Искатель Смерти - Грин Саймон - Страница 88

Все разом посмотрели на экраны и невольно подались от выходов из тоннелей. Гул водного потока явно приближался, напоминая непрекращающийся раскат грома. Пол пещеры начал сотрясаться. На экранах были видны подбрасываемые водой тела гвардейцев, похожих на кукол с застывшими глазами. Все, кто был в пещере, собрались в самом ее центре — дальше отступать было некуда. Глядя на экраны, они видели приближение смерти, и никто не решался что-либо сказать. Сестры Стиви Блю обнялись, Еванжелин взяла Валентина за руку. Он грустно улыбнулся ей в ответ.

Но поток, словно ударившись о невидимый барьер, стал откатываться назад. На экранах было видно, как вода закручивается воронками, бьется о стены тоннеля, но не может проникнуть в пещеру. В воздухе разлилось слабое мерцание, и в пещере вновь появились образы предводителей экстрасенсов. Господин Совершенство с улыбкой взглянул на всех присутствующих:

— Вы, наверное, подумали, что мы бросили вас на верную смерть? Мы приказали открыть задвижки стоков сразу же после признания Берджеса. Эта мера предосторожности оказалась на редкость полезной.

— Не будь я в хорошем настроении, непременно разобрался бы с каждым из вас, — сказал Давид. — Но, возможно, я еще сумею это сделать.

— Черт побери, он прав, — сказал Кит. — Мне кажется, за эти несколько минут я постарел на двадцать лет. Слава Богу, для меня это пока не так уж страшно.

Двое мужчин рассмеялись понимающим смехом. Сестры Стиви Блю тоже начали смеяться. Еванжелин увидела, что все еще держит руку Валентина, и, смутившись, отпустила ее. Он вежливо поклонился ей.

Гуд медленно покачал головой.

— И вы думаете, что теперь я когда-нибудь поверю в миражи экстрасенсов? — устало сказал он. — Однако я надеюсь, что у вас есть какой-нибудь способ откачать эту воду из тоннеля, чтобы мы могли выбраться отсюда.

— Конечно, — ответил дракон. — Это не потребует много времени. Скоро вы сможете уйти.

— Все же на обратном пути надо быть осторожным, — предупредил Валентин Вольф. — Мало ли что может остаться в тоннеле после того, как сойдет вода.

Глава 9. КТО ПРЯЧЕТСЯ В МОЕЙ ГОЛОВЕ?

Человек, который называл себя Гудом, не торопясь шел по коридору в самом сердце императорского дворца. Стены этого широкого бесконечного коридора были увешаны пейзажами и портретами, принадлежавшими кисти модных художников. К голограммам здесь относились с пренебрежением. Занятые своими делами люди, которые проходили по коридору, совершенно не обращали на Гуда внимания. То же самое биополе, которое скрывало его лицо во время сходки экстрасенсов, было более чем достаточной маскировкой от взглядов простых смертных. Это не значит, что Гуд был невидимкой. Он попросту посылал встречавшимся людям психоэнергетический импульс, и те смотрели куда угодно, только не на него. Блокираторы биополя были такими дорогостоящими приспособлениями, что их устанавливали только в некоторых покоях дворца и не оснащали ими коридоры. Это был серьезный пробел в обеспечении безопасности, на который Гуд смотрел сквозь пальцы. Иногда такой недостаток можно было обратить в свое преимущество, особенно имея дело с императрицей. Параноидальная подозрительность, которую культивировала императрица, успешно передалась всем ее придворным.

Кроме того, Гуд имел при себе небольшой прибор, благодаря которому его не фиксировали мониторы службы охраны дворца. Это несложное устройство вводило в компьютеры слежения свою программу, благодаря которой компьютеры старательно «вычищали» изображение этого человека с экрана монитора. Такой приказ получала каждая следящая камера при его появлении; после того как Гуд прошел, камеры начинали работать в обычном режиме. Для человека, обладавшего доступом ко всем компьютерам службы безопасности, это не составляло никакой трудности.

До своего личного кабинета Гуд шел несколько дольше, чем обычно, но уже привык к этому. Не замечая его, люди то и дело норовили столкнуться с ним или наступить на ногу — из-за этого приходилось отскакивать в сторону и уворачиваться. Его биополе было недостаточно сильным, чтобы налетевший на него человек не понял причины этого столкновения. Поэтому он уклонялся и так, и эдак и хранил молчание до тех пор, пока за ним плотно не закрылась дверь его личных апартаментов. Только здесь он мог расслабиться.

