Охотник за смертью: Война - Грин Саймон - Страница 67

Начал Плюшевый Медведь. Финли рассказывал о странных мирах, которые он видал в своих странствиях, и Медведь спросил, как ему нравится Мир Шеннона — планета, предназначенная для взрослых детей. Финли нахмурился.

— Трудно сказать, как тут было до войны, но, кажется, я могу понять, что здесь привлекало. Место, свободное от взрослых забот и тревог, шанс снова стать ребенком. Провести детство правильно, так, как оно должно было пройти. Редко детство бывает по-настоящему счастливым — разве что у людей с очень избирательной памятью. У меня не очень получалось быть ребенком. Таланта не было. Я только хотел, чтобы детство скорее кончилось и можно было войти в куда более интересный мир, где жили взрослые.

В клане Кэмпбелл, как во всех кланах, детей обучают быть полезными членами Семьи чуть ли не с пеленок. И бойцами тоже, потому что у моей Семьи было много врагов, и самим фактом своего рождения я стал участником всех счетов и вендетт, которые тянулись уже столетиями. Я в это втянулся рано — даже слишком, по мнению моих консервативных родителей, которые боялись, как бы я не убил кого-нибудь влиятельного и знатного на запрещенной дуэли. Родителей я видел не много. Отец всегда был занят делами клана, управляя бизнесом Семьи. Милая мамочка предпочитала воспитанию детей водоворот светской жизни. Типичные для клана родители. Нескончаемая череда гувернанток и наставников старались обучить меня всему, чему надо, и уберечь от беды. Друзей у меня было мало. Настоящих друзей. Дружба за пределами Семьи не приветствовалась, а внутри клана мы слишком были заняты борьбой за власть и верховенство. Зато у меня были игрушки. Все, с которыми я только мог играть.

Я помню сказки про Плюшевого Медведя и Морского Козла и про их приключения в Золотой Стране. Я мечтал быть с ними, идти с ними в земли за закатом. А теперь так оно и вышло. Странно. — Он улыбнулся игрушкам по другую сторону костра. — Вы точно такие, какими я вас помню. Я будто встретил старых друзей, которых годами не видел. Единственных, быть может, друзей, которые были у меня в детстве. Неудивительно, что люди сюда рвались. Порадоваться детству, которое было. Или о котором только мечтал. — Завидую я твоим мечтам, — сказала Евангелина. — Я — клон, и детства у меня не было. Я появилась в мире взрослой. Рожденной из соскоба клеток изначальной Евангелины. Папочке я была нужна, чтобы заменить дочь, которую он убил. И меня вырастили втайне, рассказали о детстве, которого у меня не было, и послали в мир, чтобы я там была взрослой, хотя мне было всего шесть месяцев. И мне то, что я здесь вижу… странно. У меня никогда не было игрушек. Или котят и щенков. Папа не хотел, чтобы у меня в мире было что-то, кроме него. Я никогда не играла. Не была свободна от обязанностей и тайн. Я вижу здесь игрушки и не знаю, что с ними делать, как говорить. Но что-то во мне хочет их подержать, или чтобы они меня держали, или просто бегать с ними наперегонки и смеяться, и будто я всегда этого хотела, только не знала.

Она резко замолчала, потому что была готова расплакаться. Финли обнял ее за плечи.

— Мы здесь для тебя, — сказал Плюшевый Медведь. — И всегда для тебя здесь будем.

— Черт побери, — не выдержал Тоби, — было тут у кого-нибудь нормальное детство? Не все же мы вышли из Семей с поехавшей крышей!

— У меня было классное детство, — вдруг сказал Джулиан, и все вздрогнули. А он замолчал и подозрительно посмотрел на Флинна. — А камера твоя выключена?

— Можешь мне поверить. Уж кто-кто, а я понимаю, что такое неприкосновенность частной жизни. Говори свободно.

Джулиан шмыгнул носом, до конца не убежденный, но продолжал, время от времени поглядывая на камеру, чтобы проверить, не горит ли ее красный глазок. Он углубился с счастливые времена, и голос его стал теплее и ровнее.

— Мы с моим старшим братом Ауриком были очень близки, что в Семьях бывает редко. Обычно брат для брата — это соперник в борьбе за наследство и за власть в клане. Наследник может быть только один. Всем остальным достаются обглоданные кости. Но нам с Ауриком было на это наплевать с самого начала. Он меня вырастил, именно он, а не все гувернантки и наставники. Почти все время было так, что мы с ним — против них. У нас было классное детство. Мы все делали вместе. Игрушки были общие. Не могу вспомнить ссору, которая длилась бы дольше пятнадцати минут.

