Колдовство в большом городе - Грин Саймон - Страница 27

— Я думал, дверь будет всё же заперта, — заметил Грешник. — В конце концов, на Тёмной Стороне общественным достоянием считается всё, что не привинчено к полу и не охраняется караулом из парочки троллей.

— Идиот, решивший влезть сюда без спросу, вполне заслуживает своей участи, — сказал я. — А покинуть логово можно только с разрешения владельца.

— Простите, джентльмены, — подала голос Сладкая Отрава, — мы заходим или как? Может, вы ждёте, пока хозяин сам выйдет?

— Нетерпеливая девушка. — Я искоса глянул на Грешника.

— Ну что ты! Сейчас она никуда не торопится. Правда, дорогая?..

Я двинулся вперёд, Грешник и Сладкая Отрава на флангах, Безумец в арьергарде. Дверь за нами захлопнулась сама собой, в полном соответствии с канонами классической драмы, как и следовало ожидать. Внутри Мавзолей оказался просторнее, чем можно подумать, глядя на фасад. Гулкий зал наполняла клубящаяся дымка, подкрашенная кровью. Противоположная стена терялась в зловещем тумане, но, судя по изгибу свода над головой, помещение было огромное. Мы шли по неровным каменным плитам. Глухое эхо наших шагов возвращалось не скоро, многократно перекликаясь. Я слышал, будто пространство здесь расширяется, чтобы вместить все имеющиеся в наличии грехи. Звучит правдоподобно, если помнить, в чьём логове мы находимся. Испарения зла здесь прожигали насквозь, пропитывали самую душу.

— Хорошо тут, — сказала Сладкая Отрава. — Будто я вернулась домой.

В мёртвом холодном воздухе не ощущалось ни дуновения. Кровавая дымка жила сама по себе, прихотливо струясь, сгущаясь и редея. Я понял, почему наши шаги звучат так тихо: каменный пол присыпан могильной землёй. Одну из стен украшали витражи посылающие цветные столбы света сквозь магический туман. Сюжеты были под стать всему остальному: поруганная святость, пытки, страдания и мученическая смерть. Мы шли на тёмно-красный свет, сочившийся из дальнего конца зала. Чувство было такое, будто идёшь по артериям умирающего бога. Туман веял запахами пролитой крови, сырого мяса и свежей смерти.

— Мы уже в аду? — спросил Безумец.

— Нет ещё, — успокоила его Сладкая Отрава, — но отсюда его видно.

Казалось, мы не идём, а топчемся на месте. Я потерял счёт времени. Мы жались друг к другу и дрожали от холода, даже Безумец. Если так будет продолжаться, мы скоро застынем в замечательную скульптурную группу. Ну вот, наконец-то нас встречают: сотни мужчин, женщин и даже детей, и все они мертвы — ошибиться невозможно. С привычным бесстыдством выставляют напоказ нанесённые собственными руками зияющие раны, сломанные шеи, следы от верёвки. Покойники кажутся бледными, бесцветными, и даже розоватое мясо там, где кожа разрезана сталью или прорвана перебитыми костями, не бросается в глаза до тех пор, пока не разглядишь вечную муку в немигающем взгляде.

Шатаясь на деревянных ногах, каждый из них манил нас к себе; армия огородных пугал в лохмотьях. Они расступились, открыв в густой толпе короткий проход. Мы сделали несколько шагов, и сонм мёртвых сомкнулся за нашими спинами. Так нас и вели, уклониться в сторону было невозможно. Кое-кто протягивал руки, чтобы коснуться лица или одежды, на манер обитателей Крысиных аллей, и пристально глядел на нас мёртвыми глазами; с бескровных губ срывался призрачный шёпот.

— Помоги нам… Освободи нас отсюда. Мы не знали. Мы не знали, что так будет. Мы хотим упокоиться в могилах. Мы хотим мира и покоя. Помоги нам. Освободи нас. Уничтожь нас.

Мне оставалось только молча идти вперёд.

Плакальщик очень, очень стар. Он старше всего, что сходит на Тёмной Стороне за историю. Самоубийцы для него — источник энергии. Он питается страданием, отчаянием и смертью.

Мертвецы теснились вокруг. В глаза лезли вывернутые петлями шеи, разнесённые пулями затылки, лица, распухшие от ядовитых газов и таблеток снотворного, перерезанные глотки, располосованные запястья и жуткие следы падений с высоты и автомобильных катастроф. Они носили свою смерть напоказ не как предупреждение, но как свидетельство вечных мук.

