Охотник за смертью: Честь - Грин Саймон - Страница 27

Суды военного трибунала получили огромную власть и отвлекали на себя общественное внимание, поэтому Парламент относился к ним довольно ревниво. Но не настолько, чтобы вмешиваться, — было понятно, что люди жаждут мести даже больше, чем справедливости.

Оуэн и Хэйзел вошли в дальнюю Палату, за которой располагался зал заседаний. Палату от зала заседаний отделяли массивные дубовые двери, которые по традиции, ведущейся с давних времен, открывались только изнутри. Пользуясь своей привилегией, члены Парламента взяли за правило заставлять людей подолгу ждать. Данную практику они позаимствовали у Лайонстон, преследуя определенную цель: каждый должен знать свое место. Хотя об этом, разумеется, никто никогда не упоминал.

В Палате, которая, как обычно, кишела народом, стоял приглушенный шум. Люди завязывали знакомства, заключали сделки или вели переговоры. Здесь не использовали голограмм: каждый был обязан присутствовать лично. Последнее время среди клонов и пришельцев развелось слишком много самозванцев, поэтому люди хотели быть уверенными, с кем именно имеют дело. А чтобы никто не мог выдать себя за другого, в потайных местах были установлены эсп-глушители.

Когда в Палате появились Оуэн с Хэйзел, все замерли. Оуэн и Хэйзел, молча окинув толпу взглядом, отвесили присутствующим почтительный, хотя и сдержанный поклон. Через секунду шум возобновился так же внезапно, как и утих. Члены Парламента не горели желанием разговаривать с Оуэном Дезсталкером и мисс Д'Арк — это было небезопасно. Когда Оуэн и Хэйзел двинулись к центру зала, все инстинктивно расступались перед ними.

— Теплый, как всегда, прием, — сказал Оуэн, не заботясь о том, что его могут услышать.

— Неблагодарные ублюдки, — подхватила Хэйзел, озираясь по сторонам в надежде увидеть поблизости какого-нибудь кретина, которого могла бы обидеть ее фраза.

— У них есть причины недолюбливать нас, — продолжал Оуэн. — Герои и знаменитости, по их представлениям, должны иметь безупречную репутацию. А мы, боюсь, их слегка разочаровали.

— Какая жалость! — произнесла Хэйзел. — Но меня никогда не считали героем. Поэтому, если меня заденут дважды, духу моего здесь не будет. А если трижды, то перед тем как уйти, я разнесу к чертям весь этот дом.

— Спокойно, спокойно, — пробубнил Оуэн, безучастно улыбаясь, чтобы не вызывать подозрений. — Не поддавайся на провокации. Они воспримут это как признак слабости.

Хэйзел фыркнула:

— Тот, кто сочтет меня слабой, может глубоко об этом пожалеть.

— Только не хватайся за меч, черт побери! Здесь нельзя никого убивать. Дуэли запрещены. К тому же не успеешь ты вытащить меч, как со всех сторон набежит полусотня охранников. Мы не до такой степени неуязвимы. Так что настоятельно советую вести себя прилично.

— Ты никогда не упустишь лишней возможности меня отчитать!.. К тому же я вполне справлюсь с полусотней охранников.

— Да, очень может быть, — вздохнул Оуэн. — Но дело совсем не в этом. Нам нужно произвести хорошее впечатление.

— С каких пор нам стало это нужно?

— С тех пор, как нам не удалось взять Валентина Вольфа и доставить на суд.

— А что, если я все-таки кого-нибудь слегка прибью?

— Только в случае крайней необходимости. И не под объективами голокамер. Нам и так хватает дурной славы.

— Такого количества камер я здесь прежде никогда не видала, — оглядевшись, произнесла Хэйзел. — Либо Парламент раскопал что-то весьма любопытное, либо кто-то сообщил им о нашем прибытии.

О, привет!