Когда мы вошли в переходный возраст, родители попытались нас разлучить. Аурика воспитывали с тем расчетом, чтобы он принял на себя дела после смерти отца. Я должен был стать военным, с глаз долой — из сердца вон, если только не случилось бы такое, о чем и думать невозможно, и Аурик бы погиб, а тогда меня позвали бы на его место. Но мы отказались разлучаться. Каждый из нас был своему брату лучшим другом, избранным товарищем, мы были братьями не только по крови, но и по собственному выбору. Тогда я и открыл, что я эспер.

А это был удар. Семьи тщательно охраняют свою генетику, но бывает, что где — то в роду кто-то переспал с кем-то не тем и занес в генофонд эсперную наследственность. Вот она во мне и всплыла. Я знал, что родителям об этом говорить нельзя. Я бы погиб в аккуратно организованном несчастном случае, но не опозорил бы Семью наличием в ней эспера. Эсперы — недочеловеки. Вещи. Так было и так будет. Но Аурику — это я знал — сказать было можно. Он меня прикрыл, заставил меня жить, когда мне от стыда хотелось наложить на себя руки, и никогда не видел во мне никого иного, кроме брата, который был у него всегда. Когда стало ясно, что мне нужно выучиться использовать свою эсперную силу и скрывать ее, он даже нашел связи, которые привели меня в Подполье клонов и эсперов.

Единственный раз, когда мы по-настоящему спорили, это когда он влюбился в Би-Би Ходзира. Я еще тогда знал, что что-то в ней не то, но не мог выразить словами. Даже сам думал, что я просто ревную ее за близость к Аурику, так что я оставил подозрения и старался радоваться тому, что Аурик так с ней счастлив. Но ведь мы были очень малой и незначительной Семьей, а она была из клана Ходзира. Чтобы произвести впечатление на ее Семью и доказать свою любовь, Аурик вышел на Арену против Железного Гладиатора, и этот проклятый гад его убил. Он не был к этому вынужден. Он мог просто нанести Аурику почетную рану и дать ему уйти. Вместо этого он всадил меч Аурику в глаз — просто чтобы показать свое искусство. На этом мое детство кончилось. Евангелина стиснула руку Финли. Джулиан не знал и не должен был никогда узнать, что Железным Гладиатором был его друг и герой Финли Кэмпбелл.

— А как тебе эти игрушки? — спросила Евангелина, чтобы что-нибудь сказать.

— Я понимаю, чем может привлечь такое место, — ответил Джулиан. — Но это не для меня. Все детские игрушки остались у меня позади. Я отвернулся от Семьи и сделал своей жизнью работу на Восстание. Ни на что другое у меня просто не осталось времени. Я был хорошим повстанцем. Для меня не было слишком опасных заданий, не было невозможного. А потом я влюбился в Би-Би Ходзира, и моя жизнь кончилась во второй раз.

Ребенком я был очень счастлив. Как будто в глубине души знал, что другого счастья в моей жизни быть не может. — Это грустно, — неожиданно вмешался Джиль. — И не нужно. На самом деле никогда ничего не потеряно. Память о хороших друзьях и хороших временах всегда рядом, на расстоянии одной мысли. В некотором смысле ничего не прекращается. Каждая минута, которой ты дорожишь, каждый друг, которого ты ценил, они с нами, отделенные только временем. Прошлое все еще происходит и будет происходить всегда. О своем детстве я вам рассказывать не буду. Вы мало что поймете — девятьсот лет назад жизнь была совсем другая. Но у меня было две собаки, когда я был мальчишкой. Гончие.

Удивительно работали по следу. Никогда не был так счастлив, как когда гнался по следу за зверем вместе с ними.

Обе собаки погибли, когда мне было десять. У них появились опухоли, и мы ничего не могли сделать. Тогда я их усыпил, чтобы они не страдали. И до сих пор мне их не хватает. Но стоит закрыть глаза, чтобы снова оказаться с ними, и я знаю, что там, в прошлом, мальчик и две собаки до сих пор охотятся в лесах. Мне не нужна такая планета, замешанная на фальшивой ностальгии и потребности спрятаться от реальности. Это для слабых.