Гуд сбросил плащ с капюшоном, швырнул его в направлении своего шкафа для верхней одежды и с наслаждением, глубоко вздохнул. Теперь он был дома и в безопасности — или, скажем, в относительной безопасности. Сев в глубокое кресло, он потянулся. Жить двойной жизнью было вовсе не просто. Гуд улыбнулся, и скрывавшее лицо биополе исчезло. Теперь в кресле сидел лорд Хай Дрэм, Верховный Воин Империи, глава службы безопасности императрицы. Правая рука, наперсник и любовник ее величества Лайонстон Четырнадцатой.

Он мог наконец расслабиться и быть самим собой. Еще бы чуть-чуть — и он бы сошел с ума. Облава на подпольщиков застала его врасплох. Естественно, это были не его люди, ему не составляло труда определить, что они из какой-то другой команды. И, поскольку приказ на проведение рейда давал не он, значит, это могла сделать только сама императрица. Вероятно, начальник ее личной гвардии узнал о сходке через своих агентов и решил не упустить шанса выслужиться перед повелительницей, а заодно — уронить в ее глазах лорда Дрэма. Между ее и его агентами никогда не утихало соперничество, но он считал, что держит эту конкуренцию под контролем. Выяснилось, что нет. Надо было принимать какие-то ответные меры. Если бы он был схвачен и опознан этим мужичьем, насмарку пошла бы вся кропотливо созданная легенда о таинственном покровителе Гуде, а значит, императрица потеряла бы самый надежный источник информации о деятельности подполья. Не менее важно, что после этого его репутация была бы непоправимо подпорчена, и все его честолюбивые планы остались бы в прошлом. Но его все-таки не поймали. Благодаря счастливой судьбе, хладнокровию и надежным людям, он вышел сухим из воды. За это стоило поставить в церкви самую дорогую свечу. Конечно, когда для этого будет время.

Он еще раз медленно потянулся и положил ноги на низенькую скамейку, которая автоматически подъехала на нужное расстояние. Дрэм всегда заботился о том, чтобы обеспечить себя самыми современными аксессуарами комфорта. Это была одна из привилегий жизни во дворце, бок о бок с самой императрицей. Такая жизнь ограничивала свободу и безопасность, но только не стремление к комфорту. Однако при всем этом личные апартаменты Дрэма были по-спартански просты в сравнении с покоями других придворных его ранга и благосостояния. Дрэм никогда не питал страсти к таким приобретениям, которые не были непосредственно связаны с удобством его повседневной жизни. Поэтому он приобрел роскошную кровать, устлал пол толстыми мягкими коврами, имел прекрасный личный бар, но равнодушно относился к кибернетическим игрушкам, голографическим пейзажам или материализованным в голограммы фантазиям, декорировавшим стены в покоях некоторых вельмож. Здесь не было ничего показного или бесполезного, просто подчеркивавшего его личное благосостояние. Его всегда отличала сосредоточенность на своих делах и проблемах, а собственность, так или иначе, отвлекала от них. Она поглощала столь дефицитное время и требовала внимания, которое нужно было использовать в гораздо более серьезных целях. Поэтому Дрэм не был привязан к собственности. Его жизнь и без нее была достаточно сложной.

Не было у него времени и на потакание своим капризам и страстишкам, таким, которые были позволительны для любого аристократа. Он видел в них проявление слабости, а любая слабость была достойна презрения. У него было слишком много врагов, а кроме того, ощущение собственной силы и контроля над самим собой приносило чувство глубокого удовлетворения. При возможности Дрэм мог бы распространить это стремление к контролю и первенству во всем до невероятных пределов. Его единственной страстью — кроме императрицы, да продлятся ее дни! — было стремление к власти, хотя он и умел скрывать это глубоко внутри себя. Императрица не преминула бы расправиться даже со своим любовником, если бы пронюхала, что он замышляет занять ее место на троне. В таких вопросах она всегда отличалась крайней прямолинейностью, и Дрэму нравилось это. На его взгляд, эта общая черта характера связывала их больше, чем ложе любви.