Охотник за смертью: Честь - Грин Саймон - Страница 42

— Говоря о хэйденах, — продолжал Беккет после небольшого молчания, — мы подошли к последней части моего доклада. Полагаю, всех нас немало удивило то, что проснувшиеся хэйдены примкнули к силам повстанцев. Но еще больше мы поразились, узнав, что измененные теперь повинуются приказам. Если прежде они превратили бы врага в груду мяса, то ныне предпочитают взять его в плен. По крайней мере именно так хэйдены поступали с имперскими солдатами, которые во время Восстания изъявляли желание сдаться.

Вы убедили нас, сэр Дезсталкер, что хэйдены изменились. Вы сказали, что с ними можно сотрудничать. Но следовало бы проявить большую осмотрительность. Разве можно доверять киборгам — людям, которые в поисках технического совершенства напрочь отбросили свою человечность. Тем, кто начал Крестовый Поход Генетической Церкви против человечества, надеясь заменить собой все население Империи. Нет, человекоподобным машинам в золотистых звездолетах, этим мясникам с Брамина II, доверять было нельзя. Да будет вам известно, сэр Дезсталкер, что ваши бывшие союзники вернулись на Брамин II и, разрушив защиту планеты, оккупировали ее. Переименовали планету в Новый Хэйден и окружили ее своими золотыми кораблями. Прежде чем связь прервалась, мы успели получить несколько сообщений. Из них явствует, что хэйдены приступили к опытам над захваченными в плен людьми, намереваясь превратить их в новых, более совершенных хэйденов.

Мы не имеем ни малейшего представления о том, что там творится сейчас. Чтобы спасти людей Брамина II, нам нужно пройти мимо золотых кораблей хэйденов. А это равносильно самоубийству. Может, у сэра Дезсталкера есть на этот счет какие-нибудь соображения? В конце концов, именно он вновь выпустил хэйденов.

В зале поднялся шум. Недовольство толпы постепенно перерастало в неистовый гнев, не предвещающий ничего хорошего.

— Хэйдены были неизбежным злом, — бесстрастно заявил Оуэн, — однако без них мы не смогли бы свергнуть Лайонстон. Спросите сами у генерала Беккета. Я думал… надеялся, что измененные больше не возьмутся за старое. Я знал одного хэйдена, хороший был друг — среди людей таких еще поискать. Но, видимо, меня в очередной раз предали те, в кого я верил. Однако давайте не будем преувеличивать опасность. Хэйдены захватили всего одну планету. И максимум, на что они способны — это ее защищать.

— Уж не предлагаешь ли ты бросить население Брамина II на съедение человекоподобным монстрам? — осведомился Гутман. — Не думаю, что Империя тебя поддержит.

— А почему бы и нет? — парировал Оуэн. — Разве не ты предложил жертвовать малым во имя большего? Помнишь, как ты посоветовал обойтись с населением Границы? Нет, Гутман, я вовсе не предлагаю бросать жителей Брамина II на произвол судьбы. Этого допустить нельзя хотя бы потому, что хэйдены могут превратить их в мощную армию. Мы с Хэйзел отправимся туда вдвоем. И посмотрим, что можно сделать. В конце концов, я чувствую ответственность за случившееся.

— Как бы не так! — воскликнула Хэйзел. — С чего это ты взял, что я мечтаю отправиться на тот свет? Мне пока жить не надоело.

— Я просто думал, что мисс Д'Арк не захочет пропустить такого развлечения, — ответил он.

— А вот это совсем другое дело, — ухмыльнулась Хэйзел. — Просто нужно было меня попросить.

— Парламент охотно принимает ваше предложение, — заявил Гутман, — и желает вам удачи. Тем более что она вам может очень пригодиться. Вы согласны с нами, генерал Беккет?

— Вполне, — ответил тот. — Сам заварил кашу, пусть сам и расхлебывает. Но если у них ничего не выйдет, придется принимать решительные меры. Чем ждать, что выкинут хэйдены в скором будущем, лучше сжечь их проклятую планету дотла. У меня все.

Экран исчез, а с ним и генерал Беккет. В зале поднялся гул. Лукаво улыбнувшись Оуэну, Гутман как-то странно оживился. Дезсталкер нутром чувствовал, что ничего хорошего это не сулит. Слегка подавшись вперед, Гутман произнес самым что ни на есть рассудительным тоном:

— Прежде чем вы нас покинете, сэр Дезсталкер, хотелось бы задать вам несколько вопросов. Парламент отправил вас за военными преступниками. Но, насколько мы могли заметить, вы не слишком старались доставить их живьем.

