Мизерере - Гранже Жан-Кристоф - Страница 11

10

И, как всегда, человек валится в пыль. Красную пыль африканской земли.

Путаясь в джеллабе, он пытается подняться, но тяжелый походный ботинок бьет его в живот, потом под подбородок. Человек выгибается и падает. Удары ногой. В лицо. В живот. В пах. Кованые подошвы находят скулы, ребра, хрупкие кости под самой кожей. Человек уже не шевелится. Истязатель может рассыпать удары, куда вздумается. Челюсть, зубы, нос, губы, глаза. Кожа лопается, обнажая мускулы, сухожилия, все в кровавой каше, смешанной с землей.

Руки хватают канистру. Вонь дизельного топлива заглушает запах крови. Струя заливает разбитое лицо, шею, волосы. На тело кидают горящую зажигалку. Огонь вспыхивает мгновенно. Фиолетовое пламя, которое тут же становится красным. И вдруг человек выпрямляется: это ящерица. Огромная ящерица, чья острая пасть торчит из-под капюшона, а когтистые лапы — из-под рукавов джеллабы…

Лионель Касдан проснулся с бешено колотящимся сердцем. Он все еще чувствовал запах пылающего полотна, а вместе с ним — кошмарный смрад обугленной плоти и паленых волос. Ему понадобилось несколько минут, чтобы понять: треск пламени — не что иное, как телефонный звонок.

— Алло?

— Это я.

Воркующий голос патологоанатома Рикардо Мендеса:

— Я тебя разбудил?

— Ага. — Он взглянул на часы: четверть девятого. — И правильно сделал.

— По статистике, старики спят на четыре часа дольше, чем мужчины среднего возраста.

— Отвянь.

— Ты не в духе — это тоже типично для стариков. Ладно. Я собираюсь на боковую. Всю ночь возился с твоим чилийцем. Хочешь узнать наше заключение?

Касдан приподнялся на локте. Страх таял в его крови.

— Короче, — продолжал Мендес, — я подтверждаю то, что говорил тебе вчера. Остановка сердца, вызванная резкой болью, причиненной острием, введенным в оба ушных отверстия. Главная новость — это его исходное состояние.

— Что ты называешь исходным состоянием?

— У клиента были проблемы с сердцем. Оно носит характерные следы инфаркта. Сердечная мышца красноватая, испещрена полосками. Детали я опускаю. Мотор у него уже останавливался. Несколько раз.

— И о чем это говорит?

— Обычно подобное состояние сердца свидетельствует об излишествах: курево, выпивка, жратва… Но артерии у твоего Гетца — как у юнца. Ни малейших следов злоупотреблений.

— Следовательно?

— Я склоняюсь к предположению, что речь идет о коротких остановках сердца, о спазмах коронарных сосудов, вызванных сильным стрессом. Невыносимым страхом. Мучительной болью.

Касдан потер лицо. Он снова способен мыслить трезво. Кошмар с запахом паленой свинины рассеялся.

— Гетц побывал в лапах чилийской хунты. Его пытали.

— Это могло бы объяснить рубцы на сердце. И кое-что еще.

— Что?

— Шрамы. На члене, туловище, руках и ногах. Но особенно на члене. Над ним мне еще придется потрудиться. Рассмотреть шрамы под микроскопом, чтобы точно определить их возраст. И подумать, чем их нанесли.

Касдан молчал. Он вспомнил о причине смерти Гетца: боли. Между мученическим прошлым и обстоятельствами его гибели существовала связь. Чилийские палачи вернулись, чтобы казнить его?

— И последнее, — продолжал Мендес. — Твой подопечный перенес операцию по поводу спинномозговой грыжи. Был установлен протез французского производства. По марке и серийному номеру я могу выяснить, где сделана операция.

— Зачем?

— Чтобы убедиться, что клиент приехал во Францию под тем же именем. — Мендес раскатисто засмеялся. — С этими иммигрантами надо держать ухо востро!

— Ты что-то говорил об исследовании слухового органа в больнице Мондора.

— Ответ пока не получен.

— А твой эксперт из больницы Труссо?

— Ей я еще не дозвонился. Надеюсь, тебе не взбредет в голову завалиться туда, с твоей-то зверской рожей? Это ведь детская больница, там полно глухих детишек, им и Рождество не в радость.

