных и безуспешных приставаний к каждому из трех мужчин, которых она пыталась заманить в свою комнату под предлогом починки будильника. Добродетель не входила в число ее добродетелей.

Мария и Сара остались одни перед камином, так и прежде часто бывало.

— Какой чудесный вечер, — сказала Сара. Мария не нашла что возразить.

— Прекрасный сегодня день. — Это уже немного отдавало рапсодией.

— Да, я неплохо провела время. — Большего энтузиазма от Марии нельзя было добиться.

— Сегодня, — медленно произнесла Сара, — самый счастливый день в моей жизни.

Мария удивленно глянула на нее:

— Неужели?

— Да. — Изумление подруги вызвало у Сары улыбку. — Не догадываешься почему? — Мария молчала. — Когда ты была на кухне с Робертом, а Дороти в своей комнате с Ронни, мы с Уильямом остались здесь и он сделал мне предложение. — Она встала. — Мы собираемся пожениться.

8. Праздник на улице Ронни

Весна в том году выдалась дождливой. У Марии редко возникало желание выйти на улицу, чтобы прогуляться, сходить в гости, в театр или в кино. Она попросту сидела на кровати, тупо глядя на моросящий дождик, и ждала, пока пройдет время. Много, очень много выходных она провела таким образом. До Марии долетал шум, производимый Дороти; соседка то принимала гостей, то крутила пластинки, то смотрела телевизор или как-то иначе развлекалась. В обществе Дороти Мария проводила крайне мало времени, а когда такое случалось, они перебрасывались отрывочными фразами. Куда чаще Мария выжидала, пока соседка уйдет, и уже тогда совершала вылазки в другие комнаты, ибо более не имело смысла притворяться, будто они ладят друг с другом. Следует отдать Дороти справедливость: в сложившихся обстоятельствах Мария производила впечатление не самого приятного человека. И надо отдать справедливость Марии: она полностью сознавала, какое впечатление производит, но неделями не находила в себе сил, чтобы выбраться из состояния холодной апатии, усталого приятия любой гадости, какую соизволит подбросить ей жизнь. На работе ее перестали звать Смурной Марией, сочтя прозвище чересчур нежным, и начали подумывать, как бы совсем от нее избавиться.