— Они почему-то думали, что на Голгофе их ждет несправедливый суд, — ответил Оуэн. — Видимо, потому, что за все время работы судов военного трибунала ни один осужденный не был оправдан. Полагаю, этот факт не укрылся от их внимания. Поэтому неудивительно, что они предпочли сражаться насмерть, лишь бы не попасть к вам в руки. В этом положении виноваты вы, а не мы.

— Каждый конкретный случай мы разбираем очень тщательно, — возразил Гутман. — Неужели ты думаешь, что я позволю ложно осудить моих бывших приятелей-аристократов?

— Звучит убедительно. Особенно если учесть, что говорит человек, убивший собственного отца, — заметила Хэйзел. — Лучше остановись, пока меня не разобрал смех.

— Я давно уже не тот, что прежде, — пожал плечами Гутман. — Все меняется. И люди тоже. Или ты, дорогая моя, так не считаешь? Должно быть, забыла, как когда-то сама промышляла пиратством и охотой за клонами?

Хэйзел рассердилась, но промолчала, за что Оуэн ей был безмерно благодарен.

— Суды военного трибунала призваны служить справедливости. Империя должна знать, что истинному злу рано или поздно придет конец, — заявил Гутман.

— Суды существуют только потому, что они популярны, — возразил ему Оуэн. — Людям нужны козлы отпущения. Интересно, что ты. Гутман, собираешься делать, когда запас настоящих преступников истощится? Начнешь копать под тех, кто не согласен с учрежденным тобой порядком?

— Справедливости боится только тот, у кого рыльце в пуху, — ответил Гутман. — Тому, кто не виновен, бояться нечего.

— А право решать, кто виновен, ты, конечно, присвоил себе.

— Решает Парламент.

— Стало быть, ты говоришь от имени Парламента, — не унимался Оуэн. — Чертовски удобно.

— Давайте двигаться дальше, — продолжил Гутман. — Переходим к следующему вопросу повестки дня. Проведение предвыборных дебатов. Полагаю, мне нет смысла напоминать, что после падения Железного Престола нас ожидают первые свободные выборы. Думаю, для вас также не секрет, что они будут проходить в ожесточенной конкурентной борьбе. Дело в том, что на многие места в Парламенте претендуют бывшие аристократы. Они уже заявили о своем намерении участвовать в выборной кампании.

— Черта с два! — громко возмутился Оуэн, стараясь перекричать поднявшийся в зале шум. — Рэндом заключил с ними соглашение. Семьи отказались от притязаний на власть в обмен на сохранение финансовых институтов. Если аристократы правдами и неправдами проникнут в Парламент, всем нашим завоеваниям крышка. Кончится тем, что аристократы вновь окажутся у власти.

— Что-то вы, сэр Дезсталкер, чересчур уж распоясались, — раздался леденящий женский голос из зала.

Все присутствующие обернулись.

Грация Шрек выдержала натиск устремленных на нее взоров с гордо поднятой головой и свойственной ей холодной неприступностью. С тех пор как Грегору Шреку пришлось удариться в бега, во главе Клана встала его старшая сестра и с этой ролью справлялась на удивление здорово. Ни Тоби, ни Евангелине взваливать на себя эти обязанности было недосуг, не говоря уже о том, что они не имели к тому ни малейшего желания. Поэтому участь возглавить семейство Шреков выпала Грации чисто случайно. И, надо сказать, все это время ей сопутствовала удача.

Высокая и худощавая, с бледной лебединой шеей, сморщенным лицом и густой гривой светлых волос, убранных в старомодную и некрасивую прическу, Грация резко выделялась на фоне окружающих ее ярких птичек. Склонная к затворническому и аскетическому образу жизни, она почти никогда не появлялась в свете, терпеть не могла Двор и посещала его только по строгому настоянию Грегора.

Однако менее официальная и определенно менее опасная обстановка Парламента, как ни странно, пришлась ей по вкусу. Выступая от имени многих древних семейств, Грация чувствовала себя на удивление свободно и непринужденно. Поскольку почти всю свою сознательную жизнь она провела вдали от высшего общества, она не отдавала предпочтения ни одному из Кланов. Именно по этой причине Семьи безоговорочно ей доверяли. Но особым расположением аудитории Грация была обязана природной уравновешенности и легкому чувству юмора, благодаря чему слушать ее было одно удовольствие. Словом, лучшего представителя бывшей аристократии трудно сыскать. Ее замечания никогда не оставались без внимания — будь на ее месте другой аристо, ему бы не дали сказать ни слова.