Касдан повесил трубку и потянулся в постели. Ему вспоминались фрагменты сна. Он читал книги о мире сновидений, в том числе Фрейда. Имел общее представление о механизмах сна. Сгущение. Замещение. Символизация. За этими бессвязными сценами всегда кроется сексуальное желание. Что же прячется за зверской расправой, которая снится ему уже не первый десяток лет? Армянин потряс головой. В его-то возрасте! Кого он пытается обмануть, принимая кошмарное воспоминание за обычный страшный сон. Он поплелся в ванную. Вот уже три года, как он жил в бывших служебных комнатушках под самой крышей дома на углу улицы Сент-Амбруаз и бульвара Вольтера. Первую комнату он купил здесь в 1997-м, для сына. Позже, в 2000-х годах, ему предложили еще три, соседние. Он приобрел и их, отремонтировал и привел в порядок, надеясь сдать внаем и получить прибавку к пенсии.

Но судьба распорядилась иначе. Умерла жена, Нарине. Сын уехал. И в квартире на площади Балар, где прошли последние двадцать лет жизни, он остался один. Тогда он предпочел перевернуть страницу и перебраться в эти смежные комнатушки, еще пахнувшие свежей краской. Что еще нужно одинокому человеку, если, конечно, он не против постоянно ходить через комнаты. И еще скошенные потолки. Стоило Касдану пересечь некую боковую линию, как ему приходилось склонять голову. Половину времени он проводил в согбенном положении, что, по его мнению, прекрасно передавало унизительность жизни на пенсии.

Стоя под душем, он размышлял о расследовании. Обычно по утрам он держался раз и навсегда заведенного распорядка. Подъем. Поездка в Венсенский лес. Бег трусцой. Зарядка. Возвращение домой. Завтрак. До одиннадцати — просмотр газет. Потом, до двенадцати, бумаги, Интернет, почта. Обед. Во второй половине дня он занимался «делами» всевозможных армянских ассоциаций, которые сам на себя и взвалил. И которые никому не были нужны. Даже ему самому. Наконец, в четыре часа он, с «Парископом» в кармане, брел в Латинский квартал в поисках доброго старого фильма. Ему случалось добираться до самой Синематеки, крупнейшего в мире киноархива, который зачем-то перевели на окраину, в Берси.

Выйдя из ванной, он посмотрелся в зеркало. Шапка коротких седоватых волос только подчеркивала резкие черты, никак не желавшие расплываться. Глубокие морщины, словно прорисованные ножом. Огромный носище, настоящая скала, от которой вниз спускаются горькие складки. И посреди этого сурового пейзажа — единственное исключение, серые глаза, похожие на озерца. Оазисы его пустыни Тенере.

Он вернулся в спальню. Оделся. Зашел на кухню и принял утренний коктейль. Капсулу депа-кота-500 и таблетку семплекса-10. За сорок лет лечения ему никогда по-настоящему не хотелось узнать, как действуют лекарства, которые он поглощает. Но одно он понял: депакот — нормотимик, регулятор настроения. Семплекс — антидепрессант нового поколения. Вместе они таинственным образом позволяли ему держаться на плаву.

В свои шестьдесят три года Касдан наслаждался относительным покоем. В области психиатрии он испытал все. Депрессии. Галлюцинации. Бредовые состояния. И чем только не лечился. Превратился в ходячий медицинский справочник Видаль. Тералит и анафранил в семидесятые годы. Депамид и прозак в восьмидесятые. Не считая нейролептиков, которые он глотал горстями во время обострений циклотимии. Тех периодов, которые еще называют острым психозом. В течение десятилетий препараты совершенствовались, их действие становилось более точным. Без побочных эффектов. И это вовсе не было роскошью.

Он приготовил себе кофе. По старинке. Смолол зерна. Сварил в капельной кофеварке с фильтром. От капсульных машин он отказался после того, как в выдержанном в теплых тонах бутике улыбающиеся продавщицы предложили ему получить членскую карту, заполнив анкету с вопросами о его интимных пристрастиях. Тогда он ответил, что хочет просто пить хороший кофе, а не вступать в секту. Он на дух не переносил общество потребления, помешавшееся на рекламных акциях и бонусных картах. Общество шкурное, мелочное и трусливое, в котором вершиной риска считается смотреть, как твой лучший друг закуривает сигарету, а величайшим счастьем — делать рождественские покупки, расплачиваясь одними подарочными купонами. Он улыбнулся. Сказать по правде, он уже мало что переносил. Мендес верно подметил: быть не в духе — «типично для стариков».