Наконец появились первые признаки приближения хозяина. Верёвочные петли свисали с потолка, как лианы в тропическом лесу; их приходилось раздвигать руками. Мимо абстрактных скульптур, созданных исключительно из бритвенных лезвий, нужно было идти с большой осторожностью: так Плакальщик представлял себе гостеприимство и домашний уют. Кровавая дымка редела, уступая место ядовитым запахам.

Тут я едва не попал впросак. По разным причинам на моих спутников газы не действовали, а сам я оценил опасность, только когда закружилась голова и перехватило дыхание. Вялые, повторяющиеся мысли уже куда-то отлетали, когда я услышал громкий голос булавки из рога единорога:

— Отравляющие газы, идиот! Принимай меры! Есть же у тебя сельдерей?!

Я сунул мертвеющую руку в карман пальто и вытащил пучок сельдерея. Я всегда ношу с собой немного сельдерея, обработанного разными полезными субстанциями, как раз для подобных случаев. На вкус страшно горько, но в голове прояснилось. Старая штука, и здорово помогает; как-то в гриль-баре «Полет ястреба» меня научил этому Странствующий Доктор.

Среди мусора на каменном полу валялось много оружия и патроны россыпью. Приходилось отбрасывать все это в стороны носком ботинка, но под ногами все равно хрустели таблетки всех цветов радуги. Покойники напирали отовсюду, и некуда было отвести глаза.

Мертвецы теперь заполняли все обозримое пространство, их ряды терялись в клубящемся тумане. Я убедился, что правильно выбрал себе компаньонов: другие давно бы сбежали. Я и сам был недалёк от этого. Живым нечего делать так близко от ужасов смерти. На службе Плакальщика состоят все, кто когда-либо лишил себя жизни на Тёмной Стороне, и потому у него самая большая регулярная армия, не считая армии властей. В местах, где всегда три часа ночи и заря никогда не смягчает смертную тоску, недостатка в самоубийцах нет. На это смотрят сквозь пальцы, ведь Плакальщик никогда не выказывал интереса к политике.

Туман разошёлся, как занавес, открыв нечто вроде кубической клетки из ржавого железа, со сторонами по тридцать футов. Стороны клетки состояли из прихотливо пересекающихся металлических прутьев. На такие же прутья, пронизывающие внутренность клетки во всех направлениях, было насажено немыслимым образом растянутое и изуродованное тело хозяина По бледной коже, обтягивающей деформированную плоть, струился обильный пот. Что он означает, боль или удовольствие?.. Я не мог отделаться от мысли, что когда-то, быть может, это существо было человеком.

Интересно, клетку ли построили вокруг Плакальщика или он сам вырос внутри? Ничего похожего на дверь ни в одной из шести сторон клетки не наблюдалось. Нечеловечески длинные руки и ноги бросали вызов всем законам анатомии, безобразно и многократно вывернутый торс удерживался на месте немилосердной сталью. Признаков дыхания или сердцебиения заметно не было, и там, где прутья пробивали тело, не выступала кровь. Кожа, впрочем, была покрыта густыми волосами, которые свивались в странные узоры, неудержимо притягивающие взгляд. Лицо, расплющенное железными прутьями, смотрело на нас одним глазом: из соседней глазницы выпирало ржавое острие. Нос не то сгнил окончательно, не то был откушен, ушей тоже не было. Изо рта, похожего на гноящуюся рану, торчали металлические зубы, а широкий проломленный лоб украшали козлиные рога.

Избави боже увидеть такое. Слишком много уродства даже для нашего мира.., ….

От чудовища разило отчаянием, ненавистью, неисполненными желаниями и самоубийственной тоской. Разило так, что начинала кружиться голова. Разумеется, всё это были чужие беды. Внезапная смерть, впустую потраченная жизнь, самоубийство, погибшие надежды и погубленные семьи — для него лишь питьё и пища.

— И какой идиот придумал заявиться сюда? — пробормотал под нос Грешник.

Здесь не хотелось повышать голос, как в церкви.

— Ты придумал, — напомнил я.

— Зачем же было меня слушать?

От дуновения ветра сгусток тумана рядом с клеткой рассеялся, открыв останки хрупких сестриц из Роя. Груда из сотен, если не тысяч, хитиновых скорлупок возвышалась, как пирамида. Мне стало нехорошо. Отовсюду торчали перебитые лапки, фасеточные глаза на страшноватых мордочках смотрели в никуда, жвала навсегда замерли. Смирились наконец… Хрупкие сестрички — не такой уж славный народ: генетические диверсии, культ насекомых, набеги на подсознание — кого этим обрадуешь? Сестриц никто не любил. Но видеть их здесь сваленными в кучу, как подношение Плакальщику… Лучше бы мне плюнули в лицо.