Оуэн не успел ничего сказать, как Хэйзел нырнула в толпу. Та расступалась перед ней достаточно быстро, не позволяя Хэйзел прокладывать себе путь локтями. Следуя за ней, Оуэн тихо рассыпался в извинениях. Ему приходилось проделывать это довольно часто, и он постепенно привык. Знакомым лицом оказался Тобиас Шрек, который, как всегда, находился в обществе своего оператора Флина. Поприветствовав их вслед за Хэйзел, Оуэн искренне улыбнулся — в первый раз с тех пор, как переступил порог Парламента. Во время Восстания Тоби Шрек был репортером-документалистом и обладал невероятной способностью оказываться в нужное время в нужном месте. Флин сопровождал его повсюду. Он помогал запечатлеть важнейшие события на голокамеру и пустить их в эфир. За время Восстания в их коллекции набралось множество боевых эпизодов, в которых принимали участие Оуэн и Хэйзел. Они сумели даже заснять сцену свержения Императрицы Лайонстон и разрушение Железного Престола.

За последнее время Тоби практически не изменился. Круглый, как мячик, всегда покрытый испариной и сияющий ослепительной улыбкой, одет он был по последней моде. Но несмотря на то что искусно скроенный костюм был продуман до мелочей, чтобы скрыть недостатки фигуры, он ему не шел. Тоби гораздо увереннее себя чувствовал в свободной военной форме, и это сразу бросалось в глаза. Флин был таким же худощавым и долговязым, как и прежде. Тихий и застенчивый, с обманчиво честным лицом, во время работы он всегда предпочитал держаться на втором плане — довольно полезное качество, особенно тогда, когда вокруг стреляют

Что же касается его личной жизни, то тут дело обстояло совсем иначе.

— Отлично выглядишь, Тоби, — бодро начала Хэйзел, пнув пальцем в его более чем круглый живот. — Неужто сбросил несколько фунтов?

— Если бы, — посетовал в ответ Тоби. — С тех пор как меня выдвинули на руководящую должность, почти весь день приходится просиживать за рабочим столом — вместо того чтобы быть в гуще событий, где идет настоящая борьба!

— Не слушайте вы его, — вступил в разговор Флин. — Помнится, когда он снимал сцены боя, то только и делал, что скулил. Тоби метнул на приятеля сердитый взгляд.

— Твоя прямота до добра не доведет. Из-за нее ты до сих пор сидишь в операторах, а я уже попал в руководство. Будешь перечить мне при свидетелях — попрошу кого-нибудь из Налогового Управления повнимательнее изучить твою декларацию о доходах за прошлый год.

— Но-но, полегче, — парировал Флин.

— Ты и впрямь хорошо выглядишь, Тоби, — поспешил вставить свое слово Оуэн, пока не началась обычная перебранка.

— Лучше бы ты этого не говорил, — ответил Тоби. — Я сам знаю, как выгляжу. Как думаешь, почему раньше я все время носил военную форму? Потому что любой приличный костюм выглядит на мне как ворованный.

— Ну, что новенького в руководстве? — осведомилась Хэйзел. — Кажется, Парламент затевает нечто особенное. Может, что-то такое, о чем нам не помешало бы знать?

— Вот именно, — подхватил Оуэн.

— Уйму всего, — беззаботно выпалил Тоби. — Однако я в таком же неведении, как и вы. Я здесь только потому, что мне до смерти захотелось хоть ненадолго окунуться в настоящую жизнь. Честно говоря, последнее время на меня напала жуткая тоска. А за эти дни все резко изменилось. Мои с Флином фильмы произвели фурор. Их признали классическим историческим материалом и наверняка буду крутить еще очень долго. Публика по-прежнему проявляет к моей работе острый интерес. Я даже не ожидал, что мне так скоро придется стричь купоны — причем столь внушительных размеров, что бухгалтеры компании не в состоянии их скрыть от Налогового Управления. Теперь нам с Флином при желании можно больше не работать. Вот только загвоздка в том…

— В чем же? — спросила Хэйзел.

— Мы слишком молоды, чтобы отправляться на пенсию, — ответил Флин. — Не представляю, чем себя занять.

— Это точно, — согласился Тоби. — Однако меня всю дорогу преследует неприятное ощущение, будто все самое лучшее в жизни я уже совершил. И все, что я буду делать дальше, непременно получится, хоть ненамного, но хуже. Из-за этой чертовщины я стал ощущать свой возраст. Мне сейчас позарез нужна хорошая тема. Что-нибудь такое, во что я мог бы вцепиться зубами. Что-нибудь по-настоящему значимое.

— Мы поднимаем Империю из руин, — начал Оуэн. — Восстанавливаем ее практически с нуля. Перемены в социальной и политической структурах происходят практически каждый день. Неужели ты не можешь найти для себя достойной темы?